Эльфрида Елинек - Пианистка
На теле Эрики ни шелохнется ни один листок. Она затихает и мертвеет, как трухлявая ветка, которую сломали и которая бесполезно догнивает в траве.
Женщина угрожает турку-сезоннику, заявив, что сейчас же уйдет. Турок-рабочий собирается бросить в ответ презрительное замечание, но вовремя останавливается и молча продолжает свои поиски. Теперь он должен проявить храбрость, чтобы женщина, вновь обретшая уверенность коренной жительницы этой страны, испытывала к нему уважение. Ободренный тем, что в кустах не заметно никакого движения, он делает большой круг и тем самым подвергает Кохут большей опасности. Женщина предупреждает его в последний раз и поднимает с земли свою сумочку. Она приводит в порядок последние вещи в себе и вещи для себя. Она застегивает пуговицы, что-то сует в сумочку, что-то вытряхивает наружу. Она медленно идет назад, по направлению к трактирам, еще раз бросает взгляд на турецкого друга и убыстряет шаги. На прощанье она кричит в его сторону что-то невнятное и грубое.
Турком овладевает нерешительность, он не знает, как ему поступить. Если он упустит эту женщину, он, возможно, долгие недели не сможет найти ей замены. Женщина кричит, что такого, как он, она запросто себе найдет. Турок застыл на месте и вертит головой то в сторону женщины, то в сторону невидимки, скрывающегося в кустарнике. Турок ощущает неуверенность, он не в состоянии решиться ни в пользу одного, ни в пользу другого инстинкта, оба они не раз уже доставляли ему неприятности. Он лает, как собака, которая не может выбрать, за какой дичью ей погнаться.
Эрика Кохут больше не в состоянии терпеть. Нужда пересиливает. Она осторожно стягивает трусики и мочится на землю. Теплая влага с журчанием льется между ее бедрами на луговую почку. Она льется на мягкую подстилку из листвы, исток, мусора, грязи, гумуса. Эрике по-прежнему непонятно, хочет она, чтобы ее обнаружили, или нe хочет. Вместо того чтобы ломать над этим голову, она просто выпускает из себя жидкость.
Внутри становится все более пусто, а почва все сильнее пропитывается влагой. Эрика ни о чем не размышляет, ни о причинах, ни о следствиях. Она ослабляет мускулы, и первые брызги превращаются в непрерывный и нежный ручеек. Фигура прямо и неподвижно стоящего иностранца схвачена и зафиксирована в перекрестье ее зрачков. Она готова как к одному решению, так и к другому, оба ее устраивают. Она все оставляет на волю судьбы и случая, не зная, обойдется ли турок с ней по-доброму или нет. Она аккуратно придерживает клетчатую юбку на согнутых коленях, чтобы не замочить. Юбка ни в чем не виновата. Зуд и жжение постепенно ослабевают, скоро можно будет снова закрыть краник.
Турок по-прежнему стоит, как статуя, вкопанная в луговую землю. А вот спутница турка, издавая громкие крики, скачет по широкому лугу прочь. Время от времени она оборачивается и демонстрирует турку непристойный жест, понятный во всем мире. Она легко преодолевает языковой барьер.
Мужчину тянет то в одну, то в другую сторону. Кроткое ручное животное мечется между двух хозяев. Турок никак не поймет, что могут означать тихие шорохи и шумы, журчание он пока еще не услышал. Одно ему ясно наверняка: он теряет подругу своих чувственных утех.
В тот момент, когда Эрика Кохут уже уверена в том, что он вот-вот преодолеет два последних разделяющих их огромных шага, в тот момент, когда Эрика Кохут выдавливает из себя последние капли, ожидая, что человеческая рука обрушит на нее удар молота, который падет на нее прямо с неба (эта человекоподобная кукла, изготовленная искусным столяром из толстой дубовой доски, раздавит Эрику как насекомое), мужчина вдруг поворачивает назад и движется сначала нерешительно, постоянно оглядываясь, потом все быстрее и увереннее в сторону своей охотничьей добычи, которую он поймал в начале чудесного вечера. Что имеешь, то храни. Что собираешься приобрести, о том еще не знаешь, будет ли оно соответствовать твоим претензиям к качеству. Турок обращается в бегство перед неизвестным, которое в этой стране слишком часто доставляло ему боль, и следует по пятам за своей партнершей. Он очень торопится, потому что женщина уже почти превратилась в точку, исчезающую вдали. А скоро и он превращается всего лишь в мушиный след на горизонте.
Она исчезла, он тоже исчез, и небо и земля но тьме снова протягивают друг другу руки, плотное пожатие которых они на мгновение чуть ослабили.
Только что Эрика Кохут играла одной рукой на рояле разума, а другой — на рояле страсти. Сначала на первый план вышли ее чувства, теперь наступила очередь разума, который торопливо гонит ее домой по темным аллеям. Впрочем, страсть вместо нее проявляли другие. Учительница только рассматривала их и выставила им оценки по соответствующей шкале. Ее саму чуть не втянули в одну из страстей, если бы застукали.
Эрика мчится по обрамленной деревьями аллее, где бродит древесная смерть, отмечая свой след ветками омелы. Много веток уже распрощалось с деревьями и нашло свой конец в траве. Эрика галопом покидает наблюдательный пост, чтобы снова оказаться в своем обустроенном гнезде. Внешне в ней ничто не свидетельствует о смятении. Однако в ней поднимается буря, когда на выходе из Пратера она видит кучкующихся там молодых людей с молодыми телами, потому что по возрасту почти годится им в матери! Все, что происходило, когда она была моложе, окончательно кануло в прошлое и никогда не повторится. Кто знает, впрочем, что несет нам будущее. При сегодняшнем высоком уровне медицины женщина до самого пожилого возраста может сохранять женские качества и функции. Эрика застегивает молнию. Так она отгораживает себя от прикосновений. В том числе и от случайных. Однако внутри у нее, где все саднит от нанесенных ран, сильная буря продолжает трепать пышную ниву.
Она идет к стоянке такси и садится в первую машину. От широких лугов Пратера в ней не осталось ничего, кроме влаги, просочившейся в башмаки, и влаги, оросившей промежность. Из-под юбки поднимается едва ощутимый кисловатый запах, который таксист наверняка не учует, поскольку запах его дезодоранта заглушает все. Шофер не хочет доставлять пассажирам неприятность запахом своего пота и не обязан нюхать запах свинства, которым занимались его клиенты. В машине тепло и совершенно сухо, неслышно работает отопление, борясь с холодной ночью. Снаружи проносятся огоньки. Темные, бесконечные громады старых зданий второго района, погруженные в тяжелый и лишенный света сон, мост через Дунайский канал. Маленькие, неприветливые, пропитанные запахом неудач кабаки, из дверей которых вываливаются пьяные, быстро вскакивают на ноги и обрушиваются друг на друга с кулаками. Пожилые женщины в платках, последний раз на дню выгуливающие собак, надеясь, что им один-единственный раз встретится одинокий пожилой человек, у которого тоже есть собака и который, кроме того, овдовел. Эрика проносится мимо со скоростью молнии, словно резиновая мышка на веревочке, за которой, играя, прыгает огромная кошка. Стайка мопедов на углу. Девушки в обтягивающих джинсах, с прическами под панков, однако их волосам не удается постоянно держаться дыбом, они снова ложатся на голову. Одного жира в волосах недостаточно. Волосы все время вновь ложатся, вызывая досаду. И девушки запрыгивают на сиденье, обнимают своих пилотов сзади и с треском уносятся прочь.
![Эльфрида Елинек - Перед закрытой дверью [Die Ausgesperrten ru]](/uploads/posts/books/124800/124800.jpg)