Михаил Гиголашвили - Чертово колесо
— Или осел виноват, что он ишак? — подхватил Гоглик, вспоминая эпитеты в свой адрес, когда он на спор кинул в спортзал дымовую шашку, купленную за червонец у поддатого солдата, пившего вино в школьном дворе. Хорошо, что спортзал был пуст, а шашка — отсыревшей: напустив чаду, она погасла. Но пол был испорчен здоровым горелым пятном, и завуч пообещал Гоглику, что заставит его родителей платить за ущерб, а завхоз добавил, что заставит их сделать ремонт. «Да отец вас на колени поставит!»— не удержался Гоглик, за что и получил от завхоза легкий подзатыльник, а от завуча — четыре в четверти по поведению.
Он вдруг заметил тонкую золотую цепочку на шее у Наты. Раньше не видел.
— А это что?
— Подарили, — неопределенно ответила Ната.
— Кто? — с болью спросил Гоглик, убеждаясь, что его подозрения относительно соседа, крутившегося возле Натиного подъезда, могут оказаться горькой правдой. — Он? Никуша?
— Какой еще Никуша? — фыркнула Ната. — Я что, у чужих мальчишек подарки буду брать? Ты за кого меня принимаешь?.. Это тетя подарила. В турпоездке где-то была и привезла.
Гоглик обрадовался. Подумать о том, что Ната врет, ему и в голову не приходило — Ната никогда не обманывала, всегда говорила правду, хотя это и опасно — правда может убить наповал, а ложь тянется соплями, как любила повторять мама, когда ругалась с папой.
Ната на геометрии больше не настаивала. Отрывок испугал ее. Заметив это, Гоглик спросил:
— А вообще... Все поняла?
— Да, кажется... — не очень уверенно ответила она.
— Если ты такая умная, то объясни, что он сделал с той женщиной? — простодушно вопросил Гоглик.
— Сам не понимаешь? — с гримаской презрения ответила Ната.
— Нет. Побил? Измучил?
— Нет.
— Задушил?
— Нет, — зарделась девочка.
— А что? — мучительно хотел он услышать заветное слово, хотя надеялся на него мало.
Так и есть. Она молчит, кусает губы...
— Ну, что он с ней сделал?
И вдруг, вместо «хватит! получишь!», услышал:
— То, что делает мужчина с женщиной...
— Мужчина? Но он же бес! — изумился Гоглик. — Ведь его чужие бесы побили потом за то, что в их районе бродит.
— Отстань!
Нате было не до дурацких вопросов. Она стала собирать свои вещи. В голове клубилось что-то опасное, непонятное, острое, колени стали ватными, руки — непослушными. Не глядя на притихшего мальчика, она поспешила уйти, а по дороге домой ругала себя за то, что вместо уроков они занимаются посторонними делами.
16
Гуга, Ладо и Анзор выехали из Тбилиси затемно, чтобы к полудню добраться до Кабарды. Если, конечно, по Военно-Грузинской дороге не будут перегонять баранту[25], не произойдет обвала, камнепада, оползня, рейда или еще чего-нибудь непредвиденного. На горной дороге машину покачивало от ветра. Иногда Гуга проверял тормоза, слегка трогая педаль, и тогда начиналось ровное шипение, словно нож касался точильного камня.
Дорога была пустынна, сыто урчала под колесами на поворотах. Свет фар выхватывал скалы, столбики по обочинам, пустоту над бездной. Раз перед машиной выпрыгнул на дорогу здоровенный волк, дико оборотился на свет фар, застыл на секунду, исчез в темноте. Анзор встрепенулся на переднем сиденье:
— Видели? Хороший знак! — Он был в куртке с капюшоном на голове.
Гуга кивнул, не отрывая глаз от дороги. Ладо сквозь дрему что-то буркнул. Он чувствовал себя неважно: боялся, что на постах могут проверить вены, а у него руки не только исколоты вдоль и поперек, но и покрыты синяками, возникающими, когда вена пробита насквозь и героин растекается под кожей, что нередко случалось в суматохе варки и ширки.
Несколько шлагбаумов, вагончики и желтые будки встретились по пути. Возле каждого «журавля» гаишники и милиционеры внимательно оглядывала машину, бесцеремонно совали головы в салон, что-то спрашивали, уточняли. Тускло светились в предрассветной тьме желтые «канарейки». Дорога через Кавказский хребет была на замке. Возвращаться по ней с фактами нельзя. Даже сейчас, ничего не имея с собой, друзья чувствовали себя неуютно под долгими и тяжелыми взглядами ментов, которые, впрочем, не утруждали себя обысками, зная, что из Тбилиси на Северный Кавказ ничего, кроме денег, не везут, а вот оттуда....
После Крестового перевала дорога пошла на спуск. Выпрямилась. За Нижним Ларсом поплыла сумрачная Северная Осетия.
Темнота расползалась. Горы остались позади. Стали видны холодные просторы полей, над ними в полумгле витал туман. Мутное белое солнце высвечивало деревья вдоль дороги, беззвучно летящие стаи птиц, неподвижные силуэты лошадей, черные далекие леса, редкие машины и одинокие фигурки людей на автобусных остановках.
Осетию проехали быстро, отделавшись двадцатипятирублевой бумажкой, сунутой толстомордому менту в бушлате, заявившему, что есть четкий приказ машины с грузинскими номерами через Осетию не пропускать.
— Вы что, в своем уме? Мы телевизионщики! — запротестовал Анзор, а Ладо для убедительности показал открытое редакционное удостоверение. — Для новостей снимать должны, детский праздник!
Мент проворчал:
— А для меня праздник — когда четвертной дадите! — и, взяв, махнул полосатой палкой. — Милости прошу к нашему шалашу!
В Кабарде ландшафт дополнился невысокими грудами гор вдоль дороги. Анзор расстегнул куртку, скинул капюшон:
— Здесь и растет она, красотка!..
— Где? — окончательно проснулся Ладо.
— Да всюду, где посадят! Кабарда! Балкария! Тут самый жирный план на всем Кавказе.
Ладо жадно смотрел в окно. Близость конопли придавала всему, что он видел, какой-то дьявольско-привлекательный, таинственно-заманчивый оттенок. Он часто представлял себе эти поля, но никогда толком воочию их не видел и теперь лихорадочно вглядывался в каждую мелочь. Уже вовсю светило солнце. Близость гашиша делала тайным не только природу, но и людей, предметы, собак и кошек.
В нужное им село под Нальчиком они прибыли пополудни. Людей не было видно. Бродили хохлатые жирные куры. Гоношились индюшачьи семейства. Сновали уличные псы, вызывая зависть гремевшего цепью волкодава, который вставал на дыбы и царапал лапами забор, желая избавиться от железа и поиграть с уличными сучками. Широко расставив слабые ноги, стояли замшевые телята с агатовыми глазами и одуванчиками усов вокруг пухлых губ. И даже на всех этих мирных тварях лежала печать волнующей тайны.
Ладо хотел сказать об этом Гуге, но, взглянув на затылок Анзора, передумал и опять уставился в окно.
Мимо кладбища они свернули на разбитую дорогу. Анзор скомандовал:
