Чарльз Мартин - Между нами горы
Я снял с нее носки, завернул ее ноги в свою куртку и аккуратно застегнул на спальном мешке молнию.
Пух, обеспечивающий теплоизоляцию спального мешка, необходимо держать сухим, поэтому у него есть водонепроницаемая оболочка. Я снял ее со своего мешка и с мешка Эшли, запихал свой мешок в рюкзак, натянул носки Эшли, опустил ноги в оболочки, затянул на икрах тесемки, сверху надел ботинки, зашнуровал их, не забыл и про гетры. Неважное решение, но ничего лучше придумать было нельзя. Я сделал несколько шагов. Ощущение было такое, будто я воспользовался обувью астронавтов, побывавших на Луне.
Мои снегоступы были безнадежно испорчены: погнулись в середине вместе с рамами. Еще немного – и они бы переломились. Но гораздо важнее было разобраться с санями.
Нога Эшли должна была оставаться вытянутой. Нести ее на руках было нельзя, потому что моя рука у нее под бедром причиняла бы ей невыносимую боль и, чего доброго, привела бы к повторному перелому. Поэтому без саней мы обойтись не могли.
Дыру в них надо было чем-то заделать. В моем распоряжении был только рюкзак и два погнутых снегоступа.
Я вертел в руках снегоступы. Для большей прочности я сделал их из двух слоев сетки. Если их развернуть…
Я приделал боковины к краям саней. Теперь Эшли не могла провалиться в дыру, но в нее по-прежнему мог забиваться снег. Оставалось приподнять передний край саней. Так я приподнимал голову и плечи Эшли, спасая ее от снега, и волочил по снегу задний край, оставлявший две глубокие колеи.
Тянуть такие «сани» было в несколько раз труднее, чем раньше. Самое главное, это грозило Эшли сотрясениями и приступами боли. Не говоря о многократном замедлении самого передвижения.
Но другого выхода попросту не было.
Я достал и разделил с Эшли остаток нашей еды.
– Ешьте, это отвлечет вас от боли. Только не съедайте сразу все, больше все равно не будет.
Сам я съел три кусочка, только усугубив свой голод. Потом приподнял передний край саней, закрепил его у себя на спине ремнями и попробовал идти. Подтянул ремни, попробовал опять. И так – несколько раз.
А потом уже не останавливался, пока не рухнул от изнеможения.
Помню снег по колено, в котором я спотыкался тысячу раз, помню, как полз, упираясь локтями, как израненными, обмороженными руками оттаскивал в сторону толстые древесные стволы, как снова увязал в глубоком снегу. Помню, как шел днем, в сумерках, в темноте, когда взошла луна, помню свою тень на снегу. Помню свет звезд и летящие низкие облака. Помню собственное колючее дыхание на морозе. Помню, как тащился дальше и дальше. На шее болтался компас, я брал его, ждал, пока успокоится стрелка, и шел туда, куда она указывала в темноте ярко-зеленым светом. Десять лет назад Рейчел заплатила за компас сто долларов. Теперь он тянул на все десять тысяч.
Я очнулся оттого, что уткнулся лицом в снег. Было темно, хоть глаз выколи. Ни луны, ни звезд, левая щека замерзла, но благодаря бороде не отморозилась. Руки затекли оттого, что я все время придерживал за спиной край саней, чтобы у Эшли меньше моталась голова. Ремни врезались мне в плечи, ног я уже не чувствовал.
Я встал, сделал шаг – и в тысячный раз, наверное, провалился в снег почти по пояс. Мне было тепло от непрерывного движения. Но теперь моя способность двигаться иссякла. Эшли либо спала, либо лишилась чувств. Я отстегнулся, снял через голову упряжь, залез под ель, разбросал ногами снег, сделав плоскую площадку для двух людей, и затянул на нее Эшли. Потом размотал свой спальный мешок, разделся и залез внутрь.
Темный тоннель сузился, и я понял, что уже не надеюсь на пробуждение.
Глава 28
Когда я открыл глаза, солнце уже стояло высоко. Болело, причем сильно, там, где я уже не чаял почувствовать собственное тело. Голода я не чувствовал, но был так слаб, что не хотелось шевелиться. Есть было нечего, не считая последних жалких крошек. Кожа на лице сильно натянулась – обгорела. Губы облупились, двухнедельная щетина не могла защитить лицо от солнечных лучей.
Я приподнял голову, повозился в снегу, огляделся. Эшли смотрела на меня. Я прочел в ее взгляде две вещи: сострадание и решимость. Решимость принять нашу судьбу. Даже Наполеон выглядел сильно ослабевшим.
Рядом со мной лежала сырой горкой моя одежда.
Реальность последней ночи вернулась вместе с волной безнадежности. Эшли наклонилась ко мне с кусочком мяса в пальцах.
– Ешьте!
У нее на коленях лежал бюстгальтер, в чашках которого я разглядел мясо. У меня не получалось думать связно. Как это понять?
– Откуда у вас это?
– Ешьте! – повторила она, поднеся мясо к моим губам.
Я открыл рот, она положила кусочек мне на язык, я стал жевать. Мясо было холодное, жесткое, жилистое; никогда в жизни я не пробовал ничего вкуснее! Я кое-как проглотил угощение и получил добавку. Еще вчера у нас не было столько еды.
– Где вы…
Тут меня осенило, и я покачал головой.
– Лучше не спорьте, а ешьте!
– Сначала вы.
Она смахнула слезу.
– Вам это нужнее. У вас еще есть шанс.
– Мы это уже обсуждали.
– Но…
Я приподнялся на локте и схватил ее за руку.
– Хотите умереть здесь одна? Хотите замерзнуть? Смерть в одиночестве никуда не годится.
Ее рука задрожала.
– Но…
– Никаких «но».
– Ну вас! – Она кинула в меня шматком мяса, который отскочил от моего лица и упал на снег. Наполеон был тут как тут: мгновение – и он оглянулся, клянча еще.
– Зачем вы упрямитесь? – Ее крик отразился эхом от обступивших нас гор. – Все равно нам не выжить!
– Пока что это никому не известно, – возразил я. – Либо мы выживем, либо нет. Вот и все варианты.
– Если бы вы продолжили путь сами, то могли бы что-то увидеть, что-то найти. Вдруг вы в одном шаге от спасения?
– Эшли, я не хочу прожить остаток жизни, видя каждую секунду перед глазами ваше лицо.
Она сжалась в комок и зарыдала. Я сидел и смотрел на свою смерзшуюся одежду. Сухой и теплой осталась только моя куртка. Мне нужно было оглядеться, сообразить, где мы находимся. Я натянул кальсоны, штаны, ботинки. Ноги я сбил в кровь. Обуваться было больно, еще больнее дались первые шаги. Я надел куртку на голое тело. Спасение было в том, чтобы согреться, но не вспотеть.
Мы ночевали под открытым небом. Нам повезло, что не пошел снег.
Я повернулся вокруг своей оси, глядя на верхнюю кромку чашеобразной долины. Гораздо полезнее было бы оглядеть местность с высоты птичьего полета. Над громоздившимися на севере горами темнели тяжелые тучи. В любую минуту мог повалить снег.
Я опустился на колени рядом с Эшли и тронул ее за плечо. Она зарылась лицом в спальный мешок.
– Я схожу на разведку, – сообщил я ей.
