Шерли Грау - Кондор улетает
Когда она вернулась в Новый Орлеан, в отцовский дом, она увидела в гостиной на каминной полке телеграмму.
— Папа, почему ты мне не сказал?
Старик вытянул ноги во всю длину.
— Тебя же не было.
— Вот! — Она протянула телеграмму отцу. Ее глаза сияли так ярко, что казались двуцветными.
— «Нет. Хватит. Жорж», — прочел Старик. — Так что тут такого радостного?
— Он ответил, — сказала Маргарет. — Как ты не понимаешь, он ответил!
Она тут же отправила телеграмму: «Скучаешь без меня?»
Ответа не пришло.
Маргарет не пожелала прислушиваться к безмолвию. Дважды в неделю, по понедельникам и пятницам, она телеграфировала Жоржу Лежье: «Я жду». Одни телеграммы она адресовала на ресторан, другие посылала ему на домашний адрес. Она хотела, чтобы у него дома знали про них.
Она пожелала осмотреть рыбачий домик Роберта.
— Я видела великое творение Анны, а теперь хочу посмотреть твое.
И как-то в пасмурный день они поехали туда. Всю дорогу Маргарет то мурлыкала, то распевала во весь голос «Валенсию».
— Жорж без ума от этой песни.
— Вряд ли при таком исполнении.
— Ты говоришь прямо как папа! — Она высунулась в окошко и громко запела навстречу ветру: — «В моих мечтах всегда, всегда…»
Роберт вел машину спокойно и ровно.
— Вот он, миледи.
Маргарет отбросила волосы с глаз, оборвала пение и посмотрела вперед.
— Не вижу, на что тут смотреть.
— Я ведь не говорил, что тут есть на что смотреть. — Роберт вылез из машины. — Ты сама захотела поехать.
— Поглядим, что внутри. — Она побежала по высокой побуревшей зимней траве и вверх по крутым ступенькам.
Роберт пошел следом подчеркнуто неторопливо, отцепляя репьи от брюк.
— Какой жуткий запах, — сказала Маргарет. — Плесень пополам со свежей краской.
— Я никаких жалоб не слышал.
— Еще бы! — Она прошлась по двум комнатам, внимательно все оглядывая. — Ну и кровать же у тебя! А что росло в цветочных горшках? Тех, на крыльце.
— Какие-то розовые цветы.
— Ты их купил?
— Послушай, — сказал он с раздражением. — Прекрати задираться.
— Боже упаси.
Он со стуком закрыл окно, которое только что открыл.
— Ну ладно, миледи, едем обратно? Или испробуем кровать?
— Едем обратно! — Она взяла сумочку, которую положила на стол рядом с керосиновой лампой. — Я же тебе прямо сказала, только ты не поверил: я просто хотела посмотреть.
Они ехали в молчании. Маргарет развлекалась, считая деревья и встречные машины, а потом откинулась на сиденье и закрыла глаза. Хотела бы я знать, подумала она, — получу я сегодня ответ или нет.
Испуганный голосок, который неотвязно звучал в ее ушах, ответил: у него есть другая. Он женится на другой и пришлет тебе извещение о свадьбе.
Она резко выпрямилась, чтобы заставить замолчать этот голосок.
— Ты сердишься на меня, Роберт?
— С какой стати мне на тебя сердиться?
— Послушай, я бы переспала с тобой — почему нет? Жорж даже не отвечает — как это, по-твоему, должно на меня действовать? Но зачем ты вел себя так, словно все само собой разумеется?
Роберт как будто не слышал ее.
Она поглядела на его тяжелый смуглый профиль.
— Если бы ты не был до того уж уверен…
— Типичная женская логика…
— Я тоже хочу иметь право выбора…
Брать на себя инициативу, выбирать. Как мужчины. А не ждать, не ждать без конца. Самодовольного, распускающего хвост самца. Потому что он мне нужен. Я не хочу, чтобы он был мне нужен.
Взять хотя бы ее отца. Две дочери — и они ему ни к чему. Не тот пол, и делу конец. Не так, так эдак, но ему нужен был сын. И он выдал дочь замуж, лишь бы добиться своего… Что когда-то делали китайцы? Оставляли новорожденных дочерей в диких местах умирать? Сколько этих несмышленых призраков вопит среди гор? Но остается ли младенец младенцем после смерти или все призраки одинаковы? А может, эти девочки оборачивались мальчиками и в смерти обретали то, чего не обрели в жизни… А ее мать? Посвятила всю себя только тому, чтобы произвести на свет младенца мужского пола, но болезнь крови обманывала ее при каждом рождении, и все ограничилось двумя никчемными девочками…
— Она убила себя деторождением, — сказала Маргарет вслух.
— Что? — Роберт посмотрел на нее.
— Моя мать убила себя деторождением.
— Я знаю, — сказал Роберт.
— В доме только и слышно было: «Ш-ш, мама отдыхает. Мама ждет еще ребеночка». Я ходила только на цыпочках, ошалев от ужаса, и даже не помнила, что я и в лицо-то ее почти не знаю.
Маргарет закинула ногу на ногу и закурила. Ей вовсе не хотелось курить, но это успокаивало резкое покалывание в кончиках пальцев.
(Тетя Сесилия на похоронах: «Какая жалость! Бедняга остался только с двумя дочками». Девчушка Маргарет в наспех сшитом черном платье никак не могла понять, почему мальчики, оттого что голые они не совсем такие, как девочки, обязательно должны быть лучше…)
Она глубоко затянулась и поперхнулась дымом.
— Роберт, этот год в Нью-Йорке я все время думала… Как ты полагаешь, отец возьмет меня в свое дело?
— Нет, — сказал Роберт.
— Но не могу же я без конца сидеть сложа руки и хихикать собственным шуткам!
— Ты меня спросила, и я ответил. Не думаю, чтобы он согласился.
— А ты будешь против?
— Меня нечего спрашивать, — сказал Роберт. — Я ведь здесь тоже не командую.
— Нет, — сказал отец.
— Но почему, папа? Ты только головой качаешь и ничего не хочешь объяснить.
— Ты не имеешь о моем деле никакого понятия.
— Ты научил Роберта, можешь научить и меня.
— Это не для женщины.
— Папа, я воспринимаю жизнь не как женщина.
Он нетерпеливо фыркнул.
— Я сама по себе. Весь этот год я наблюдала, слушала и придумала кое-что свое.
— Например, купить ресторан для своего дружка?
Маргарет ощутила, как внутри нее горячей волной крови нарастает гнев.
— Нет, — сказала она. — Не для моего дружка. Я его больше не увижу, разве только мы поженимся. — Она почти захлебывалась кровью своего гнева. — И не говори мне о том, как покупают, папа. — Он досадливо пожал плечами, и она повысила голос: — Во всяком случае, пока Роберт тут. Этот слизняк ради денег готов на что угодно. Даже жить с Анной. Он бы и не посмотрел на нее, если бы ты ему за это не платил.
— Хватит, — сказал Старик.
— Если на то пошло, Жорж, наверное, давно на мне женился бы, если бы я, как дура, не приплетала ко всему деньги.
До какой глупости можно дойти? Я так и вижу это выражение на его худом, узком лице. «Квартира ужасно холодная, Жорж. Да еще карабкаться по этой лестнице! Есть очень хорошая квартира в двух шагах от моей, давай я сниму ее для тебя…» Я тут же поняла, что все испортила. Кровать, единственное теплое место в этом холодильнике, сразу заледенела, как воздух вокруг. Я почувствовала, как холодеет его кожа…
— Если тебе не нравятся деньги, так почему ты их берешь? — Старик взял газету.
— С какой стати я должна отказываться от своего?
Почему она пришла в такое бешенство? Сейчас ее хватит удар: вся кипящая в ней кровь хлынет изо рта, и она умрет…
— Папа, ну послушай же!
Он ничего не ответил.
И Жорж не отвечает на телеграммы, подумала она, Жоржу не нравится то, что он ощущает вокруг нее. А ей не нравится то, что она ощущает вокруг отца.
Она уставилась на свои руки, скромно лежащие на коленях, — пальцы чинно подогнуты. Сразу видно монастырское воспитание.
Она тотчас положила локти на ручки кресла и уперлась кулаками в колени.
— Оторвись на минуту от газеты, папа.
— Нам же не о чем говорить.
— Нет, есть о чем. Я хочу тебе кое-что сообщить.
Он перестал читать. У нее задрожал подбородок.
Боюсь я его, что ли, подумала она, или просто схожу с ума?
— Я хочу получить то, что принадлежит мне, папа, — сказала она медленно и раздельно. — Я не собираюсь и дальше болтаться тут и с благодарностью принимать подачки.
— Тебе хоть раз в чем-нибудь было отказано?
— Я хочу получить то, что принадлежит мне.
Он поднял брови.
— А именно?
— То, что мне причитается из наследства, оставленного матерью.
— Ты свихнулась.
— Я тебе сейчас объясню, папа. Мы живем в штате, где имущество супругов считается общим. Половина всего, что ты имел к моменту смерти моей матери, принадлежало ей. Мы с Анной ее наследницы. Я намерена получить свою долю и, если понадобится, обращусь в суд.
Он побагровел.
— Что ты несешь?
— Я попробовала просить тебя вежливо, и ты сказал «нет». Твое принадлежит тебе, а мое — мне.
Он усмехнулся раз, другой.
— Забирай, и желаю тебе удачи.
Маргарет провела в Новом Орлеане полтора месяца. Холодная, приправленная запахом торфа зимняя пора сменилась теплыми весенними днями, и только тогда позвонил Жорж:
