Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита
А потом вахтенный сообщил, что эхолот на глубине тридцати метров под килем «пишет» рыбу, и все повыскакивали на палубу.
Аврал! Торопливо натягиваются робы. Лебедка исправна, трюмы свободны, корзины и лед на подхвате!
На носу траулера струей распыленного газа вспыхнул прожектор; его луч, все более утончаясь, обрел, наконец, фокус, стал острослепящим, как выхваченная для поединка шпага. Вот он вспорол волну, и, как из прохудившегося мешка, из нее начали выбрасываться вверх, трепеща и играя, стрелоподобные рыбки. Море вскипело.
— Пожалуй, подходяще, — сказал юный капитан, поскреб в секундном раздумье бритый до глянца подбородок и поднял мегафон. — Этот косячок мы сейчас сорганизуем. Стоп, машина.
Между тем прожектор держал сайру цепко, а она безумствовала, возбужденная светом, и тянулась за лучом неотступно, куда он ее ни вел, — шла вплотную к борту траулера, и тут на нее обрушился из люстр синий ливень. Сайра заюлила у борта, не уходя из добровольного полона, ей незачем было уходить из этого блаженного, размагничивающего, лишающего рыбьей воли и разума странного мира. Сайре не дано было познать его коварства, она это познает разве тогда, когда участь ее будет уже решена. Напротив, в овал синего света сбегались все новые и новые рыбки, они стремились сюда стаями, косяк постепенно уплотнялся и грузнел.
Теперь, когда косяк был «сорганизован», по команде капитана его начали «переводить» за другой борт, к ловушке. Еще команда — и на левом борту поочередно погасли все люстры. Воцарился мрак, но где-то рядом, всего лишь за носом траулера, рассеянно светлел под какой-то лампой желанный оазис, и сайра скопом обогнула форштевень, бурно устремилась туда, где над ловушкой уже прямо-таки синим солнцем лучилась самая мощная люстра.
Опять команда, кто-то невидимый защелкал переключателями — и вдруг вместо синих огней над ловушкой вспыхнули красные, и палуба, и надстройка, и лица людей осветились рубиново, драгоценно.
Эта неожиданная перемена света как бы парализовала сайру, она как бы на время оторопела, тупо сбилась в сглаженный водой ком. В ловушке ворочалось и вскипало живое варево. Но вот уже ребята с помощью лебедки стянули вход в ловушку, вот уже они выбрали на борт излишек сети, «подсушили» ее — ив действие вступил механизированный черпак.
Струисто сочилась из него вода — и затем рыба сжато просыпалась в разверстый зев трюма.
Изредка потрескивали, разлетались цветными осколками лампы: на них падали брызги, и раскаленное стекло не выдерживало.
Тут же ходили галсами японцы — их шхуны выглядели в ночи волшебно, как-то бенгальски мохнато от лучистых солнц земного накала, этих солнц на каждой шхуне было не сосчитать, пронзительно-синих, а то вдруг прорезывались где-то над ловушкой зловеще-красные, кровавой марсианской густоты… Легкая зыбь мотала все эти светила, будто семафорила ими. Весь океан здесь был полон разговоров, полон нервического кода: массовый лов рыбы — дело азартное и зачастую шумное.
Я откровенно любовался рыбаками. Этак расточительно подсвеченные, они не походили на тех разухабистых парней, что постоянно ищут на берегу, чего бы попить (в смысле выпить), — нет, теперь они были совершенны, как боги. Что значили теперь все живописные тряпки, все кузнечики и погончики тех девушек с рыбозавода, вся их мишура и суетность! И, может осознав это, Соня будто съежилась в ливне безжалостного света, ощутила досадную свою потерянность среди этих парней, среди чудовищно раскаленных люстр, среди этого по-мужски молчаливого моря.
Здесь, на лову, только та хрупкая девушка со значком Гагарина пришлась бы, наверное, к месту, — та, у которой бледное личико и вселенской пыльцой веснушек запылена переносица. Ничего, что она выглядела хрупкой, во взоре у нее что-то отсвечивало металлом. Я невольно сжался под единственным, да и то случайным ее взглядом там, в глубине острова, на ягодниках.
— Мне плохо немножко, — сказала Соня, сутулясь. — Это зыбь. Она, говорят, хуже шторма. Это просто смешно, что мне плохо. Ведь я будущий океанолог, мне нужно привыкать. Мне даже придется помногу жить на экспедиционных судах.
— А вы прилягте в кубрике.
— Да нет. Ведь я будущий океанолог. — Соня доверительно шепнула мне — так, чтобы не услышали рыбаки, хотя рыбакам было теперь не до нас: — Я бы здорово укачалась, конечно, если бы не эти огненные виды. Они меня отвлекали. Потрясающе, правда?.. А вы?.. Не жалеете, что я так нахально умыкнула вас с берега?
Я легонько пожал ей руку в запястье, у часиков, показывающих рассвет.
— Нет, конечно. Я тоже поражен, я даже счастлив, что приобщился ко всему этому.
— Вот и я… А девчонки — дуры, что не пошли с нами. Исключая, конечно, Динку. Динка бы пошла.
Теперь Соня стала похожа на девушку со значком Гагарина. Только у Сони был мягче взгляд — всеми помыслами своими она оставалась пока на земле.
Я ВАМ НЕ ПРОТОПЛАЗМА КАКАЯ-НИБУДЬ…
После заседания комитета комсомола, на котором, говоря официально, обсуждались вопросы быта и досуга девушек, мы гурьбой вышли в заводской двор.
— Кстати, не много ли вашего брата уезжает отсюда с каждым рейсовым пароходом? — спросил я, вспомнив битком набитые людьми плашкоуты в то туманное утро. — Ведь путина еще продолжается…
Комитетчица Надя Злобина, девушка серьезная и с математическим складом ума, успокоила меня:
— Если считать среднеарифметически, то пока все нормально. Уезжают не обязательно девушки. Ведь народу разного на острове много. Сейчас отсюда просто ни к чему, ну, просто грех уезжать…
Я попытался уточнить, как это — «если считать среднеарифметически», но Надя вдруг предложила:
— Давайте сходим к директору завода, у него как раз приемные часы. Вот и послушаете тех, кто стремится отсюда уехать. Р1ногда бывает занятно послушать, вроде бы в какой-то пьесе действие происходит, такие типчики — ну, почти кругом со знаком минус…
А что ж, это и впрямь был резон — посидеть там, послушать, какие претензии предъявляют девушки начальству, о чем хлопочут, чего добиваются.
Когда мы рука об руку с Надей протиснулись в кабинет директора, «хлопотали» пока что мужчины — бригада пожилых сезонников. Эти были откровенны в своих претензиях. Приехали они сюда за длинным рублем и не скрывали этого. Работали грузчиками. И жаловались, что зарабатывают мало, что им нет выгоды в такую даль ехать и остаться «при своих интересах», что на подноске ящиков от мойки будто бы не учитываются неудобства подходов, параметры груза и так далее.
Все же оказалось, что параметры и неудобства учитываются, это было подтверждено документами.
— Когда я грузил плашко, я куда больше зарабатывал, — не унимался худой морщинистый грузчик, и рот у него был открыт, даже когда он молчал. — Правда, упирался рогами, как положено быть, это точно, зато и гроши имел.
Терпеливо его выслушав, директор — еще молодой, но лысоватый мужчина со смешливыми глазами, выдержавший за годы руководства сотни, а то и тысячи таких наскоков, — сказал в свою очередь:
— А вам известно, что до вас на переноске ящиков работали ребята-студенты — и справлялись, и зарабатывали побольше вашего? Правда, правда, мы можем поднять наряды, ведомости — сами убедитесь.
— Не знаю, как уж они пахали, — развел руками сезонник, устремив взгляд куда-то поверх головы директора. — Уж я мастер пахать, но так пахать, как эти студенты… Им вообще-то хорошая характеристика нужна для комсомола, вот что им нужно, а нам она для какой надобности?..
— Вот это-то и плохо, что вам она без надобности, — огорченно заметил директор. — А еще хуже, что на работу вы иной раз приходите пьяными. Вот вы, лично вы, — разве не вас я на прошлой неделе прогнал с территории завода?
— Э, товарищ директор, с кем не бывает…
— Ну, это вы бросьте!
Между тем одна из девчонок, чинно рассевшихся на стульях вдоль стены, уже наступала на директора завода с более убедительной, как ей хотелось думать, аргументацией:
— Я должна уехать. У меня кончился срок командировки от Приморского комбината.
— По нашей просьбе вам ее продлят.
— А зачем? Путина к концу, рыбы все равно почти что нет, а если и есть, то вот такая мацапуренькая, и в руки ее не возьмешь.
— Подойдет покрупнее туда, к концу сентября. Тогда девушка выпалила свой последний «аргумент», и неубедительный и нелогичный:
— Мой папка тоже ловит сайру. Но он не ловит такую дохлую. Он вот какую ловит. — Показала что-то чересчур длинную. — Сама видела…
— Вот я и поговорю с твоим папкой, что ты хочешь сбежать. Дезертировать, а?.. Он кто, папка-то твой?..
— Капитаном сейнера он. Матвеев… Только я не дезертировать, мой срок кончился… А рыба, сами знаете, какая…
