Кирилл Туровский - Каждый сам себе дурак
— Никогда не угадаешь. Воссоединение двух самых неизученных культур: африканской и китайской. Понимаешь, о чем я?
В таком состоянии я просеку что угодно. А он продолжил свой спич уже неожиданно:
— И какая же ведь шалава!
Я понял, что он достиг того состояния, в котором приходят патриотические мысли. С участием спросил:
— Кто? Франция? Ах, Франция, твоим полям всего себя отдам…
— Да какая Франция? Симона де Бовуар! Бобер, блин.
Я плеснул пойла, снова выпили. Тоже осмелился щелкнуть Максима. Тот приподнял башкетничек и снова пробормотал что-то о прелести путешествия в страны с нецензурными названиями. Сартр ударил сверху, и Горький снова упал рядом с десертом.
— Эх, Северин! Не был ты в Париже… — ностальгически протянул Сартр. Ностальгически, но с выраженным оттенком ненависти.
Я понял, что он почти дотянул до нужного кондишена и уже вполне готов дебошики разные подустроить. Впопыхах я поинтересовался планами.
— Планы? — обрадовался он. — План, как всегда, один. Грамотный отход в правильный коматоз на полных раскуражах. Еще готовлюсь продолжить свою трилогию, серию, почти как у Пруста. Вот возьму и напишу после «Тошноты» вторую и третью части: «Рвота» и «Блевота». Представляешь, какая монументальщина?
Я, конечно, все представлял.
Он впал уже в такой конкретный экстаз, что заливал себе выпивку не в главное отверстие. А просто из горла плескал вискарь себе на рожу и слизывал текущие капли.
— Еще я говорил про воссоединение двух великих культур. Ну, африканской и китайской…
— Китайцы разберутся во всем, — отчеканился голос за моей спиной. А на лице моего собеседничка отразилась гримаса ужаса и первобытного страха.
Посмотрел и я.
Спокойно оглядывая нас, там стояли Джонатан Свифт и Луи Селин. Последний, узнав меня, даже брякнул:
— Вот тебя я здесь встретить не ожидал, — и, обернувшись, что-то пробормотал Свифту.
Тот кивнул и пожал мне руку.
— Ты что с энтими-то делаешь? — недоверчиво спросил Селин.
Я, конечно, не смог подобрать никаких оправданий, каким образом оказался за столиком с этими двумя особями. Потому и промолчал.
— Эй, ты, плагиатор и стукач! — обратился Луи к Сартру. — Паразит на теле французского издательства! У тебя есть безусловная свобода выбора: в первом варианте — пойти сам знаешь куда, во втором — покрыться куском сам знаешь чего. Если, конечно, ты понимаешь, о чем я.
Сартр мигом вскочил и, подхватив Горького, пополз к выходу. Около двери он повернулся и обиженным голосом сказал исключительно мне:
— Ты, Северин, еще даже не представляешь, что тебя поднакрыло. Опингвинение, парень! Тотальное Опингвинение! Ты попал, парень, ты вперся.
И исчез вместе с Горьким подмышкой. Видимо, отправились практически отрабатывать вторую и третью часть обозначенной трилогии.
— Ну, что здесь у нас? Как и везде? Хренотень?
Обслуживающий персонал, узнав новых посетителей,
поменял скатерти и принес новые, более дорогие сервировочные приборы. Даже освещение убавили, невзирая на недовольство остальных присутствующих, заливающих пойло и пожирающих мясо мертвых зверушек.
— За счет заведения, — вкрадчиво пробормотал обозначившийся директор и поставил нам на стол джин, тоник и красное вино. Распорядился какие-то эксклюзивные блюда принести. Словом, шелестел как мог. Вскоре стало ясно, с какой целью. Автографы прощелыга взял. У Свифта на памфлете «Панегирик человеческому уродству», а у Селина на брошюре «Школа трупов». После чего отошел, счастливый, в сторонку. Подчиненные обступили директора и завистливо рассматривали их росчерки.
Несмотря на бездонную глубину постижения сущности человеческой породы, в моих новых собеседниках сохранялись остатки патриотических чувств. Свифт выложил на стол пачку сигарет «555», а Селин — «Житан». И закурили.
Свифт, увидев Бритни Спирс на экране, выругался и вырубил ее встроенной в наручные часы дистанционкой. Затем сорвался с места и заставил халдеев поставить «Offspring», альбомчик «Americana». Да так и остался возле барной стойки тереть с девками. А персонал, потрясенный ловким актом отключки Бритни, заговорил кто о неполадках приборов, а кто о магии.
— Не обращай на него внимания, — сказал Селин, достал удобный швейцарский ножичек и начал настругивать мелкими крошками гашиш, чтобы забить его в выпотрошенную житанину.
— И вообще, будь со Свифтом поосторожнее. Нервный стал, ни с кем не разговаривает. Он уже давно смотрит на всех еху (как он позиционирует особей), если не с ненавистью, то уж с отвращением наверняка. От Британии ушел, от семьи ушел, теперь со мной вот… — он про-дунул пустую гильзу и вставил туда, где был раньше фильтр, десятиевровую купюру. — Кстати, я слышал ты в Антарктиду к пингвинам собираешься. Задумано, конечно, здорово. Но только Свифту ни слова. Скажу по секрету, он тоже в Антарктиду, где особей нет, к пингвинам хочет поехать. Если про тебя узнает — запросто пришить может. Ему еху хлопнуть — как мне два тапка… Так что молчок.
Селин щелкнул зажигалкой и затянулся. Почти сразу его и цепануло.
— …Вымачиваешь гаш в яичном ликере, добавляешь тертого мускатного орешка, сверху смазываешь краматиком. Хлоп — и уже почти видишь радугу звезд или путешествия.
— Из Франции сейчас едете? — деликатно осведомился я, перехватывая у него дымящуюся палочку.
— Во Франции все предатели, кроме меня! Какая Франция?
— О, Франция, твоим полям всего себя отдам… — промямлил я снова смущенно и уже совсем ничего не соображая.
— Франция? Франция, как ты, парень, выражаешься, это огромное скопище подонков, вроде меня, гнилых, вшивых, промерзших, которых загнали туда со всего света голод, чума, китайцы и холод. Дальше бежать было некуда — море. Вот что такое Франция и французы. Франция обнегривается. Нет больше Франции. А мы едем из Северного Города…
Я удивился и сообщил Селину, что, мол, тоже в свое время в Северный Город собирался.
— Мысль неплохая. Знаешь, в каком-то роде Северный Город — красивейший город в мире. Я даже в Мариинский театр постановку предложил. Отказали, ублюдки. «Безделушки для погрома», называется. А у вас-то в России смотрю — жидят каждый первый. Нужна дезинфекция, чистка нации.
— Это растяжимые понятия, — поправил я.
— Верно подмечено. Но пойми, что евреи это не нация, а образ жизни. Ведь, если в паспортняке «жиденыш» написано, то это еще ничего не значит. Евреи — это особый склад характера. Это отборная сволочень, квинтэссенция всего гаденького, мерзкого, расчетливого и грязного. Тысячу раз антисемитизм! Чистка в первую очередь! Каждого первого хватай с экрана — и к стенке. Читал книжку такую попсовую, «Зло» называется? Второе название «Гоблины»? Это про них, про жидят. Эх, китайцы разберутся во всем!
— А негры ВСЁ объяснят, — поддакнул я незатейливо.
— Понимаешь, я видел французов, немцев, англичан, шведов, эстонцев — внутри чистые жиды. Ведь по внутреннему содержанию даже китаец, даже неф может быть евреем. Это не национальность, а образ мышления.
— Понравилось в Северном Городе?
— Еще бы! Белые ночи. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Мы же со Свифтом врачи по призванию. Так мы в Северном Городе в местную венеричку мотались. Ты думаешь, кто придумал СПИД, коровье бешенство и вирус Эболы? Мы со Свифтом. Только все никак не развернемся. Но все равно отомстим им за экологию и убийства животных. Повсюду грязный кошмар. Но природа ответит, ты слышишь как стонет Земля? Как она сопротивляется? Цунами, землетрясения, глобальное потепление, извержения вулканов и бермудские треугольники. Я жду неслыханных катастроф и немыслимых бедствий. Весна больше не придет. Я моделирую оперу всемирного потопа! Я орган Вселенной! Я рыцарь Апокалипсиса!
Вот так кричал Селин, размахивая руками. Я, конечно, слушал. И слушал превнимательно.
— Кстати, как? Торкнуло? — спросил он, отдышавшись, про гаш. Я кивнул.
— Конечно, поезжай в Северный Город. Тебе проще. Вот мы даже и не знаю, куда рванем дальше… Крым? Антарктида? Чили? Анкоридж? Движение, непрерывное движение. Надо бежать и сматываться. Сматываться и бежать. Еще мы со Свифтом попали в Северном Городе на отвязную штуку. Музыкальный фестиваль «Панк против демократии». Щас спою!
Из-за последней фразы я мультфильм вспомнил, где животное травили, а оно пело. Сейчас же пел Луи-Фердинанд Селин:
Сид Вишес умер у тебя на глазах,
Яр Кэртис умер у тебя на глазах,
Джим Моррисон умер у тебя на глазах…
А ты остался таким же, как и был…
Ясно, он давно завернулся на все сто четыре головы. Хотя вроде говорил он весьма убедительно. Свифт же «Blink 182» поставил.
Конечно, подшторило, что теперь начнется преужаснейшее. Сейчас они присутствующих в заложники возьмут или просто перебьют всех, как еху. Пора было метнуться и к выходу. Пускай остаются в кафе и хоть атомный гриб здесь рожают.
