Мирча Элиаде - Гадальщик на камешках (сборник)
— Да, мы ее так в шутку величаем, — пояснил Толстомордик.
— Ариана, — прибавил от себя Алессандрини. — Я объяснил вам, кто это.
— Но кто она? Как ее зовут? — в отчаянии закричал Эмануэль.
— Адриана, — произнес Толстомордик. — Еще несколько месяцев тому назад она была Адрианой Паладе, а сейчас, после развода, снова стала Адрианой. Или Царицей, как мы ее величаем. Она близкая приятельница Адины. Они познакомились прошлой зимой на катке и с тех пор неразлучны.
— Это изумительная женщина! — снова воскликнул Алессандрини.
Эмануэль уставился в пустоту.
— На катке, — тихо повторил он больше для себя.
— Ты можешь сказать ему и остальное, — настаивал Алессандрини. — Я его предупредил.
С величайшим усилием Эмануэль поднялся со стула.
— Я должен идти, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — У меня автобус в восемь утра…
Но Алессандрини схватил его за руку и удержал на месте:
— Что с вами? Разве я не сказал вам, что мы все едем в Балчик?
Эмануэль замотал головой.
— Это невозможно! — сказал он. — У меня снята комната в Мовиле. И мне остается прожить там неделю. А затем — в Бухарест и за дела…
Оба его собеседника вдруг рассмеялись. Толстомордик смеялся негромко, почти бесшумно, слегка прикрыв глаза, а Алессандрини, казалось, сотрясал глубокий внутренний рокот, пока он не захлебнулся от смеха и не стал кашлять.
— Вы просто-напросто изумительны! — наконец с трудом выдавил он из себя.
И тыльной стороной ладони принялся вытирать слезы. В этот момент бармен принес кофе. Алессандрини схватил с подноса стакан с водой и стал пить.
— Да, — сказал Толстомордик, опустив глаза, — он и вправду изумительный. Это самое сказала и Царица.
Эмануэль, красный от волнения, незаметно для себя мял пальцами пачку сигарет.
— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — произнес он медленно и раздельно.
— Ваше превосходительство! — вскричал Алессандрини с неожиданным энтузиазмом. — Это просто-напросто изумительная женщина! Вы непременно должны с ней познакомиться.
— От души сожалею, — сказал Эмануэль, — но днем я должен быть в Мовиле.
Алессандрини внезапно повернулся к Толстомордику.
— Это все из-за Адины, — сказал он. — Так что, в конечном счете, Адина, возможно, и права…
Толстомордик опять улыбнулся и принялся пить кофе.
— Что касается меня, — сказал он, не поднимая глаз, — то я думаю, Адина вольна принять любое угодное ей решение. То, что было в прошлом, меня не интересует.
Эмануэль снова пытался рассмеяться.
— Ее зовут не Адиной, — важно произнес Толстомордик. — Адиной зовем ее мы, друзья. Так назвал ее как-то раз Джиб. И с тех пор за ней осталось имя Адина.
— Он перепутал ее с Адрианой, — вмешался Алессандрини.
— Да. Он спутал ее с Царицей. А они совсем не похожи.
Эмануэль продолжал стоять, облизывая губы, глядя то на одного, то на другого.
— Но ей пришлось по душе это имя, — продолжал Толстомордик, — и она так и осталась Адиной.
В этот момент Алессандрини вдруг поднял кверху обе руки.
— Подождите! Подождите! — крикнул он, обращаясь к кому-то, кто собирался войти. — Не входите все, потому что я еще не закончил!
Эмануэль побледнел и в тревоге обернулся к двери. Молодой человек, светловолосый и веснушчатый, направлялся к их столику. Одет он был небрежно, словно собирался идти на пляж.
— Царица прислала меня сказать вам, что мы сделаем остановку в Мовиле, — сообщил он, подходя.
Потом повернулся к Эмануэлю, посмотрел на него с любопытством и улыбнулся.
— Это Ионицэ, — быстро объяснил Алессандрини. — Талантливый художник.
Эмануэль взял протянутую над столом руку и рассеянно пожал ее.
— Я не думал, что он такой, — заговорил Ионицэ. — Я думал, он ниже ростом. И более нервный, — добавил он, смерив его взглядом.
— Это все влияние Царицы, — сказал Толстомордик. — То, как она обрисовала его сегодня ночью…
— Нет, — возразил Ионицэ, не отрывая глаз от лица Эмануэля. — Я руководствовался описанием Адины.
Он подвинул стул и сел.
— Вы ему все рассказали? — спросил он.
— У нас не было времени, — ответил Алессандрини. — Он приехал недавно, часов в пять.
— Царица настаивает, чтобы вы рассказали ему, как он пытался бежать, прыгнув в воду и поплыв к берегу.
Алессандрини и Толстомордик многозначительно переглянулись, и лица у них осветились словно одной и той же улыбкой.
— Это было самое интересное, — прошептал Толстомордик, прикрыв глаза. — Расскажите вы, сударь.
— Ах, нет! — возразил Алессандрини и покачал головой. — Я что-то устал. И я не мастер рассказывать.
— Он договорился с Толстомордиком подвести яхту как можно ближе к берегу, — сталрассказывать Ионицэ, — и вот — поцелуй, несколько слов: «Прощай! И никогда ты не узнаешь, как я тебя любил!..» — а потом бултых в воду…
Ионицэ засмеялся, придя в хорошее расположение духа, и опять поглядел на Эмануэля.
— Но то, что случилось потом, было еще лучше, — вмешался Алессандрини. — Потому что, проплыв около километра, он устал, попытался лечь на спину, и, когда вода вошла ему в рот и нос, он испугался и принялся звать на помощь.
— Счастье, что вслед за ним прыгнула Царица и все время плыла позади, невидимая, готовая помочь.
Толстомордик с несколько виноватым видом посмотрел на Эмануэля.
— Действительно, это было самое интересное, — сказал он. — Жаль, что Адине не удалось послушать…
— Ах, нет! — воскликнул Ионицэ. — Если бы и Адина была там, Царица не посмела бы вмешаться. Адина считает, что он очень хорошо плавает. А для хорошего пловца один или два километра — сущий пустяк. Если бы и Адина была там, Царица не осмелилась бы сказать, что, проплыв километр, он устал и принялся звать на помощь.
— Позволь, — перебил его Алессандрини, — но ведь Адриана объяснила нам, что он был очень утомлен, и была права. Посмотрите, как он сейчас выглядит, а ведь еще и шести нет. А несколько часов тому назад? Вспомните рассказ Арианы о том, как он гулял в Мовиле по молу, под дождем, а потом здесь, по набережной, куря сигарету за сигаретой. Он выглядел очень усталым.
Эмануэль слушал их, старясь делать вид, что это к нему не относится, но краска заливала его лицо.
— О ком вы говорите? — спросил он резким, пронзительным голосом.
— Ну, вы словно не понимаете! — воскликнул Алессандрини. — О ком еще мы можем говорить?..
— Нам поведала сегодня ночью Царица, что произойдет дальше, — пояснил Толстомордик. — Как вы приедете сюда, найдете всех нас и в конце концов позволите убедить себя ехать с нами на яхте в Балчик.
— Это немыслимо! — перебил его Эмануэль. — Алессапдршш может подтвердить, что ни при каких обстоятельствах я не позволил бы себя убедить…
— Сразу видно, что вы ее не знаете! — воскликнул Алессандрини.
— Ну конечно не знает, — подтвердил Ионицэ.
— В любом случае вы бы поехали вместе с нами на яхте, — продолжал Толстомордик. — Но чувство долга и особенно страх перед Царицей…
— Я вам в последний раз повторяю, — произнес Эмануэль прерывающимся от волнения голосом.
— Прошу вас, не прерывайте его! — воскликнул Алессандрини, хватая Эмануэля за руку.
— Ты плохо рассказываешь, — вмешался Ионицэ. — Ты забыл самое важное: как он сидел на яхте в купальном костюме, — который ему одолжили вы, сударь, — пояснил он, обращаясь к Алессандрини, — дрожа от холода, но не решаясь пошевелиться, потому что Царица обнимала его за плечи и что-то шептала…
— Ах, какая красота! — воскликнул Алессандрини, закрыв глаза, чтобы лучше вспомнить. — Я словно тоже был там и видел все. Ведь и я играл свою роль в этой истории. Я телеграфировал в гостиницу, чтобы ваши вещи переслали в Балчик.
— У меня была самая неблаговидная роль, — задумчиво произнес Толстомордик. — Мне было вас жаль, я слышал, что вы уезжаете в Стокгольм вице-консулом, что это ваш первый дипломатический пост, и мне было вас жаль. И я хотел помочь вам выйти из затруднительного положения. Я был у руля. И я подвел яхту на расстояние одного-двух километров от берега…
Алессандрини схватил его за руку:
— И я крикнул тебе: «Эй, Толстомордик, лево руля, ты ведешь нас к скалам. Левее!..»
— И тогда вы прыгнули в море, — продолжал Толстомордик, — и попытались доплыть до берега.
— Но вы устали, — подхватил Алессандрини, — и, проплыв километр, начали захлебываться и звать на помощь.
— Царица тоже прыгнула в воду, — перебил его Ионицэ, — но вы этого не видели. Она плыла следом за вами.
— Счастье, что и Бельдиман был там, — продолжал Алессандрини, — и увидел вас.
Эмануэль вдруг страшно побледнел.
— Бельдиман! — вскричал он. — Но что нужно Бельдиману во всей этой истории?
