Элис Сиболд - Счастливая
— Я сказала, что это человек, который меня изнасиловал восьмого мая.
— Вы уверены?
Он что-то подстраивал. Даже я это понимала. Мне лишь оставалось придерживаться своей версии, в которой он отыскивал изъяны.
— Да, уверена.
— Следовательно, если в заявлении содержатся иные сведения, они неверны?
Я шла вперед по минному полю.
— Да, неверны.
— Вы подписали это заявление, не так ли?
Он не торопился. Я смотрела ему прямо в глаза.
— Да, подписала.
— У вас была возможность прочитать его?
— Да, была.
— Полицейские просмотрели его вместе с вами, прежде чем вы поставили свою подпись?
Это было нестерпимо.
— Они ничего не просматривали. Просто дали мне подписать.
— Как же их фамилии? — неодобрительно спросил он и сверился со своими записями.
Теперь у него был вид победителя.
— Вы проучились четырнадцать лет, — сказал он. — Читать умеете, проблем при чтении заявления не возникло и вы все поняли?
— Да, все поняла.
— Сегодняшнее показание заключается в следующем: вы были уверены, что это соответствует истине. Даже если в заявлении от пятого октября не говорится, что…
Мастин высказал возражение:
— Прошу придерживаться формулы «вопрос — ответ».
— Принято, — сказал Горман.
— Помните ли вы, — вновь начал Пэкетт, — как написали в своем заявлении: «У меня есть ощущение, что этот чернокожий мужчина…»
Мастин поднялся.
— Возражаю. Адвокат читает выдержки из заявления или использует заявление для подрыва доверия. Зачитывание заявления противоречит судебной практике, и на этом основании я возражаю…
— Зачитывать выдержки из заявления не возбраняется, — ответил Горман Мастину. — А вам, мистер Пэкетт, следует более четко сформулировать вопрос, например: «Помните ли вы свое утверждение, сделанное в полиции такого-то числа?» и только после этого зачитать выдержку. Прошу.
— Согласен, — ответил Пэкетт уже без прежнего апломба. — Помните ли вы свое утверждение, сделанное в полиции пятого октября?
— Да.
— Помните, как вы сказали полиции: «У меня есть ощущение, что этот чернокожий мужчина, возможно, тот человек, который изнасиловал меня в мае в Торден-парке»?
Теперь я поняла, на чем он играет.
— Я предпочла бы для большей уверенности взглянуть на заявление.
— Конечно, конечно. Прошу рассматривать этот материал в пользу моего подзащитного: заявление, сделанное Элис Сиболд пятого октября. А теперь попрошу вас просмотреть заявление и ответить, освежило ли оно в памяти данную в то время информацию.
Я пробежала глазами текст своего заявления, и мне все стало ясно.
— Ну да.
— Своим заявлением вы информировали полицию, что уверены…
Тут я его перебила. У меня появилась уверенность, что на последних минутах можно выиграть этот раунд.
— Я сказала, что в тот миг у меня было такое ощущение, потому что сначала я видела только его спину и жесты. Уверенность в том, что это был он, пришла ко мне во второй раз, когда я находилась на противоположной стороне улицы. Указанное ощущение, основанное на его фигуре и жестах, возникло у меня в первый момент, когда я увидела его со спины, но, поскольку тогда я не видела его лица, уверенности у меня еще не было. Увидев же его лицо, я уже не сомневалась, что это тот мужчина, который изнасиловал меня восьмого мая.
— Это заявление было сделано после того, как вы два раза увидели его на Маршалл-стрит, не так ли?
— Да, после того. Меня попросили изложить факты, причем в хронологическом порядке, что я и сделала.
— Следует ли понимать, что ваше заявление отражает переход от позиции «возможно» к позиции «является»?
— Нет.
— Спасибо.
Он сделал вид, что добился успеха. Ему хотелось изменить направление допроса, но на данном этапе он мог только мутить воду. «Ощущение», «уверенность», «возможно», «является» — разве все это не призвано было убедить суд, что я путаюсь в своих показаниях и потому не заслуживаю доверия?
— Кстати, — сказал он, делая новый заход, — в ноябре, во время процедуры опознания, находился ли в здании представитель Кризисного центра помощи жертвам изнасилования?
— Да.
— С вами провели консультацию перед опознанием?
— Консультацию?
— С вами провели беседу? Консультант был в пределах досягаемости?
— Да. Мне обеспечили сопровождение.
— Когда вы уходили с опознания, он все еще был с вами?
— Неон, а она.
— Она?
— Да, она.
— Вы разговаривали с ней и до процедуры опознания, и после, это так?
— Да.
— Присутствует ли сегодня в зале представитель Кризисного центра помощи жертвам изнасилования?
— Нет, сегодня не присутствует.
— Ни в зале заседаний, ни в здании суда?
— Нет.
Пэкетту не понравилось сделанное ранее Мастином замечание о том, что его отказ допустить Тришу на опознание подорвал правомочность следственной процедуры.
— Процедура опознания состоялась, не так ли?
— Состоялась.
— Видимо, она была проведена четвертого ноября?
— Да.
— Вы помните, что там находился дознаватель Лоренц?
— Помню.
— Вы узнали его по прежней встрече?
— Да.
— По какой прежней встрече вы его узнали?
— Он принимал мое заявление восьмого мая.
— Он говорил вам, что подвергает сомнению ваше заявление, датированное восьмым мая?
Я и бровью не повела. Ни Гейл, ни Мастин никогда не упоминали, что Лоренц вначале сомневался в моей правдивости.
— Нет, не говорил.
— Вы не помните, давал ли он вам какие-либо советы, когда вы вошли в зал опознания?
— Он сказал, что я должна посмотреть на тех пятерых мужчин и отметить крестиком в соответствующей графе номер того, о ком идет речь.
— Помните ли вы, кто еще присутствовал в зале опознания?
Я мысленно вернулась в это помещение, припоминая фигуры тех, кто там находился.
— Присутствовали миз Юбельхоэр, далее, стенографистка суда или стенографистка опознания — не знаю, как называется эта должность, и еще какой-то мужчина там сидел и чем-то занимался. Ну и я, конечно.
— А вы припоминаете?..
— Ах да, еще вы.
Тон его вдруг резко изменился. Стал отеческим, заботливым. Я на это не поддалась.
— Помните, как дознаватель Лоренц советовал вам не спешить, тщательно осмотреть шеренгу и свободно перемещаться вдоль нее?
— Да, это я помню.
— Помните, как я попросил дознавателя объяснить вам, как…
— Простите?
— Вы помните, как я попросил дознавателя объяснить вам процедуру?
Улыбка его стала чуть ли не благожелательной.
— Что это сделали лично вы — не помню.
— Но вы помните его объяснения?
— Помню, что кто-то мне объяснил, как это делается.
— Но тем не менее, — сказал он уже без улыбки, — вы ведь встали и прошлись по комнате?
— Да.
— Более того, вы дали участникам опознания команду совершить конкретное движение — если не ошибаюсь, поворот головы влево. Помните это?
— Помню.
— Дознаватель приказывал: «Номер один, поворот налево!» — помните это?
Все это он вытягивал из меня клещами — отрабатывал свой номер.
— Да.
— Что вы сделали после этого? Что было дальше?
— Я довела отсчет до четвертого и пятого и выбрала пятого, потому что он на меня смотрел.
— Вами был выбран номер пять?
— Да, я поставила крестик в графе с пятым номером.
Это я повторяла тысячу раз: так оно и было.
— Вы поставили под этим свою подпись?
— Да, поставила.
— Поделились ли вы словесно с кем-либо из находившихся в зале своими сомнениями по поводу того, что это был номер пять?
— В зале я не сказала ни слова.
— Было ли вам известно, что, отмечая номер пять, вы тем самым указываете на причастность или возможную причастность данного лица к делу об изнасиловании?
— Да.
Моим оплошностям не было конца.
— Итак, лишь покинув помещение, вы осознали, что вам не следовало выбирать пятый номер?
— Я подошла к своему консультанту из Кризисного центра и сказала, что четвертый и пятый похожи, как близнецы. Действительно, я это сделала.
— А до этого вы никому не говорили того же?
— Я это сделала в зале, а до этого я их не видела и не могла ничего сказать.
Он не стал уточнять. Я-то имела в виду конференц-зал, а не зал опознания.
— Вы выбрали номер пять?
— Да, номер пять.
— Полагаю, суть вашего заявления состоит в том, что восьмого мая вы подверглись изнасилованию?
— Да.
— И вы не видели виновника до встречи на Маршалл-стрит?
— Не видела, вплоть до пятого октября.
— Затем вы увидели его на Маршалл-стрит?
