Аравинд Адига - От убийства до убийства
В тот вечер ребята со стройки не сразу поверили новости, которую он им сообщил.
– Полный рабочий день, – рассказывал Джордж, – принцесса сочла меня таким хорошим работником, что предложила остаться у нее и спать в сарае на заднем дворе. А платить будет вдвое больше, чем я получаю сейчас. Та к что человеком-москитом мне теперь работать не придется. Лучше не придумаешь.
– И готов поспорить, больше мы тебя не увидим, – сказал Гуру, щелчком отправив биди на землю.
– Неправда, – запротестовал Джордж. – Я буду приходить каждый вечер, выпивать с вами.
Гуру фыркнул:
– Ладно, посмотрим.
Он оказался прав: Джорджа они, начиная с этого вечера, видели не часто.
Как и в каждый из понедельников, к калитке подошла белая женщина в шальварах, какие носят в Северной Индии, и спросила по-английски:
– Мадам дома?
Джордж открыл калитку и с поклоном ответил:
– Да. Мадам дома.
Женщина эта была англичанкой и приходила учить мадам йоге и технике дыхания. Воздушный кондиционер выключили, до Джорджа донеслись из спальни глубокие вдохи и выдохи. Полчаса спустя белая женщина вышла из дома, говоря:
– Ну не поразительно ли? Я – и обучаю йоге вас.
– Да, печально. Мы, индийцы, совсем забыли нашу древнюю культуру.
Некоторое время белая женщина и мадам прогуливались по саду.
Во вторник утром Мэттью – глаза у него были красные, изо рта несло араком – отвез мадам в переулок Роз, в клуб, где происходили собрания «Общества Львиц». Этим, похоже, светская жизнь миссис Гомец и ограничивалась. Джордж открыл ворота – машина проплыла мимо, а Мэттью, повернувшись, вперился в него злобным взглядом.
«Боится меня, – думал Джордж, возвращаясь к растениям, которые он подрезал в саду. – Считает, похоже, что рано или поздно я попытаюсь занять его место».
Вообще-то такая мысль ему пока в голову не приходила.
Когда машина вернулась домой, он с неодобрением оглядел ее: дверцы были заляпаны грязью. Джордж полил ее водой из шланга, а после протер – снаружи грязной тряпкой, а изнутри чистой. Занимаясь этим, он думал, что исполняет не свою работу, он все-таки садовник, так что мог бы получить за нее дополнительную плату, – но, разумеется, мадам ничего не заметит. Они же не ведают благодарности, богатеи-то, верно?
– Вы очень хорошо потрудились над машиной, – сказала вечером миссис Гомец. – Большое вам спасибо.
Джорджу стало стыдно. Он подумал: эта женщина не то что прочие богачи.
– Для вас я готов на все, мадам, – ответил он.
Разговаривая с хозяйкой, Джордж старался выдерживать расстояние в пять-шесть футов; иногда в ходе разговора оно сокращалось, ноздри Джорджа расширялись от аромата ее духов, и он машинально отступал мелкими шажками, восстанавливая должную дистанцию между хозяйкой и слугой.
По вечерам кухарка приносила ему чай, а после болтала с ним целыми часами. В доме он ни разу еще не побывал, однако узнал от старухи, что тамошние чудеса одним только кондиционером не ограничиваются. Огромный белый ящик, который он видел каждый раз, как открывалась задняя дверь, был, оказывается, машиной, которая автоматически (уверяла старуха), стирает белье – а после еще и сушит.
– Муж хотел, чтобы хозяйка пользовалась этой машиной, да она не стала. Ни в чем у них согласия не было. Опять же, – заговорщицки прошептала старуха, – детей-то нету. А это верная дорога к неладам.
– Что заставило их разъехаться?
– Ее смех, – ответила старуха. – Муж говорил, что она смеется, точно бесовка.
Джордж тоже отметил этот смех: пронзительный, диковатый, похожий на вопли ребенка или животного, что-то торжествующее и безудержное присутствовало в нем. Когда этот смех вырывался из ее комнаты, рикошетом отражаясь от стен, Джордж прекращал работу и прислушивался, а после ему нередко мерещились такие же звуки в скрипе открываемой двери или в переливе странного птичьего крика. В общем, он понимал, о чем говорил ее муж.
– Джордж, неужели вы получили образование? – как-то раз удивленно спросила его миссис Гомец, увидев, как он читает газету.
– И да и нет, мадам. Я закончил неполную среднюю школу, а в среднюю попасть не смог, провалился на переходном экзамене.
– Провалились? – улыбнувшись, переспросила она. – Но как же можно на нем провалиться? Ведь это такой простой экзамен…
– С арифметикой-то я справился хорошо, мадам. Получил шестьдесят баллов из ста. А обществоведение не одолел, не смог найти на карте Индии ни Мадраса, ни Бомбея. Что я мог поделать, мадам? Нас этому просто не учили. И я набрал всего тридцать четыре – на один балл меньше проходного!
– Но почему же вы не пересдали экзамен? – спросила она.
– Не пересдал? – Он выговорил это слово так, точно не понимал его смысла. – Я начал работать, – сказал он, потому что не знал, как ответить на ее вопрос. – Проработал шесть лет. А потом полили такие дожди, что на полях ничего не выросло. Тут мы узнали, что на стройке – я говорю о строительстве собора, мадам, – есть работа для христиан, и целой компанией поехали туда из деревни. Там я работал плотником, мадам. Когда же мне было учиться?
– А почему вы со стройки ушли?
– Спина подвела, – ответил он.
– Зачем же тогда вы подрядились работать в моем саду? – спросила она. – Разве это не вредно для вашей спины? Еще станете говорить потом, что надорвали у меня спину, что это я во всем виновата.
– Спина у меня хорошая, мадам. Крепкая спина. Вы же видите, как я гну ее целый день на работе.
– Тогда почему вы говорите, что вас подвела спина? – спросила она. Джордж не ответил, и миссис Гомец покачала головой: – Нет, вас, деревенских, совершенно невозможно понять!
На следующий день он ожидал ее появления. И когда она, приняв душ, вышла в сад, вытирая мокрые волосы полотенцем, Джордж подошел к ней и сказал:
– Он ударил меня, мадам. А я в ответ ударил его.
– О чем это вы, Джордж? Кто вас ударил?
Джордж рассказал ей, как подрался с десятником. Целую пантомиму разыграл, изображая обмен оплеухами, стараясь показать, как быстро все происходило, как инстинктивно.
– Он сказал, что я строю глазки его жене, мадам. А это было неправдой. В нашей семье бесчестных людей нет, мадам. Как-то раз, в деревне, мы перепахивали поле, мадам, – продолжал он, – и нашли медные монеты. Времен султана Типу. Им было больше ста лет. У меня забрали эти монеты, чтобы их переплавить. Я очень хотел сохранить их, но отдал мистеру Коэлхо, владельцу земли. Я честный человек. Я не краду, не заглядываюсь на чужих женщин. Это правда. Съездите в деревню, спросите у мистера Коэлхо. Он так вам и скажет.
Слушая его, она улыбалась. Манера Джорджа отстаивать свое доброе имя была, как и у всех крестьян, наивной, несколько бестолковой и очень трогательной.
– Я вам верю, – сказала она и ушла в дом, не прикрыв за собой дверь. Джордж заглянул в нее и увидел часы, красные ковры, деревянные медальоны на стенах, растения в горшках, вещицы из бронзы и серебра. Но тут дверь закрылась.
В этот день она сама вынесла ему чай. Поставила стакан на порог. Джордж прискоком, склонив голову, поднялся по ступеням, взял стакан и так же быстро спустился с крыльца.
– Ах, мадам, у таких, как вы, есть все, а у таких, как мы, ничего. Разве это справедливо? – сказал он, потягивая чай.
Миссис Гомец издала короткий смешок. Подобной прямоты она от бедняка не ожидала; очаровательно.
– Это просто несправедливо, мадам, – продолжал он. – У вас даже стиральная машина есть, которой вы не пользуетесь. Вот сколько у вас всего.
– Вы просите прибавки? – изогнув брови, спросила она.
– Нет, мадам, с какой стати? Вы очень хорошо платите. Я никогда не хожу вокруг да около, – пояснил он. – Если бы я захотел прибавки, то так и сказал бы.
– У меня имеются свои проблемы, Джордж, просто вы о них ничего не знаете. У меня тоже есть проблемы.
Она улыбнулась и скрылась в доме. Он постоял у крыльца, попусту ожидая объяснений.
Немного погодя хлынул дождь. Иностранка, преподавательница йоги, пришла, прикрываясь от ливня зонтом; он выбежал к калитке, чтобы впустить ее, а потом устроился в гараже, слушая звуки глубокого дыхания, доносившиеся из спальни мадам. Когда урок йоги закончился, дождь прекратился тоже, и сад заискрился под солнцем. На двух женщин солнце, похоже, подействовало возбуждающе – как и ухоженность сада. Миссис Гомец разговаривала с иностранкой, упершись ладонью в бедро; Джордж отметил, что, в отличие от европейки, его хозяйка сохранила девичью фигуру. Наверное, потому, решил он, что она не рожала.
Около половины седьмого в спальне зажегся свет, затем послышался плеск воды. Хозяйка принимала ванну. Собственно говоря, она делала это каждый вечер. Нужды в таком купании не было, поскольку утром она мылась под душем, да и вообще пахло от нее только чудесными духами, и все же она купалась дважды в день – и, конечно, в горячей воде, покрывая все тело мыльной пеной, чтобы оно отдохнуло. Миссис Гомец была из тех женщин, которые делают что-то лишь одного удовольствия ради.
