Мацуо Монро - Bang-bang
Махнув на прощание лапой, мой кролик отлепляется от окна и исчезает в темноте. А я одним коротким движением руки, вооруженной лишь печатью с моей фамилией, ставлю точку в этой нелепой истории.
— Молодец! — говорит Такэо и выхватывает у меня из-под носа бумагу. Пробегает ее глазами и, удовлетворенно кивнув, прячет в задний карман.
— Все в порядке? — спрашивает Муцуми, малюя синюю полоску на ногте.
— Да, сестренка, все в порядке.
— У меня один вопрос, — говорю я, пытаясь сделать невозможное — украсть несколько секунд у вечности. — Помнишь, ты спрашивал меня про то, зачем нам нужен сон? Объясни. Я так и не понял.
— Эволюция, которая сделала нам такой экстраординарный подарок, как физическая смерть, позаботилась о том, чтобы мы получили представление о ней еще при жизни. Она дала нам сон как своеобразную модель того состояния, к которому мы стремимся от рождения. Если ты сталкиваешься со смертью каждую ночь, должен перестать бояться этого состояния, привыкнуть к нему. Это даст тебе возможность сосредоточиться на более важных делах, чем бестолковый страх перед неизбежным концом. Эволюция дала нам смерть, но дала и лекарство против страха перед смертью. Такое вот вывернутое наизнанку милосердие.
— Ага, — чувствую, что те сотни часов, которые я, по теории Такэо, готовился к смерти, прошли впустую. — Очень умно.
Такэо достает пистолет, передергивает затвор и приставляет ствол к моему лбу.
— Счастливо, Котаро, — говорит он. — Если хочешь, можешь сделать это сам. Только без дураков…
— Ой! — вскакивает Муцуми. — Подожди, подожди! А можно я? Я хочу попробовать!
— Ты не против? — спрашивает меня Такэо.
Он большой любитель риторических вопросов. Но я все же отвечаю, хотя мой ответ уже ничто не сможет изменить. Я говорю:
— Валяйте. Дай своей чокнутой сестренке пристрелить меня… А то она уже, наверное, заскучала. Резать чужие картины не так интересно, правда, Муцуми?
— Ты к ней несправедлив… Он начала со своей картины, когда поняла, что настоящая смерть выглядит гораздо величественнее, чем ее малюют всякие бездари. — Он протягивает пистолет Муцуми: — Держи, сестренка. Приставь ко лбу и нажми вот сюда…
— Не делай из меня дуру, Такэо. Я сама прекрасно все знаю.
Говорят, за мгновение до смерти человек вспоминает свою жизнь. Байки. Мне в лоб упирается прохладный, пахнущий оружейной смазкой ствол Sigma 40 P. А я смотрю на палец, лежащий на спусковом крючке. Мне приходится скосить глаза. Палец слишком близко. Сине-зелено-красный ноготь. Маникюр в стиле nail-art. Я смотрю на ноготь и думаю, что такие цвета могла выбрать только полная дура.
Железо давит на ту точку, где у просветленных парней обычно рисуют третий глаз. Через секунду мои мозги окажутся на стене. А мне не дает покоя ее лак для ногтей.
Может быть, воспоминания придут позже. Когда ее палец приведет в действие ударно-спусковой механизм пистолета.
Боек бьет по капсюлю, порох воспламеняется, выталкивает из гильзы пулю со стальным сердечником, та проходит по каналу ствола, крутнувшись вокруг своей оси, и, как буравчик, вкручивается в череп.
Возможно, в этот миг я и вспомню свою жизнь…
— Бэнг-бэнг — говорит она.
При выстреле в упор на коже остаются следы пороха. Во лбу у меня будет аккуратная дырка, а по краям — обожженная пороховыми газами кожа. На стене — красно-серая клякса с белыми осколками кости… Тоже своеобразный nail-art.
— Как тебе это понравится? — спрашивает она.
Это мой коан.
Те, у кого открылся третий глаз, сидят на цветке лотоса… Почему бы нет? Не исключено, что все мы в момент смерти становимся просветленными. Нет никого, кто бы это опроверг.
— Меня ждет цветок лотоса, — говорю я.
Бэнг-бэнг…
Красивое, почти безупречное лицо Муцуми, которое я ненавидел с момента нашего знакомства, вдруг превращается в огромный ярко-красный цветок. Так распускается бутон на ускоренной съемке.
По моим щекам стекает что-то теплое. А Судзуки Муцуми с пурпурным цветком-мутантом вместо головы оседает на пол. В звенящей тишине раздается тяжелый глухой звук падающего тела.
В проеме двери стоит девушка по имени Кобаяси Юрико, сжимая в руке пистолет Glock 26, тот самый, из которого господин Рэй пустил себе пулю в лоб. Ствол пистолета, смотрящий в мою сторону, немного подрагивает.
Краем глаза я замечаю слева какое-то движение, и ствол пистолет мгновенно перемещается в ту сторону. Такэо замирает растопырив руки, как футбольный вратарь. Лицо у него донельзя растерянное. Ну да, одно дело — бить человека и совсем другое — бросаться с голыми руками на пистолет, из которого только что разнесли голову твоей сестре. Даже ветеран спецподразделения на какое-то время растеряется.
Вот чувство, которое я испытываю в первый миг своей новой жизни, — злорадство. Можно сказать, мстительная радость. Можно сказать, злобное пьянящее торжество. Посмотрим, как ты выкрутишься, мой дорогой псих.
— Юри-тян, что ты наделала? — говорит он.
Я хочу крикнуть ей, чтобы она не слушала его, чтобы просто выстрелила ему в башку… И черт с ними, с ответами на мои вопросы. Пусть я умру, так ничего и не поняв, но умру не в этой убогой комнатушке от руки какого-то свихнувшегося придурка.
Я хочу крикнуть, чтобы она стреляла немедленно, иначе он прикончит и ее тоже. И плевать на то, что у этой истории получится такой скомканный конец… Я хочу крикнуть, но не могу даже вздохнуть.
Просто сижу с открытым ртом и таращу глаза на пистолет в руке Юрико, который почему-то не стреляет.
— Зачем? Юрико, ответь мне, зачем?
Пока Такэо не двигается с места. Но я уже вижу, что он приходит в себя. Еще минута — и он начнет действовать. И тогда у нас не будет никаких шансов.
«Смит и Вессон», из которого меня должна была убить Муцуми, по-прежнему зажат в ее руке. В бледной, ставшей вдруг полупрозрачной руке, будто вылепленной из воска. И даже тщательно сделанный маникюр уже не в состоянии сделать руку более привлекательной. Наоборот, создается впечатление, что какой-то шутник прилепил на кукольные пальцы непомерно большие и яркие кусочки пластмассы, пытаясь придать им большее сходство с человеческими, но добился противоположного эффекта. Именно из-за этих ногтей рука кажется еще более неестественной. Она не похожа даже на руку трупа.
Эй, говорю я себе, очнись! При чем здесь ногти Муцуми? Тебе нужен ее пистолет. Просто нагнись и вытащи его из этих жутких пальцев. И тогда, возможно, ваши шансы с Такэо уравняются.
Дельный совет. Но как и любой другой совет, он хорош для того, кто его дал. То есть для крошечной части моего сознания, которая может только отстраненно наблюдать за ситуацией и истерично вопить. Часть мозга, способная отдать команду телу, все еще в отключке.
— Юри-тян, успокойся и отдай мне пистолет, — говорит Такэо.
Так в фильмах полицейские разговаривают с неуравновешенными подростками или женщинами, находящимися в шоке, когда у них в руках оружие, готовое выстрелить. Таким же тоном говорят со стоящими на краю крыши отчаявшимися девчонками, типа: «Постой, тебе есть для чего жить».
— Юрико, все будет хорошо, только опусти пистолет, — повторяет Такэо.
«Да сделай же ты что-нибудь!» — вопит кусочек моего сознания. Такэо делает небольшой шажок к Юрико.
— Вспомни все, о чем мы говорили, Юри-тян, — бубнит он, — просто вспомни. Я не сержусь на тебя из-за Муцуми, честное слово. Просто отдай мне пистолет, и мы уедем отсюда… Вместе. Ты и я. Мы скоро станем богатыми и сможем продолжить наше дело…
Еще полшага. Между ними остается не больше двух метров. Вот-вот он бросится вперед, и все будет кончено. Я подаюсь вперед, я открываю рот, я заставляю разжаться пальцы, вцепившиеся мертвой хваткой в стул… Но все это происходит настолько медленно, что Такэо успевает сократить расстояние еще на двадцать сантиметров.
Вот сейчас…
— Такэо, — вдруг говорит Юрико с совершенно неуместной иронией. — Такэо, почему ты думаешь, что с тобой будет все, как в кино?
И ее голос, напоминающий позвякивание льдинок в бокале, наполненном очень дорогим виски, окончательно приводит меня в кондицию. Я вырываю пистолет из скрюченных пальцев мертвой женщины по имени Судзуки Муцуми и встаю, держа его так, чтобы ствол смотрел прямо в затылок Такэо.
— Эй, — сиплю я. — Обернись, Такэо. Как ты там говорил? Хеппи-энда не будет? Ты был абсолютно прав…
Первый выстрел отбрасывает Такэо обратно к стене. Второй — заставляет подпрыгнуть и судорожно взмахнуть руками. Третий — прижать руки к животу и сползти по стене на пол, оставляя за собой на обоях широкую красную полосу.
Из-за стола, разделяющего нас, я вижу только его ноги, обутые в черные с синими полосками кроссовки Nike. Ноги совершают замысловатые движения, будто Такэо лежа танцует джигу. Танец продолжается недолго — минуту или чуть больше. Мы с Юрико не отрываем глаз от этих ног. Одна из них задевает стоящий рядом стул и тот с грохотом опрокидывается.
