Анна Гавальда - Просто вместе
— Что?
— Эта сука разбила меня… вдребезги… Я так и не стал прежним… Детство кончилось, я не хотел их ласк и всего этого дерьма… Хуже всего было не то, что она меня забрала, а те ужасы, которые наговорила о бабушке, прежде чем снова выкинуть из своей жизни. Она задурила мне голову своим враньем… Будто бы мать заставила ее оставить меня, а потом выставила за дверь, что она боролась, скандалила, но дед достал ружье и…
— Она все это придумала?
— Конечно… Но я-то этого тогда не знал… Ничего не понимал, а может, хотел поверить? Наверное, меня это устраивало — верить, что нас разлучили насильно и что, если бы дед не пригрозил ей своей берданкой, я жил бы как все и меня не обзывали бы сыном последней шлюхи… Твоя мать потаскуха, ты — выблядок, вот что они говорили. Я тогда и слов-то таких не знал… Был полным придурком…
— А потом?
— А потом я стал жутким говном… Сделал все, чтобы отомстить… Заставить их заплатить за то, что лишили меня такой чудесной мамочки…
Он скалился.
— И я преуспел. Еще как преуспел… Таскал сигареты у деда, крал из кошелька продуктовые деньги, все запорол в колледже, и меня выгнали, гонял на мопеде, сидел в задних комнатах кафе и щупал девок… Ты и вообразить не можешь, что я творил… Был главарем. Лучшим. Королем подонков…
— А потом?
— А потом баю-бай. Продолжение в следующей серии…
— Ну? Не хочешь заключить меня в объятия?
— Меня гложут сомнения… Тебя ведь все-таки не изнасиловали…
Он наклонился к ней.
— Тем лучше. Потому что я не желаю с тобой обниматься. Во всяком случае, не так… Больше не хочу… Я долго играл с тобой в эту маленькую игру, но теперь все… Мне больше не весело… Черт, сколько у тебя одеял?
— Три… И перинка…
— Это ненормально… Ненормально, что ты вечно мерзнешь и два часа отходишь от поездки на мотоцикле… Ты должна поправиться, Камилла…
— У тебя тоже, у тебя… нет семейного альбома с фотографиями умильных родственников. Я прав?
— Да.
— Расскажешь когда-нибудь?
— Может быть…
— Я больше не буду доставать тебя вопросами…
— О чем?
— Я сказал, что Фред был моим единственным другом, но это не так. У меня есть еще один друг… Паскаль Лешампи, лучший кондитер в мире… Запомни его имя…
Он — бог. Простой песочный пирог с кремом, торты, шоколад, слоеное тесто, нуга, шу — все, к чему он прикасается, становится шедевром. Это вкусно, красиво, тонко, удивительно и суперсложно. Я встречал немало умелых ремесленников, но тут другое… Совершенство. Кроме того, он очаровательный человек… Чистый Иисус, сахарный торт, сливочный крем. Так вот, он был огромным. Огромнейшим. Но это ерунда. Подумаешь, размеры! Беда в том, что от него жутко воняло. Невозможно было находиться с ним рядом дольше одной минуты — чтобы не вырвало. Ладно, опущу детали — насмешки, советы, мыло, подброшенное в шкафчик, и все такое прочее… Как-то мы оказались в одном номере в гостинице — я поехал на конкурс его помощником… Он, естественно, победил, но я в конце дня был в таком состоянии, что не передать словами… Не мог дышать, собирался просидеть всю ночь в баре, только чтобы не оставаться рядом с ним… Я удивлялся — видел, что он принимал душ утром. Ну вот, мы вернулись в гостиницу, я набрался и все ему выложил. Ты слушаешь?
— Да, конечно, слушаю…
— Я сказал: Паскаль, ты воняешь. От тебя несет смертью, старик. Что за хренота такая? Ты что, не моешься? И вот этот огромный медведь, этот гений, этот весельчак, эта гора мяса начинает плакать и плачет, плачет, плачет… Льет слезы, как фонтан… Икает, как ребенок… Жуткое зрелище… Он был безутешен, этот кретин… Господи, как же мне было плохо… Он поплыл в одну секунду, без предупреждения… Я поворачиваюсь, чтобы уйти в ванную, и тут он хватает меня за руку. И говорит: «Посмотри на меня, Лестаф, погляди на этот кошмар…» Черт, я чуть не сблевал!
— Почему?
— Во-первых, из-за его тела… Оно выглядело отвратительно. Но главное — именно это он и хотел мне показать — меня и сейчас передергивает, как вспомню… В складках кожи у него было полно болячек и корок, именно эта кровавая чесотка и воняла… Я пил всю ночь, чтобы прийти в себя. А Паскаль еще рассказал, что ему жуть как больно умываться, но он трет себя, как помешанный, чтобы убрать запах, и поливает кожу одеколоном, сцепив зубы, чтобы не плакать… Какая ночь, какая тоска…
— А потом?
— На следующий день я потащил его в больницу «скорой помощи». Это было в Лионе… Доктор чуть не рухнул, когда увидел его раны. Он их почистил, выписал кучу мазей, притираний и порошков и велел похудеть, а в конце не выдержал и спросил: «Ну почему вы так долго терпели?» Он не ответил. А я, когда мы уже были на вокзале, решил выяснить все до конца: «Нет, ну правда, почему ты так долго терпел?» — «Потому что мне было слишком стыдно…» И тогда я поклялся, что это случилось со мной в последний раз.
— О чем ты?
— О том, что больше не буду доставать толстяков… Презирать их… Судить людей по их внешности… Ни толстых, ни худых. Тебя в том числе. Я уверен, ты будешь меньше мерзнуть и станешь гораздо аппетитней, если наберешь пару-тройку килограммов, но говорить с тобой об этом больше не буду. Слово пьяницы.
— Франк…
— Эй, договорились же, что спим!
— Поможешь мне?
— В чем? Меньше мерзнуть и стать поаппетитней?
— Да…
— Чтобы тебя похитил первый попавшийся вонючий барсук? Ни за что. Предпочитаю видеть тебя рахитичной, но с нами… Уверен, Филу меня поддержит…
Она не ответила.
— Разве что самую чуточку… Как только увижу, что сиськи у тебя слишком налились, сразу прекращу тебя откармливать.
— Согласна.
— Черт, снова ты меня сделала… Ладно, вот как мы поступим. Во-первых, ты перестаешь ходить за покупками, потому что покупаешь всякую фигню. С козинаками, печенюшками и конфетками покончено! Не знаю, во сколько ты встаешь по утрам, но со вторника кормить тебя буду я, идет? Каждый день, в три часа. Не волнуйся, я бабские вкусы в еде знаю — ни жареной уткой, ни рубцом по-овернски травить тебя не стану… Буду готовить специально для моей принцессы… Рыбу, мясо на гриле, тушеные овощи — все, что ты любишь… Порции будут маленькие, но съедать придется все. Иначе я сразу все брошу. Вечерами меня дома не бывает, так что доставать тебя будет некому, но я запрещаю тебе кусочничать. В начале каждой недели я по-прежнему буду готовить для Филу большой котелок супа — и все. Главная задача — ты должна «подсесть» на мою стряпню. Вставать утром с мыслью о том, что сегодня в меню. Ладно… Не обещаю чего-то грандиозного в каждую кормежку, но будет вкусно, увидишь… А когда начнешь округляться, я…
— Что?
— Я тебя съем!
— Как ведьма в сказке о Ганзеле и Гретель?
— Точно. И можешь не трудиться протягивать мне куриную косточку вместо руки — я не слеподыр! А теперь умолкни… Сейчас почти два часа ночи, а завтра будет долгий день…
— Я знаю твой секрет — изображаешь злобного людоеда, а сам очень милый…
— Заткнись.
12
— Подъем, толстушка!
Он поставил поднос в изножье матраса.
— Боже! Завтрак…
— Не заводись. Это не я — Жаннин. Давай шевелись, мы опаздываем… Съешь хотя бы гренок, на пустой желудок тебе этого не пережить…
Едва она появилась во дворе, даже не успев вытереть губы, как ей тут же протянули стаканчик белого вина.
— Примите, дамочка! Нужно взбодриться!
Их было человек пятнадцать: хозяева, работники, соседи, друзья… Те, что постарше, облачились в привычные халаты, молодняк щеголял в комбинезонах. Притопывали, чтобы согреться, чокались, обменивались новостями, ржали и вдруг умолкли: появился Гастон со своим огромным ножом.
Франк комментировал:
— Это забойщик.
— Я поняла…
— Видела его руки?
— Впечатляет…
— Сегодня забивают двух свиней. Хрюшки умные — их утром не кормили, и они точно знают, что случится… Чувствуют… Ага, первого ведут… Где твой блокнот?
— Да здесь он, при мне…
Камилла вздрогнула — не думала, что кабан окажется таким огромным…
Они вытащили хряка во двор, и Гастон оглушил жертву ударом дубины. Свинью мгновенно уложили на скамью и связали, оставив голову свисать вниз. До этого момента все шло нормально, ужас начался, когда забойщик вонзил нож в сонную артерию. Он не убил свинью, но разбудил ее. Участники действа навалились на тушу, кровь хлестала из перерезанной шеи, одна из женщин подставила под струю котелок… Кровь она перемешивала голой рукой — не ложкой там какой-нибудь, не подумайте… Бррр. Но самым невыносимым был звуковой ряд спектакля… Свинья все кричала и кричала, и чем сильнее текла кровь, тем отчаяннее звучал ее вопль и тем меньше он напоминал крик безмозглой скотины… Он звучал почти по-человечески. Хрипы, мольбы… Камилла судорожно сжимала пальцами блокнот, всем остальным — они точно знали, как все будет происходить, — тоже было не по себе… Да ладно, чего там… Выпьем еще для поднятия духа…
