Андрей Рубанов - Психодел
Девчонка помолчала и гордо ответила:
– Поняла.
– Если б ты была мужчиной, я бы сказал, что ты мне по жизни задолжала. И штукой не обойдешься. Будешь мне каждую неделю такую штуку приносить. Забери деньги, от греха. Они оскорбляют мои чувства.
Она смотрела то на него, то в стену. Слушала внимательно. Давно, уже много лет, никто не слушал Кактуса так внимательно. Потом он услышал ее голос, спокойный, немного хриплый.
– Расскажи мне.
– О чем?
– О чувствах.
– Не буду, – сухо ответил Кактус. – Не получится. Могу только показать.
Подошел к дверям спальни, открыл. Встал в проеме.
– Пошли. Покажу.
Она не пошевелилась.
– Иди сюда. Иди. Ты всё поймешь про мои чувства.
Она выпрямила спину, ровным голосом ответила:
– Когда мне говорят «иди сюда» – я не двигаюсь с места. Из принципа.
– Круто, – сказал Кирилл. – А у меня вообще принципов нет.
– Я догадалась.
– Молодец. Люблю таких, как ты.
– Каких?
– Догадливых.
Он подошел, протянул руку ладонью вверх – красивый, целомудренный жест, его невозможно проигнорировать, – и девочка, слабым шепотом помянув то ли бога, то ли черта, положила в его ладонь свою.
Расстояние меж чертом и богом равно длине обнаженного женского тела; это всем известно.
Начал расстегивать, дотрагиваться, сосредотачиваться, осторожно трогать языком, пока только вполне невинные места, пониже ключиц; поднял глаза – наткнулся на ее взгляд, любопытствующий, однако трезвый и холодный. Почти безучастный. «Что же, – подумал, – знаем. Старый приемчик, банальный. Самцу позволяется действовать, продвигаться, побеждать пуговички, растапливать ледок, а там – посмотрим на его поведение; будет интересно – разрешим продолжать, а не удивит – оттолкнем. Только со мной, Кириллом Корабликом, такие номера не проходят, ни одна никогда не оттолкнула, когда полдела сделано...»
Усмехнулся про себя. Ощутил, как нарастает столь нужное сейчас презрение к девочке напротив. Девочка думала, что умеет играть в самую древнюю человеческую игру, а на самом деле в глубине души надеялась, что не умеет. И сейчас ей покажут что-нибудь новенькое.
Отстранился, выпрямился, полюбовался, наклонив голову.
– Что-то не так? – спросила она. Спокойно, но все-таки чуть жеманно.
– Нет, – ответил он. – Всё хорошо. Смотрю, идет ли тебе полураздетость.
– И что скажешь?
– Юбка – лишняя.
– А остальное?
– Остальное пусть пока будет. Лучше сама скажи.
– Что?
– Нравится ли тебе твоя нагота.
Она всерьез задумалась.
«Эх ты, – подумал Кактус. – Зачем задумываешься? Выключи мозг, сделайся дурой, говори первое, что придет в голову. Мы же просто обмениваемся звуками. Незачем подбирать слова, незачем рассуждать».
– Да, – ответила. – Нравится. А ты, я вижу, тонкий ценитель?
– Вряд ли, – ответил Кактус. – Я не кот, на сексе не торчу.
– Странно. Мне казалось, ты... большой специалист.
– Нет, что ты, – возразил он и отмахнулся, изобразив лицом юмористическое пренебрежение к самому себе. – Иногда люблю, конечно.... предаться, так сказать, чувственным увеселениям... Но в меру. Что касается тебя... Ты – особенный случай.
– И что же во мне такого особенного?
– Не знаю. Ты не улыбайся, пожалуйста. Я понимаю, что глупо выгляжу. Примитивный заход в стиле «Дома-два». Типа, ты не такая, как все, кругом одни сучки тупые, а ты самая чистая и нежная... Я не знаю, насколько ты нежная. И мне всё равно, нежная ты или не нежная. Меня просто к тебе тянет. Сильно. И не просто сильно, а так, что... Еле-еле себя держишь...
Он протянул руку к ее шее, пошевелил расставленными пальцами.
– Иногда смотришь на женщину – и хочешь. Сразу. А иногда – не хочешь. Это не поддается логике, чистая химия... Жизнь дикой природы, канал «Дискавери»...
Девчонка слабо захихикала. «Лучше пусть хихикает, – подумал он, – так честнее и веселее, а все эти жеманные вздохи ей не идут, они ее опрощают».
Пока нес ее в спальню, бормотал на ухо:
– Бывает, вижу очень красивую женщину, ухоженную, интересную, – и не хочу. Как-то сразу, в один момент понимаю, что ничего там не будет особенного... А иногда – наоборот. Я тебе честно скажу: если относиться к сексу чисто потребительски, то интереснее иметь дело с некрасивыми. И даже с ущербными. Толстые, прыщавые, или без сисек, или без талии... – такие обычно в постели стараются, пытаются компенсировать... Она тебе и это сделает, и то, и еще спросит, понравилось или не понравилось... А с королевами трудно. Допустим, длинноногих вообще не люблю, они со стороны шикарно смотрятся, а как дойдет до дела – непонятно, куда эти ноги девать, они торчат и реально мешают...
Произнося это, грубыми движениями снимал с себя всё, пока не остался голым. Когда освобождаешься от одежды, обязательно надо говорить что-нибудь очень интересное. Как правило, их всех пугает вид раздевающегося мужчины. Тебе многое могут простить за то, что ты разделся непринужденно и незаметно.
– Хорошее тело, – сказала она, осмотрев его с ног до головы.
– Благодарю, – церемонно сказал Кактус.
Хотел добавить, что у Бориса тело всё равно лучше, но не добавил. Борис сейчас не нужен, про Бориса потом поговорим.
– А ты всегда первым раздеваешься?
– Не всегда. Бывает, я раздеваю, бывает – меня раздевают.
– Даже так.
– Извини, – деловито сказал он, придвигаясь, – но твои вопросы лишние. Тех, кто был до тебя, я уже забыл. Я не коллекционер, досье не веду, зарубки на память не делаю.
Он показал место, на котором могли бы делаться зарубки, девчонка снова захихикала, а он развернул ее, слабенькую, спиной к себе, погрузил лицо в волосы, потрогал зубами шею, поиграл с ушными раковинами, потом дотянулся до бутылки, налил ей, дал отхлебнуть, взял с тарелки маслину, положил во влажный рот – девчонка послушно взяла и тут же сильно укусила его за палец.
Кирилл ощутил новую волну презрения и удовольствия, он ждал чего-то подобного и вот – дождался, это был сигнал, ключ к дальнейшим действиям, и не только в постели, но и вне ее. Это был знак.
«Я знаю, кто ты и чего ты хочешь».
– Может быть, задернешь шторы?
– Зачем? – удивился он. – Тут окраина, окна выходят в парк. Нас никто не видит. Дневной свет – это прекрасно. Я хочу видеть всю тебя, в подробностях. То, что мы делаем, надо делать днем. Только неудачники трахаются ночью. Днем они добывают средства к пропитанию, а ночью кое-как совокупляются, усталые. Мы будем делать это днем. Вокруг нас – жизнь, все куда-то бегут, работают, надрываются... А мы с тобой – самые умные. Разделись, легли и наслаждаемся... Так что забудь про шторы, Мила.
– Ты никогда не называл меня так.
– Вот, назвал. Но если ты против...
– Нет. Я не против.
– Хорошо. А если я сделаю вот так, ты тоже не будешь против?– Ну... Не знаю. Наверное, нет...
– Выпей еще. Мне нравится, когда от тебя пахнет алкоголем.
– Осторожно, ты пролил...
– Ничего, это можно слизать...
Как обычно, его ожидания оказались завышенными. Девочка оказалась удобная, подвижная и чувствительная – но не слишком понятливая. И техника ее вся была почерпнута, разумеется, из порнофильмов. То есть это ее мужчины – Борис и предыдущие соискатели взаимности – переняли приемы из порно. А откуда еще? Все они выросли на порно. Это тебе не пионерские восьмидесятые, когда важнейшим эротическим переживанием было чтение рассказа «В бане», приписываемого классику. Новое поколение с двенадцати лет знает, как и что делать. Точнее, думает, что знает. Порнуха их испортила. Вот наша девочка пытается исполнить некий помпезный акробатический этюд – зачем? Думает, что ее задача – элегантно подставить.
А Кирилл не любил ничего элегантно подставленного. Элегантность хороша в ресторане, в театральной ложе, на светской вечеринке. А здесь и сейчас он хотел зажима и скольжения, чтобы меж кожей и кожей не было никакого зазора, чтобы ее тридцать шесть и шесть и его тридцать шесть и шесть в сумме дали семьдесят три и две десятых. Чтобы пот обильно выступил и тушь потекла. Чтобы взрослое, социально стабильное, образованное, высокооплачиваемое существо хрипело, визжало и содрогалось в спазмах.
Чтобы засовывать в рот существа виноградину – если существо любит сладкое, или маслину, если не любит, и целовать, играя ягодой в два языка, а потом выпускать виноградину (или маслину) из губ, чтобы она, прохладная, постепенно скатывалась всё ниже, – разумеется, делать это нужно сидя, выворачивая существу бедра, широко их раскрывая, чтобы виноградина или маслина, направляемая пальцем, попала в итоге в нужное место и добавила необычных ощущений.
Или ступни ее берешь, розовые, и погружаешься в них мордой, изумляясь: как такое может быть, что ее кожа на пятках нежнее и бархатнее, чем твои собственные щеки и нос?
