Вирджиния Эндрюс - Лепестки на ветру
И все это время Джулиан ходил за мной, как привязанный. Право на уединение было для него чем-то таким, о чем он не имел ни малейшего понятия, поэтому и не считал нужным соблюдать. Он не оставлял меня в покое даже в ванной, а когда я успевала запереть дверь прямо перед его носом, то начинал требовать:
— Открой дверь! Ведь я знаю, что ты делаешь, так почему же ты не хочешь меня впустить? К чему вся эта секретность?
Но и этого ему было мало, он хотел проникнуть во все тайны моей души, выведать мое прошлое, узнать мои мысли, короче, все, что происходило со мной в жизни.
— Итак, твои родители погибли в автокатастрофе, а что было потом? — вопрошал он, сжимая меня в своих железных объятиях.
Он спрашивал меня об этом вот уже в сотый раз. И зачем ему только это надо? Я сглотнула. У меня уже сложилась стройная история о том, как по закону нас хотели объявить сиротами и установить над нами опекунство, и поэтому мы с Крисом и Кэрри решили бежать.
— Мы скопили немного денег, понимаешь, у нас оставалось кое-что от дней рождений, Рождества и прочих праздников. Сели на автобус, идущий во Флориду, но Кэрри была больна, ее вырвало, и тогда вмешалась какая-то толстая негритянка, она отвела нас к своему «доктору-сыну». Может ей стало жалко нас. Ну так вот, она привела нас к себе, вот собственно и все.
— И все, — медленно повторил он. — Черт знает, сколько ты от меня скрываешь! Впрочем, я и сам догадываюсь: он понял, что юная красавица — просто находка для него, потому и проявил столько благородства. Кэти, скажи, в каких отношениях вы с ним были?
— Я любила его и собиралась выйти за него замуж.
— Так почему же не вышла? — выпалил он. — Почему ты в конце концов согласилась стать моей женой?
Такт, деликатность никогда не были среди моих добродетелей, и меня взбесило, что он заставляет меня рассказывать о том, о чем мне неприятно говорить.
— Потому что ты все время ошивался возле меня! — вспылила я. — Ты заставил меня поверить, что я смогу тебя полюбить, хотя я лично в этом сомневаюсь! Мы совершили ошибку, Джулиан, страшную ошибку!
— Не смей больше так говорить, слышишь, не смей! — воскликнул Джулиан со слезами в голосе, словно я нанесла ему тяжелое оскорбление.
В этот миг я вспомнила Криса и подумала, что нельзя нести страдание всем, кого встречаешь на своем пути. Вспышка ярости тут же прошла, и я позволила Джулиану меня обнять. Он наклонился, чтобы поцеловать меня в шею.
— Кэти, я так тебя люблю! Я не относился так ни к одной женщине! И меня еще никто по-настоящему не любил. Спасибо тебе, что ты стараешься полюбить меня, хотя и говоришь, что пока не любишь.
Его голос дрожал, и у меня сжалось сердце. Сейчас он казался маленьким мальчиком, который просит о чем-то невозможном. Может быть, я была несправедлива к нему? Я повернулась и обняла его за шею.
— Я очень хочу тебя полюбить, Джул. Ведь я вышла за тебя и сделала это сознательно, поэтому можешь не сомневаться, я буду тебе хорошей женой. Только, пожалуйста, не торопи события! Дай мне время, я и стану любить тебя сильнее, когда лучше узнаю тебя. Ведь ты мне совсем чужой, хотя мы и знакомы вот уже около трех лет.
Он вздрогнул, словно знай я его по-настоящему, я бы уж точно не смогла его полюбить. Он настолько сомневался в себе! Господи, что же я наделала? И что я за человек, если могла отвернуться от честного, искреннего, благородного мужчины и очертя голову броситься в объятия настоящего чудовища?
Мама всегда имела привычку поступать опрометчиво, не думая о последствиях, и спохватываясь тогда, когда было уже поздно. В глубине души я была не такой, не может быть, чтобы я так походила на нее! Я слишком талантлива, чтобы походить на человека, абсолютно лишенного каких бы то ни было способностей, за исключением, пожалуй, одной — умения влюблять в себя мужчин. Впрочем здесь большого ума не требуется. Нет, я бы хотела быть такой, как Крис… И я снова унеслась на крыльях воспоминаний, размышляя о том, что она натворила. Она виновата во всем, даже в том, что я вышла замуж за Джулиана!
— Кэти, тебе придется научиться мириться с моими недостатками, — нарушил молчание Джулиан. — Не делай из меня кумира, не думай, что я само совершенство. Да что говорить, ты сама знаешь, так что если ты собираешься создать в своем воображении образ прекрасного принца, то, боюсь, тебя ждет разочарование. Ты так же боготворила своего доктора. Мне вообще кажется, что тебе свойственно очень высоко ставить мужчину, в которого ты, влюблена, поэтому в конце концов тебя неизбежно ждет разочарование. Ты лучше просто люби меня и не обращай внимания на то, что тебе неприятно.
Мне было трудно не замечать недостатки, в частности, мамины, в то время как Крис был к этому совершенно равнодушен. Но так уж я устроена: прохожу мимо блестящей монеты в поисках потускневшей. Забавно. Мне казалось, что всеми своими недостатками Пол обязан Джулии. Так казалось до тех пор, пока не явилась Аманда со своей жуткой историей. Я в очередной раз с ненавистью подумала о маме — это из-за нее меня подводит инстинкт!
Джулиан давно уже лег спать, а я все сидела у окна и размышляла, наблюдая за снежинками, бившимися в стекло. Погода словно предсказывала мне будущее. Весна вместе с Полом осталась там, в саду… я сама этого захотела. Мне не следовало верить Аманде. Господи, сохрани меня от того, чтобы я стала похожей на маму, что снаружи, что изнутри.
Недели, проведенные в Лондоне, были загружены до предела, они были восхитительны и изнурительны, и я с ужасом думала о том времени, когда придется вернуться в Нью-Йорк. Как долго мне удастся скрывать все от Пола? Ведь вечно так продолжаться не может. Раньше или позже ему придется узнать.
Мы прилетели в Клермонт накануне первых весенних деньков и на такси доехали до дома Пола. Там все было по-прежнему, изменилась только я, и вот теперь мне предстояло войти в дом и ввергнуть в отчаяние человека, который уже перенес достаточно ударов судьбы.
Я оглядела аккуратные шары и конусы, выстриженные из кустов самшита, глицинию в цвету, пышное буйство азалий, огромные магнолии, вот-вот готовые расцвести, и всю эту зелень украшал испанский бородатый мох, загадочный и темный, создававший впечатление живого кружева. Я вздохнула. Но самым прекрасным казался в сумерках старый дуб, окутанный каким-то романтически грустным мистическим ореолом: он был сплошь покрыт испанским бородатым мхом, который в конце концов убивает своего хозяйка. Любовь, которая входит в самое сердце и затем губит.
Сначала я думала войти в дом вместе с Джулианом и сразу рассказать Полу обо всем, но в конце концов у меня не хватило решимости.
— Ты не обидишься, если я оставлю тебя здесь на веранде, а сама поговорю с Полом? — обратилась я к Джулиану.
Он кивнул. Странно, я ожидала, что он станет спорить, но он покорно уселся в стоявшее здесь плетеное кресло-качалку. Оно было памятно мне тем, что, когда в тот воскресный поддень нас высадил здесь автобус, в нем дремал Пол. Тогда ему было сорок. Сейчас — сорок три.
Испытывая странную дрожь, я прошла дальше одна и открыла дверь собственным ключом. Можно было позвонить или послать телеграмму, но мне нужно было видеть его лицо, выражение его глаз, попытаться прочитать его мысли. Мне нужно было знать, действительно ли это для него серьезный удар, или я только задела его самолюбие.
Казалось никто не слышал, как я вошла, как прозвучали мои шаги в холле. Пол дремал, растянувшись в своем любимом кресле перед камином и цветным телевизором, положив скрещенные ноги в ботинках на оттоманку. Возле его кресла на полу по-турецки сидела Кэрри: ей всегда нужно было находиться рядом с кем-то, кто ее любит. Она полностью ушла в игру с маленькими фарфоровыми куколками. На ней был белый свитер с алыми манжетами и воротничком, а сверху — красная вельветовая курточка. Она была похожа на очаровательную миниатюрную статуэтку.
Я снова взглянула на Пола: даже во сне его лицо хранило выражение напряженного ожидания, он то и дело менял положение ног, а пальцы рук то сжимались в кулаки, то вновь разжимались. Голова его откинулась на спинку кресла, но и она моталась из стороны в сторону, ему что-то снилось — может быть я. Вдруг его лицо повернулось ко мне: неужели он даже во сне почувствовал мое присутствие?
Он медленно открыл глаза, зевнул, прикрыв рукой рот, потом взгляд его упал на меня. Он смотрел так, словно я была видением.
— Кэтрин, — прошептал он, — это ты?
Вопрос услышала Кэрри, она вскочила и подбежала ко мне, выкрикивая мое имя, а я подхватила ее и подбросила к потолку. Я обрушила на ее лицо целую лавину поцелуев и так крепко сжала в своих объятиях, что она закричала:
— Мне больно, отпусти!
Она была такая хорошенькая; она явно посвежела и поправилась.
— Кэти, почему тебя так долго не было? Мы каждый день ждем, что ты придешь, а тебя все нет и нет. Мы представляли себе, как вы поженитесь, но когда ты долго не писала, доктор Пол сказал, что не следует спешить. А почему ты посылала нам только открытки? Разве у тебя не было времени, чтобы писать настоящие, длинные письма? А Крис сказал, что ты, наверно, страшно занята. — Она высвободилась из моих объятий и снова опустилась на пол рядом с креслом Пола, поглядывая на меня с укоризной. — Кэти, ты нас совсем забыла, да? Ты думаешь только о своем балете, и когда ты танцуешь, тебе не нужна семья.
