Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен
Солнечный свет неожиданно померк, и в комнате воцарилась сумеречная полутьма, словно гора, видневшаяся в окне, внезапно подступила вплотную к дому. Молхо почувствовал, что проголодался, — его рот наполнился слюной, как будто он целый день ничего не ел. Он медленно собрал бумаги, вложил их в портфель и снова посмотрел на девочку — в этом сумеречном свете она показалась ему такой же черной, как ее отец, как будто сквозь ее кожу проступала темнота ночи. Он поднялся. «Куда же вы? — забеспокоился индиец. — Подождите еще немного. Он обязательно приедет». Молхо помедлил в раздумье и сказал, что, пожалуй, лучше походит немного по их поселку, чтобы составить себе впечатление. «Может быть, пообедаете с нами?» — спросил индиец. «Нет, спасибо, — сказал Молхо, памятуя, что ему положен настоящий, оплаченный обед. — Вот только покажите мне, где тут у вас туалет». Девочка провела его в ванную комнату, которая, к его удивлению, выглядела очень чистой и уютной, хотя он тут же с изумлением увидел, что в ней нет двери — простая занавеска в дверном проеме отделяла ее от всех остальных комнат. Изо всех сил стараясь делать свое дело как можно беззвучней, он стоял лицом к открытому окну, через которое открывался захватывающий вид на сверкающую вдали снеговую шапку Хермона. «Снег! Меня опять догнал снег», — улыбнулся он, застегивая брюки. Потом вымыл руки и, едва совладав со своим обычным желанием исследовать содержимое аптечки, с дружелюбным выражением лица вышел к индийцу, который все еще сидел, погруженный в какие-то размышления. «Пусть ваша девочка проведет меня обратно к машине, — попросил он. — Я и впрямь немного еще поброжу по вашим местам».
И вот он опять шел за ней, но на этот раз уже не обходной тропой, по задам поселка, а по его главной улице, которая вилась перед домами и между ними, шел, неотступно глядя на ее тонкое, вытянутое тело, которое сейчас, в мягком, сероватом, почти зимнем свете зашедшего за тучи солнца, казалось ему еще более вытянутым и удлиненным. Они миновали уже знакомый ему, надежно огороженный проволокой столб электропередачи — это было, видимо, местное ответвление общеизраильской сети, провода приходили сюда откуда-то из далекой пустоты и снова, с громким жужжанием, исчезали в такой же неведомой дали. Молхо спросил девочку, как ее зовут и как зовут ту одинокую корову, и, исчерпав запас своих вопросов, продолжал идти за ней, слегка приотстав. Вокруг стояла мертвая тишина, не было слышно, чтобы где-то прокладывали дорогу, или разбивали парк, или вообще хоть что-нибудь делали, даже трактор уже не тарахтел, только в отдалении, в поле, трое рабочих стояли подле небольшого костра, влажный запах сжигаемых колючек коснулся его ноздрей, он почувствовал совершенно нестерпимый голод и вдруг, глядя на соблазнительно покачивающуюся впереди маленькую круглую попку, с ужасом ощутил в себе чисто звериное, еще до всякой сексуальности, желание схватить, и рвать, и жевать эту слабую, детскую плоть — даже зубы его внезапно клацнули совсем по-звериному. К счастью, девочка не могла угадать, о чем думает этот пожилой приезжий мужчина, идущий за ней, размахивая портфелем и слегка отставая, — она продолжала спокойно идти впереди, не сворачивая к зданию школы, а направляясь прямиком к большой группе детей, которые, точно горстка мух, прилипли к одиноко стоявшей на площади чужой машине. Молхо прошел между ними, словно не замечая, а девочка попыталась было с командирской властностью их разогнать, но потом сама смешалась с ними и затерялась в их массе.
Молхо открыл багажник, бросил туда портфель и уже собрался было в обратный путь, но, подумав, решил все-таки заглянуть сначала в торговый центр на площади — может, удастся купить какую-нибудь еду в счет командировочных. Он пересек бетонный квадрат огромной пустой площади, миновал магазины шерстяных изделий, электротоваров, писчебумажных принадлежностей, а также бакалейную лавку и овощной магазин и наконец в самом углу обнаружил что-то вроде кафе или буфета с вывеской, на которой был изображен шампур с нанизанными на него кусочками мяса. Все это время он ощущал на себе любопытные взгляды продавцов и покупателей, — видно, все здесь уже знали, зачем он приехал, и мысль, что он кажется им чем-то вроде инспектора или ревизора, доставляла ему странное удовольствие.
Он прошел мимо нескольких выставленных наружу столиков, навстречу ему вышел хозяин заведения, еще более темный, чем отец девочки, и Молхо спросил, есть у него какая-нибудь еда посерьезней, или это просто кафе, и тот ответил: «Найдется и серьезная еда тоже». — «А квитанцию вы мне сможете дать?» — внушительно спросил Молхо. «Никаких проблем». — «Так что же у вас есть?» — «А что вы хотите?» — «Нет, вы скажите, что у вас есть», — настаивал Молхо, все еще стоя и озабоченно оглядываясь в поисках гастрономического вдохновения. Место показалось ему довольно чистым. В углу сидел человек и ел какое-то варево, зачерпывая ложкой из глубокой тарелки. «А вот это что?» — спросил он нетерпеливо. «Потроха», — сказал хозяин. «Какие потроха?» — спросил он подозрительно. «Вареные почки, легкие и селезенка», — мягко объяснил индиец, глядя на Молхо с легкой опаской. «А стейк у вас есть?» — «Есть все, что вам угодно». — «Покажите», — решительно потребовал Молхо с несвойственной ему грубой фамильярностью. Хозяин провел его на кухню, где на газовой горелке стояла большая кастрюля, здесь было грязновато, его жена никогда не согласилась бы здесь обедать, индиец открыл холодильник и вынул кусок лежалого мяса с фиолетовыми следами засохшей крови, и Молхо охватили сомнения — мясо не выглядело особенно свежим, кончится тем, что его здесь отравят, — но ему действительно очень хотелось чего-нибудь мясного. «Может быть, у вас есть сосиски?» Но сосисок не оказалось. После долгих колебаний Молхо все же решился отведать потроха, вышел из кухни расстроенный и сердитый, уселся за один из столиков и снова подумал о жене — как они ходили из ресторана в ресторан, пока она не находила достаточно чистое, на ее взгляд, место, а вот сейчас он здесь, в этом сомнительном кафе, потому что теперь он ходит, куда хочет, и она уже не может ему указывать. Он выбрал столик, сидя за которым мог следить за своей машиной и, в случае надобности, защитить ее от детей. Но опасности вроде бы уже и не было — почти все дети разошлись кто куда, у машины оставались считанные, среди которых была и девочка в балетном трико. Она сидела возле одного из колес, как сложивший крылья нежный полевой кузнечик, и лизала мороженое. Подъехал пикап, из которого вышел какой-то молодой человек, и Молхо подумал, не появился ли наконец Бен-Яиш, но тут же увидел, что это араб, и его мысли снова вернулись к жене. Нет, он не убивал ее, это подлое и низкое предположение, он только помог ей умереть, когда она этого захотела. Но кто знает — может быть, он слишком быстро смирился с тем, что она умрет, с того первого мгновения, когда склонился над ней в тот весенний вечер, поцеловал сосок ее белой груди и сказал — мягко и осторожно, но как будто хлестнув по воздуху бичом: «Да, здесь действительно есть какое-то уплотнение», — и вот сейчас он сидит здесь, в этом грязноватом кафе в заброшенном галилейском поселке и смотрит на женщин, входящих и выходящих из бакалейной лавки, молодых, очень восточного типа женщин, и удивляется, насколько он все еще равнодушен к женскому телу. Из бокового переулка появился трактор, потом прошла куда-то группа детей — такой покой царил вокруг, да еще этот прохладный ветер, который так и разжигал аппетит. Нет, не скажешь, что здесь все разваливается. Болтовня все это — страна разваливается, все рушится, — а поглядишь на самом деле — ничего нигде не разваливается, все на своем месте. Всюду видишь трактор, который что-то тащит, чтобы что-то начать. Последние дети, сидевшие возле его машины, уже разошлись, девочки тоже не было видно. Хозяин молча разложил перед ним вилку, ложку и нож, поставил тарелку с лепешками и полное блюдечко маслин. Молхо вцепился в него: «Прокладывали у вас здесь дорогу в последний год?» Хозяин не знал. «А парк — может быть, здесь разбивали новый общественный парк? Или сад какой-нибудь?» Нет, хозяин ничего такого не помнил. К столику подошли несколько местных людей, тоже восточного вида — все они выглядели, как будто только что проснулись, и буквально излучали дружелюбие. Он ждет Бен-Яиша? Только что пришло сообщение, что Бен-Яиш уже в пути. Бен-Яиш вот-вот приедет. А что именно Молхо приехал проверять? Счета? Они в полном порядке. У них тут все в полном порядке. Бен-Яиш ему все объяснит. Они все тут готовы поручиться за Бен-Яиша, — и один из них, наклонившись к столику, сказал: «Я слышал, что у вас умерла жена. Пусть в вашем доме больше не будет беды», — и сочувственно пожал ему руку, и все остальные тоже стали пожимать ему руку, и Молхо был потрясен — откуда они узнали? Можно подумать, что тут все новости разносятся прямо по воздуху! Он хотел спросить, не слышали ли они о какой-нибудь новой дороге или новом парке, но в этот момент перед ним поставили дымящуюся миску, наполненную темными кусками ароматного, гладкого, упругого мяса, плававшего в светло-коричневом соусе, и он, дрожа от голодного возбуждения, набросился на еду, пока она не остыла. Он нанизывал мясо на вилку — куски отличались друг от друга по консистенции, но все имели незнакомый ему, чуть сладковатый вкус, ему даже стало страшновато, но он не в силах был оторваться от еды, которая казалась ему божественной, и все макал и макал в соус куски лепешки. Хозяин, сидя напротив, молча наблюдал за ним. «Здешний ветер навевает зверский аппетит», — сказал он, словно извиняясь. «А чье это мясо?» Хозяин не понял. «Ну, от какого животного?» «Это смесь, разные внутренние органы, а что, невкусно?» — «Нет, нет, — поспешно сказал Молхо, — очень вкусно, но от какого животного эти органы? От коровы?» — «От коровы?! — испуганно переспросил индиец и наконец понял: — Да, да, это говядина». Молхо продолжал сосредоточенно есть, его лицо гладил приятный, теплый свет вышедшего из-за туч солнца, вокруг царила тишина, как будто местные жители почему-то разом попрятались от него, только этот черный индиец продолжал молча сидеть напротив, не сводя глаз с гостя и лишь изредка поднимаясь, чтобы принести ему холодное питье или еще одну лепешку, и Молхо каждый раз извинялся: «Это все ваш воздух». — «Да, воздух — это единственное, чего у нас вдоволь», — согласился хозяин, грустно улыбнувшись, и, забрав тарелки, принес ему чашечку турецкого кофе. Молхо расплатился, и хозяин вырвал листок из школьной тетради, чтобы выписать ему квитанцию. «Написать здесь, что именно вы у нас ели?» — спросил он. «Нет, нет, только сумму, дату и место», — сказал Молхо.
