Соблазн быть счастливым - Мароне Лоренцо
У меня есть своя теория по этому поводу. Я считаю, что все хорошо работало до создания обезьяны, после чего, вероятно, случился какой-то сбой, и появился человек – слишком умное существо по отношению к возложенным на него задачам. Ум – это ценный дар, и, как таковой, он должен иметь некую заранее определенную цель. Нам же он почти ни для чего не служит – разве только для изобретения каких-то все более и более странных штук, вселяющих в нас иллюзию о собственном совершенстве. Он не помогает нам понять причины нашего пребывания на этой земле, не делает нас менее одинокими, чем другие существа. Он не дает нам ответов, но, наоборот, только порождает новые вопросы. А слишком много вопросов делают тебя более несчастным. Не знаю, есть ли в природе другие живые существа, добровольно лишающие себя жизни, но даже если и есть, то мы – единственные, кто делает это от невыносимой тоски. Почему? Да потому, что тот, кто нас вылепил, ошибся, смешивая ингредиенты, вот почему.
Но – кстати о рискованных теориях – вернемся к врачам. Признаться, этот сорт людей несколько меня раздражает. Не все, боже упаси, но большинству из них нравится воображать себя этакими небожителями. Спасти человеку жизнь – такое может ударить в голову, это правда, но каждому из нас стоило бы всегда помнить одну маленькую, но очень важную вещь: мы вертимся вокруг своей оси на нашем маленьком шарике, вращающемся вокруг желтой звездочки, каких мириады, внутри крошечной Солнечной системы, которая находится на окраине маленькой Галактики, по форме напоминающей спираль от комаров и двигающейся с величавой медлительностью. Это всего лишь вопрос перспективы. Мы все как муравьи. И несмотря на это, есть еще те, кто тратит время, желая ощутить себя более важным муравьем, чем другой муравей с ним рядом.
Я уже схожу с ума, ожидание выводит меня из себя. Если мне приходится слишком долгое время пялиться в стенку, то перед моими глазами начинают появляться летающие драконы и гарпии с двумя головами: мое нетерпение служит им пищей, так что они растут и набирают силу, выходя из вынужденной спячки, в которой я обычно их держу.
Мне нужно выпить пива.
Снаружи сырость и пустынные улицы. К счастью, бар напротив еще открыт; за стойкой женщина лет шестидесяти с волосами, крашенными несколько месяцев назад и стянутыми резинкой, торчащим вперед животом и мрачным, сердитым взглядом. Я прошу у нее пива. Ну вот, она меня в чем-то подозревает: старик, из которого уже песок сыплется, в два часа ночи сидит в одиночестве перед бутылкой «Перони». Да еще в каком-то убогом баре, добавил бы я. Не суди меня, жирная грымза, ты ведь ничего обо мне не знаешь. Разве я сужу твою рыхлую дряблую ручонку, на которой красуется татуировка, как будто ты из племени дикарей? Это жалкое зрелище, но это ведь твое дело – наверняка должна быть какая-то причина, если когда-то давно ты решила сделать себе татуировку, совершенно не думая, что потом твое прекрасное предплечье превратится в нечто, очень напоминающее свиную ножку.
Заплатив, я выхожу на улицу. Прямо передо мной снова возвышается Везувий с множеством огоньков, взбегающих по нему до самой вершины. Говорят, что в Неаполе, куда бы ты ни повернулся, ты видишь море. На самом деле я думаю, что гораздо более ощутимым является подавляющее присутствие вулкана. Это его ты находишь повсюду, куда бы ни обратил свой взгляд. Это его горбы мы отыскиваем взглядом, чтобы понять, в какой стороне дом. Это его энергия, как лава, растекается между городскими домами и воспламеняет переулки.
Я бы охотно остался, чтобы полюбоваться ночным городом, спящим спокойным, умиротворенным сном, но я ему не доверяю: я знаю, что с первыми рассветными лучами этот младенец проснется и будет как всегда голоден. Поэтому я возвращаюсь и снова занимаю свое место.
Час пятьдесят шесть.
Я закатываю рукава рубашки и замечаю, что руки у меня все еще дрожат. Какое-то время я их разглядываю, и они мне кажутся такими хрупкими – со всеми этими пятнами и тонкой морщинистой кожей. Мне часто случается, глядя в зеркало, не узнавать себя. Кто знает, почему в нашей памяти мы храним лишь лучшие воспоминания о себе. Каждый раз, когда я натыкаюсь на отражение своего тела, мне едва не кажется, что я вижу какую-то старую замызганную пижаму, треплющуюся на ветру.
Раздается звонок мобильного, на нем высвечивается домашний номер Марино. Надо ответить, но я просто не в состоянии. Да и что скажу? Что я пока ничего не знаю и только что пропустил бутылочку пивка?
Сразу после того, как я оказался здесь, пришли двое полицейских. Один из них, от которого шел слишком сладкий запах одеколона, подошел ко мне, чтобы поговорить.
– Это сделал муж, – услышал я будто со стороны свой хриплый глухой голос, – но сейчас я жду Эмму. Потом я все вам скажу.
Он посмотрел на меня – может, он хотел задать мне какие-то вопросы, он даже мог бы заставить меня дать показания, но вместо этого он только слегка кивнул головой и удалился, оставив после себя шлейф своего сладкого аромата, который рассеялся через пару секунд, поглощенный сильным запахом спирта.
Дверь в конце коридора открывается.
Ну что ж. Вот и наступил момент истины.
Я резко вскакиваю с места, чувствуя, как кружится голова и начинает бешено колотиться сердце. Доктор смотрит прямо на меня, и я, не отрывая от него взгляда, неверными шагами иду ему навстречу. В моем возрасте я так и не научился справляться с тревогой. На самом деле есть многое, чего я так и не научился делать и чего никто никогда мне не объяснял. Нас учат уравнениям, заставляют зубрить наизусть «5 мая» [25] или имена семи древнеримских царей, но никто не разъясняет нам, как справляться со страхом, каким образом пережить разочарования, где найти мужество, чтобы вынести боль.
Третья из трех недосягаемых женщин
Существует огромная разница между любовью к женщине, которая никогда не будет твоей, и женщиной, которой ты обладаешь. Первая так и будет сиять в вечности, тогда как вторая будет потихоньку угасать – как наше солнце, которое окончательно потухнет через несколько миллиардов лет. И оба эти угасания причиняют нам много беспокойства. Но мы говорим о женщинах, а не о звездах, даже если мне кажется, что беседовать о звездах было бы проще.
Эмма – сестра моей жены, младше ее на несколько лет. Когда я познакомился с Катериной, ей было около двадцати. В первое время я не обращал на нее внимания: в юности стараешься приударять за женщинами постарше, чтобы чувствовать себя более крутым. И по большому счету это не такая уж большая ошибка – ведь чтобы заняться женщинами помоложе, у тебя впереди есть еще целая жизнь.
И поэтому в Эмму я влюбился как-то незаметно для себя, шажок за шажком. Когда страсть к жене начала затухать, я ощутил злость и растерянность. Злость по отношению к самому себе – потому, что я не смог сохранить свою любовь, а растерянность – потому, что женщина, которая больше меня не волновала, каждый вечер ложилась со мной в постель. И вот я решил завести двоих детей: они, по крайней мере, должны были придать какой-то смысл этой истории любви без любви. Знаю, это не слишком красиво, но я уверен, что многие понимают, о чем я говорю.
В любом случае, в какой-то момент происходит непредвиденное: Эмма расходится с мужем, и Катерина приглашает ее на время переехать к нам – так, чтобы ей было легче справляться с маленьким ребенком. Ей тогда было двадцать шесть, мне почти сорок – и все же в этот период мне казалось, что я снова стал ее ровесником. К этому времени моя жена уже научилась крепко стискивать челюсти, противостоя ударам судьбы, ну а Эмма все еще шла по жизни, по-детски раскрыв рот от удивления. Ее взгляд и ее тело излучали легкость и жизнелюбие – давно уже забытые мной ощущения, и я был покорен этим сиянием. Желание обладать этой юностью очень прилипчиво, и если оно охватило тебя, ты уже не можешь без него обойтись. Некоторые мужчины меняют семью, дом и гардероб в обмен лишь на каплю жизненной силы, на несколько лет беззаботной молодости. Я не поменял ни семью, ни дом, ни женщину. Любовь к Эмме так и осталась платонической, и тем не менее наши с ней отношения – одни из самых серьезных и насыщенных в моей жизни, и это только подтверждает тот факт, что чем более неисполнимо наше желание, тем более оно будет жгучим и неистребимым.
