Девушка без прошлого. История украденного детства - Даймонд Шерил

Там оказалась машинка для счета купюр. Анна сидела за полированным столом, заполняя бумаги, а ассистент скармливал машинке хрустящие банкноты. Продемонстрировав бразильский паспорт и открыв счет на новое имя, она вернулась на следующий день с остатком суммы. Никто не спросил ее, откуда взялись деньги. Очевидно, к ним часто заходили люди с сумками, полными долларов. Так работали банки для состоятельных клиентов в середине восьмидесятых.

Добившись цели, Джордж решил, что им стоит уехать из города и отправиться на безымянный пляж в Новой Зеландии. Когда самолет взлетел, Джордж, сидевший через проход, затеял с детьми игру в покер, выдав каждому по кучке разнообразных монет со всех континентов. Анна смотрела на них, откинувшись на спинку кресла, и напряжение постепенно отпускало ее.

Они еще не знали, что она беременна.

Появление «третьего», как дети окрестили новичка, стало драмой высшего разряда. Через десять часов мучительных схваток Анна все же убедила Джорджа отказаться от идеи гомеопатических аюрведических домашних родов и мчаться в больницу на полной скорости. Фрэнк и Кьяра присутствовали при рождении третьего, красного и пихающегося. Ребенок сопротивлялся всем попыткам его запеленать.

Плачущий Джордж немедленно взял младенца на руки и не позволил даже его взвесить. Новоиспеченного отца настолько загипнотизировало крошечное личико, так похожее на его собственное, что потом он никогда не пользовался коляской и везде носил младенца на руках.

Итак, двадцать седьмого июля в новозеландской больнице родился здоровый ребенок, которого зарегистрировали под вымышленным именем.

По праву рождения ребенок получал новозеландское гражданство, но родители вписали в свидетельство о рождении бразильские имена, совершив тем самым преступление.

При смене личности самое главное — уничтожить все следы предыдущей. Анна и Джордж очень постарались. Они сожгли настоящие паспорта в металлическом ведре в номере отеля. В результате их ребенку нечего было делать в родных странах родителей, из которых они сбежали. Попытавшись восстановить гражданство любой из стран, девочка стала бы преступницей, и ее наказали бы за длящийся подлог, то есть за то, что родители сделали еще до того, как она появилась на свет. Если фальшивые документы когда-нибудь потеряются, никакого доказательства ее существования больше не будет. «Третий» официально вообще не существовал.

Некоторые люди верят, что характер человека зависит от событий, которые привели к его рождению. Это был ребенок двух преступников, задуманный в панамской тюрьме, зачатый в процессе отмывания краденых денег и выношенный во время побега на другой континент.

Ребенок довольно музыкально гудел во сне, отчаянно пинаясь одной ножкой. Фрэнк и Кьяра сидели рядом, пытаясь гудеть в унисон. Решение об имени было принято четырьмя голосами единогласно: Харбхаджан.

«Песня бога» в переводе с санскрита.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 31

Северная Каролина, 15 лет

Трещины разбегаются по асфальту, как тектонические разломы, и из них пробиваются к свету крошечные травинки. Раньше я этого не замечала, но теперь, сидя на тротуаре перед мотелем, понимаю, что они везде. Стройная колонна муравьев — вероятно, немецкого происхождения — марширует к расщелине.

— Бхаджан! — Мама, похоже, проследила мой извилистый путь из номера и теперь садится рядом.

Это единственный признак ее тревоги — в нашей семье не сидят на тротуарах, это недостойно.

— Значит, во мне нет французской крови. — Я скрещиваю руки на груди.

— Ну… нет. — Она хмурится. — Я наполовину итальянка, наполовину люксембурженка.

Ты говорила, что ты француженка!

— Да, но…

— Это была моя любимая часть истории, мама!

— Извини, дорогая, я не знала…

Мне очень тяжело, но я заставляю себя спросить:

— Получается, у нас проблемы?

— Ну…

— Ты можешь быть со мной откровенна. — Я смотрю в нерешительные глаза матери.

— Да, Бхаджан.

Кажется, она хочет погладить меня по плечу, но передумывает.

Я вдыхаю, выдыхаю, киваю. Все это время я полагала, что Интерпол преследует нас по какой-то дурацкой выдуманной причине. Но мой отец украл у своих клиентов несколько миллионов. Правда, он сделал это, чтобы защитить нас от моего деда.

— Ты очень спокойно все восприняла, — замечает мама.

Я улыбаюсь. Триумф иронии над здравым смыслом.

— Мама, если вы вдруг скажете мне, что мое настоящее имя — Фукияма Нагасаки и мы едем в Токио торговать унициклами, я просто спрошу когда.

Она не смеется, а грустно произносит:

— Я плохая мать!

— Не стоит это так воспринимать. — Раздражение во мне борется с сочувствием. — По крайней мере, я умею приспосабливаться к обстоятельствам.

— Я пыталась поступать правильно…

Взглянув на нее, я чувствую, как боль в груди становится невыносимой, и вскакиваю.

— Либо двигаться вперед, либо выращивать кур у дороги. Да? — Я ухмыляюсь, чтобы скрыть тоску по тем временам.

Мы были вместе, нас покрывала пыль Кашмира. Но вернуться назад нельзя. Надо искать способ выжить. Глядя на ее опущенные плечи, я в ужасе понимаю, что эта задача ляжет на плечи стоящей на парковке мотеля пятнадцатилетней девчонки со ссадиной на колене.

Мы снова пускаемся в путь, останавливаясь только на заправках, неоновые вывески которых манят усталых дальнобойщиков обещаниями кофе и пончиков. Я смотрю на отца, сидящего впереди и считающего деньги. Он украл несколько миллионов долларов. Пахнет бензином. Обычно мне нравится этот запах, но сейчас я стараюсь не дышать. Мне тревожно. Он уверенно распахивает дверцу, выходит, вставляет пистолет шланга в бак уставшей арендованной машины, и тут я понимаю, что всю жизнь видела, как он разбирает деньги… но никогда, как он их считает. Счетчик показывает десять долларов — отец не налил полный бак.

Наша машина оказывается единственной у склада, и мы дерзко паркуемся поперек желтых линий. Потом начинаем разгружать вещи, которые плюхаются на асфальт. Отныне мы путешествуем налегке: по чемодану на человека. Прислонившись к капоту, я смотрю на темнеющий горизонт и слышу, как увозят чемоданы.

— Готова? — Отец возвращается с ключами от машины.

Я медленно и неохотно возвращаюсь в реальность. Смотрю на маму, которая раскладывает чемоданы в бетонной могиле на уровне земли.

— Поехали! — Он жестом велит мне садиться.

— Она еще не закончила. — Я верчу головой, пытаясь снять напряжение с шеи.

— Оставим ее здесь.

— Что? — Я замираю.

— Садись в машину. На этом этапе она — помеха. Ты уже достаточно взрослая, чтобы справиться без нее.

Я в ужасе смотрю на него. Он так спокоен, будто предлагает пойти в ресторан.

— Ты же шутишь? — Я неуверенно улыбаюсь.

— Прекрати проявлять слабость. Ей на тебя плевать, она занята своими собственными переживаниями. Это серьезно.

— Ей на меня не плевать, она…

— Знаешь, что она сказала, когда я велел ей собраться и выполнять материнские обязанности? Она сказала: «Бхаджан не нужен кто-то вроде меня. Она сильная». — Он словно ударил меня. — Ты слабая, Харбхаджан, или храбрая? Придется решать.

Когда Фрэнк называл меня сильной, это мне льстило. Но сейчас я понимаю, что эти слова значат на самом деле. Они не комплимент и даже не констатация факта — это оправдание, способ заставить меня решать все самостоятельно. Я никогда не ломалась, потому что считала, что они не справятся с дополнительным стрессом. Но теперь я вдруг задаюсь вопросом: они расходятся, потому что знают, что я сама никуда не уйду?

Звук опускающейся металлической двери меня пугает. Мама доверчиво стоит к нам спиной.

— В машину!

— Нет. — Я почти смущена. Почему мне вообще приходится это объяснять? — Она моя мать.