Анна Матвеева - Небеса
Кто, как не Вера, привел Артема в храм? Сама того не ведая, она много дней подряд жертвовала свою любовь иной вере — пока соперница не забрала себе даже самые мелкие крошки, оставив Веру голодной теперь уже навсегда. А тщательно выстроенные декорации, где не были забыты иконы и свечи, обрушились в минуту, причем тяжесть раскрашенных досок ничем не напоминала собой бутафорскую.
Глазам Артема, видимо, открывалась иная картина: бездушный реквизит обрел дыхание, театр обернулся домом, жизнь началась в церкви, когда ему было двадцать лет.
Редакционные бабоньки, узнав, что Верин муж — священник, пришли в коллективное помешательство. Ахи, охи, ручные всплескивания.
«Как оригинально! Как оригинально!» — восторженно повторяла Алла Баюшева, заведующая отделом культуры «Вестника». Аллу словно заело на этих словах, и она твердила их в упоении, но успевала при этом разглядывать Веру внимательнее прежнего. Вера чувствовала, как меняется ее место в редакционном обществе, как сооружают для нее большую клетку: пойдемте посмотрим, там сидит жена священника!
Муж Баюшевой был адвокатом, и Вера большими усилиями сдержалась от замечания, что муж-священник ничем не оригинальнее адвоката. Чем дальше, тем сильнее жалела Вера о тех давних днях, подаривших ей Артема и в то же самое время начавших отбирать его. И она сердилась — на всю церковь сразу и на многих ее деятелей в отдельности. С особенной, злой страстью Вера думала об отце Георгии, чьим ставленником был Артем. Если бы не он, может, Артем и не решился бы принять сан… В последние же месяцы, когда мужа стали поощрять без всякой меры, Вера научилась ненависти к епископу.
Владыка Сергий и прежде не нравился Вере — слишком молодой для пастыря такого ранга, самоуверенный, грубоватый, к тому же отец непривычно стелился перед ним. Артем же, тот прямо бредил своим епископом, цитировал к месту и не к месту, гордился его благоволением.
Вот почему Вера не долго раздумывала, когда ей предложили написать о злодеяниях архиерея. Она даже обрадовалась, размышляя, как от одного выстрела трагически скончаются сразу несколько ненавистных зайцев: сместят Сергия, Артем разочаруется в пастыре, которого считал духовным идеалом, и следом разочаруется в православии, вскормившем такое исчадие.
Была и другая причина: эту серию статей оценивали в очень серьезную сумму, а деньги были для Веры не лишними. Отец в последнее время не мог похвалиться особенными доходами, вкладывался в свою дачу. Ксения Ивановна ни одного дня нигде не работала, Артем получал жалкие копейки, да и те ускользали в помощь очередным страждущим… Вот Вере и приходилось выкручиваться своими силами.
Заказчика звали Алексей Александрович, с виду — типичный новорус с глазами-щелками, обнаженным черепом и золотой цепью на шее, но говорил при этом складно и не мог скрыть высшего образования, хоть и старался: «Поймите, Вера Геннадьевна, никто, кроме вас, не решится на такую статью, а ваша смелость широко известна. Да и вообще, когда вы увидите все материалы по делу, как журналистка не сможете перед ними устоять!»
Материалы и впрямь не подвели: несколько часов, не обращая внимания на затекшую спину и тупые мурашки в отсиженной ноге, Вера листала раздутую папку — заявления, обращения, свидетельства… Особенно поражало, конечно же, письмо семнадцатилетнего юноши, ученика духовного училища. Владыка едва не изнасиловал мальчика, и Вера шепотом ругалась, предчувствуя сразу и сенсацию, и близкую славу, и возвращение Артема. В письме стояла подлинная фамилия пострадавшего, но Вера решила оставить этот козырь на десерт: может быть, удастся разговорить мальчика, сделать большое, подробное интервью?
Первой статьей Алексей Александрович остался доволен — привез Вере не только обещанную денежку, но и букет из лилий, запах которых еще несколько дней душил всех посетителей отдела. Вера была довольна куда меньше: одновременно с нею выстрелили журналисты других газет, о Сергии говорили с телеэкрана, поминали на радио. Верина сенсация затерялась во множественных вспышках негодования, а дремавший Николаевск возмущенно бурлил, требуя для Сергия если не распятия, то суда и позора.
Другая часть плана тоже провалилась. Увлекшись, Вера совсем утратила способность к сомнениям и не предполагала, что Артем проявит верность владыке, не поверив доподлинным свидетельствам его греха. Еще больнее ранил немедленный выбор Артема: он принял сторону Сергия, и этого Вера ему никогда не простит.
Самым же печальным оказалась мнимая беременность. Вера была уверена, что ребенок — в ней, что у них наконец получилось. Она давно хотела ребенка, но не говорила мужу, что здесь имеются некоторые сложности. И вот — задержка больше месяца, сильные боли в груди, ликование, а потом резкий отбой, фальстарт, ложная тревога.
Раскрываться перед мужем Вера не захотела: пускай помучается, будто довел жену до аборта. Полезно будет.
Несмотря ни на что и вопреки всему, Вера все еще любила Артема.
Глава 17. «Космея»
Прошлой осенью, на трамвайной остановке ко мне крепко приклеилась девица в уродливой вязаной шапочке: в журналах по рукоделию такую модель звали «шапочка-шлем». Смущенно краснели городские сумерки, унылый дождь мелким почерком записывал что-то на асфальте, а я пряталась под жалким козырьком остановки, снова и снова перечитывая бахрому объявлений, посаженную клеем на столб. Трамвай уже примчался к нашей, конечной остановке, но в обратный путь не спешил: длинное желто-красное тело застыло на рельсах. Вагоновожатый медленно курил в окно и, наверное, подсчитывал редкие размякшие листья, что лежали в лужах как заплатки.
Ликующий голос зазвучал сзади, вопрос мог быть задан кому угодно. Я совершила ошибку Орфея и, оглянувшись, увидела девицу в дурацком вязаном шлеме: она скалилась плохими зубами, всячески показывая свою приязнь.
— Вы читали Библию?
Я кивнула.
— Понравилось?
Такой поворот смущал.
— В общем. А что?
Гадкая улыбка еще больше вытянулась в ширину:
— Приглашаю вас принять участие в регулярных занятиях в церкви «Знание Христа». Мы там читаем Библию и делимся своими впечатлениями от Слова Божьего.
Я подумала, что не хочу делиться с этой девицей не только впечатлениями, но даже совместно выдышанным воздухом. Она же будто не замечала моего отвращения, протягивала рекламку с адресом церкви. Скверно пропечатанная ксерокопия была украшена распятием, внизу кровавыми буквами написано: «Я умер за тебя».
По счастью, вагоновожатый докурил наконец свою сигарету, пересчитал все листья в лужах… Трамвай, неуклюже кренясь, подгромыхал к остановке, и дверная гармошка очутилась прямо напротив нас. Девице, видимо, требовался другой номер, и уже в окно я вынужденно разглядывала ее черный болоньевый плащ с круглыми пуговицами, похожими на таблетки аспирина.
