Андрей Рубанов - Хлорофилия
—Черт! – воскликнул Савелий, и кровь ударила ему в лицо. – Как просто. А почему об этом никто не догадывается?
—Потому что – просто. Дилетанты из числа интеллектуалов всегда все усложняют.
Герц вздохнул:
—С ума сойти. Теперь я понял. Например, «друг» оплачивает малоимущей девушке квартиру и содержит ее, но сам с ней не спит. Зато к этой девочке ходят те, кто имеет дело с ее «другом»…
—Уловили, – равнодушно похвалил дружелюбный. – Но мы опять ушли от темы. У меня, господин Герц, есть основания предполагать, что ваш бывший босс, он же папа моего босса, Михаил Евграфович Пушков-Рыльцев, задолжал «друзьям». Крупно. Может быть, фатально. Помогите нам. Достаточно одного слова. Вспомните. Наверняка вы слышали какое-то имя. Или кличку. Допустим, Гриша Паровоз. Или Ксюша Рэдиссон. Или Муса Чечен…
Герц подумал и твердо ответил:
—Нет. Но если вспомню…
—Вспоминайте, – посоветовал «Иван Иванович». – А чтоб легче было вспоминать, вот вам альбомчик с фотографиями. Здесь все известные нашему департаменту «друзья». Влиятельные персоны. Изучите на досуге. А я вам позвоню. Завтра утром.
Непростой гость встал и офицерским жестом одернул пиджак.
—Постойте. – Савелий дернулся. – Неужели это правда?
—Что именно?
—Хозяин проекта «Соседи» – родной сын Пушкова-Рыль-цева?!
– А что вас удивляет? Савелий облизнул губы.
– Старик ненавидел проект «Соседи»! И всю вашу корпорацию!
«Иван Иванович» улыбнулся:
– Ну и что? У отца своя дорога, у сына своя. Да, не все любят нашу фирму. Но не нужно забывать, что благодаря проекту «Соседи» бытовая преступность практически ликвидирована. Извращенцы, садисты, педофилы обезврежены и сидят в тюрьме. Люди больше не режут друг друга по пьяному делу кухонными ножами. А продолжают, так сказать, жить…
Герц помедлил и спросил:
—Зачем?
—В каком смысле?
—Ничего. Это я так. Простите.
—Кстати, – небрежно произнес дружелюбный, – о ненависти. Вам будет любопытно узнать, что господин Голованов много лет помогал своему отцу. Материально. Фактически ваш журнал создан на деньги господина Голованова. То есть на доходы от проекта «Соседи».
Савелий ощутил гнев.
– Это бред! Я видел всю бухгалтерию за последние четыре года! Журнал приносит прибыль.
«Иван Иванович» кивнул:
—Охотно верю, господин Герц. Но так было не всегда. Вам бы посмотреть бухгалтерию не за последние четыре года. А за первые четыре… Но мне пора. Кстати, если вы пытались записать нашу беседу на диктофон…
—Не пытался, – зло ответил Савелий. – Мне это не надо. У меня хорошая память. Профессиональная.
—Рад за вас, – доброжелательно сообщил гость. – Только, господин Герц, не обольщайтесь. Все можно стереть.
—Догадываюсь.
– Пожалуйста, просмотрите альбомчик. Сегодня же. И сразу звоните. А насчет памяти… Я обязан вас предупредить… альбомчик этот – хитрый. Так сказать, для внутреннего пользования. Когда вы закроете последнюю страничку, у вас немного заболит голова. А через несколько часов вы начисто забудете все, что увидели.
Почти час Герц листал пухлую книжицу с портретами «друзей». Просмотрел около двух сотен снимков. Лица сплошь невзрачные, в большинстве некрасивые, но, так или иначе, отмеченные печатью власти. Лица мужчин и женщин, отягощенных заботами и познаниями о темной стороне людского естества. Утомленные, старые, изборожденные морщинами.
Он нашел дилера, продававшего ему мякоть стебля. Нашел Мусу. Нашел сурового камердинера из резиденции миллионера Глыбова. Нашел пиар-агента кинозвезды Анжелины Лолобрид-жиды. Нашел бойфренда писательницы Маши Потс, недавно прогремевшей с мегабестселлером «Как выйти замуж за сибирского китайца». Нашел владельца популярного ночного клуба «Сома». Нашел пресс-секретаря популярного парламентария Ивана Европова. Нашел лесоторгового магната Степана Про-слойко.
А на одной из последних страниц обнаружил старую любительскую фотографию доктора Смирнова.
6—… а потом он предупредил, что все портреты сами собой сотрутся из памяти.
—Ха, – небрежно произнес Гарри Годунов, бросая альбом через плечо на заднее сиденье машины. – У тебя, может, и сотрутся. А я – высшее существо. Я на девяносто девять процентов состою из чистого марочного коньяка. На меня их гестаповские технологии не действуют. К тому же половину героев книжечки я знаю лично.
—А мне, – с обидой произнес Савелий, – ты ничего не рассказывал.
—Ха! Еще не хватало. Я, может, и дурак, но не самоубийца. Ты ведь журналист, у тебя в каждом ухе по диктофону… А куда мы едем? Да еще так быстро?
—К твоему соседу по журнальным страницам. В юбилейном номере статья про тебя стояла рядом со статьей про него. Кстати, диктофон у меня не в ухе, а в указательном пальце.
—Помню соседа, – сказал Годунов. – Бывший содержатель интерната для бездарных детей.
—Доктор Смирнов.
– И зачем он нам?
– Он старинный приятель нашего старика. Годунов подумал и проговорил:
– Зря едем. Не найдем старика. Можно, я закурю? Савелий проигнорировал просьбу гения и угрюмо возразил:
– Найдем или не найдем – попробовать надо. Старик – владелец ста процентов акций журнала. Я, знаешь ли, не хочу однажды проснуться и узнать, что журнал принадлежит темным личностям со второго этажа.
На лице Годунова изобразилось глубокое презрение.
– Я так и думал. Ты такой же, как все. Не хочешь найти пропавшего человека. Просто дрожишь за барахло.
Герц прибавил ход. Бортовой компьютер уже известил владельца машины о списании с его банковского счета весомой суммы – штрафа за превышение скорости, – и через четверть часа нарушителю грозил второй штраф, в три раза больше первого. Но это не имело значения. Работодатель, на чьи деньги журналист Савелий Герц жил двадцать пять лет (и хотел бы прожить еще столько же), пропал без вести. К черту штрафы.
Перед выездом он трижды звонил по личному номеру Мусы, но абонент не отвечал на вызовы, и это дополнительно нервировало Савелия.
– Барахло? – переспросил он. – Заткнись, Годунов. Лучше покури, да. Только молча. Я возглавляю большое дело. А ты всего лишь гений. Человек искусства. Безответственный, грубый, инфантильный алкоголик.
Инфантильный алкоголик извлек сигареты, выпустил из кривого рта клуб дыма и изрек:
—Когда меня называют гением, у меня не хватает силы воли, чтобы возразить.
—Слушай, гений, сколько книг ты написал?
—Полторы.
—И сколько экземпляров продал?
—Ну… Почти восемь тысяч.
—За двадцать лет.
