Татьяна Коган - Персональный апокалипсис
Андрей никак не отреагировал, и Софочка продолжила:
– Как-то два ангела остановились на ночь в богатой семье, но хозяева отправили их спать в сарай. Старший ангел увидел дыру в стене и заделал ее. На следующий день они заночевали в доме бедняков, и те разделили с ними последнюю еду и уложили спать на теплых постелях. А утром бедняк обнаружил, что его единственная корова околела. Тогда младший ангел тихо спросил у старшего, зачем он сделал такую несправедливость – помог богачу и наказал бедняка. И тот ответил: «В стене был клад с золотом, и я заделал дыру, чтобы злой богач не нашел его. А к бедняку ночью приходила смерть, и я отдал ей корову».
Софочка посмотрела на Немова, надеясь, что тот проникся философской историей.
– То есть мораль сей басни такова: если ты бедный, радуйся тому, что не сдох? – Андрей пытался казаться серьезным, но не выдержал и рассмеялся.
– Да ну тебя! – с нарочитой обидой воскликнула Соня и ткнула его в бок. – Мог бы притвориться, что потрясен. Мне было бы приятно.
– Я думал, ты жаждешь правды.
– Ты совсем не разбираешься в женщинах.
– Как и остальные три с половиной миллиарда мужчин.
Софочка быстро поморгала: ворсинка от шубки попала в глаз и никак не желала убираться. Она потерла веко, а потом попыталась подцепить соринку пальцем.
Немов остановился, обхватил ее голову руками и повернул к свету фонаря.
– Уже все хорошо, – выдохнула Софья.
Но Андрей продолжал разглядывать ее лицо.
– Что? – напряглась она. Может, тушь потекла?
– Ты, случаем, не дочь Воланда? – ехидная усмешка скривила его губы.
В ее глазах не светилось понимания, и он объяснил:
– Мы на Патриарших прудах. И у тебя глаза разного цвета.
– Правда? – Девушка полезла в сумочку и достала зеркальце. – Линза выпала!
– Плохое зрение?
Она замялась, но соврать не решилась:
– Хорошее. Просто так красивее. Всем нравятся синие глаза.
– Всем это кому? Твоему любовнику?
В его словах не было и намека на осуждение или желания поддеть, но Софочка залилась краской: Немов, как всегда, попал в точку.
– У тебя редкий натуральный цвет, – Андрей запахнул воротник пальто. – Желто-оранжевый, как марсианский песок. Смотришь, и сразу уносишься на другую планету.
Соню так потрясло это признание, что она не нашлась что ответить. Она всегда считала, что с цветом глаз ей не повезло. Осторожно подцепила вторую линзу и выкинула в снег.
Теперь на Андрея глядели не стеклянные искусственные глаза, а потусторонние, змеиные, гипнотизирующие. Наваждение было столь сильно, что он с трудом заставил себя отвести взгляд.
– А у меня, судя по всему, зрение портится.
– Это из-за стресса, – отозвалась девушка, все еще переваривая неожиданный комплимент. – Ты работаешь много, глаза устают, им надо давать отдых! Хочешь – научу, как их расслаблять? – И не дожидаясь его ответа, потянула за рукав к скамейке. – Откинься на спинку, – приказала она. – Накрой глаза ладонями, чтобы не проникал свет. Важно не напрягаться.
Немов последовал указаниям.
– Получается?
– Не очень.
– Давай я! – Софа накрыла ладонями его лицо, радуясь тому, что хоть чем-то удивила. Он ведь о таком упражнении и не слышал раньше. – Абсолютная темнота расслабляет зрительные нервы. Иногда достаточно пары минут, чтобы напряжение отпустило.
Андрей улыбнулся, и Софье нестерпимо захотелось скользнуть пальцами ниже, провести по контуру красивых надменных губ.
– Ты знакома с теорией профессора Уильяма Бейтса?
– Нет.
– Это упражнение, названное пальмингом, – основное в его рекомендациях по методике улучшения зрения.
А она-то, дура, хотела его поразить! Софья убрала руки и чуть слышно пробормотала:
– Ты такой умный, что мне иногда хочется тебя придушить.
– Какие у тебя смелые эротические фантазии, – сыронизировал Андрей и увернулся от тычка.
Они гуляли по аллеям, то болтая о ерунде, то вдруг умолкая надолго. Обычно молчание Софью тяготило, ей сразу становилось неуютно, неловко, словно она делала что-то неправильно – но только не в обществе Немова. Он мог до потери пульса изображать холодность – да только Софочке не было холодно.
У обледенелого бордюра топтались голуби, тщетно выискивая на посыпанном реагентами тротуаре что-нибудь съедобное.
– Подождешь немножко, я их покормлю? – спросила Софья, сунув руку в карман и вынимая горсть пшена.
Андрей даже остановился от удивления:
– Это что?
– Это птичек покормить, – весело объяснила она, бросая зерно на мерзлую землю. Оголодавшие пернатые суетливо набросились на угощение, шумно хлопая крыльями и выстукивая торопливый марш обмороженными красными лапками.
– Погоди! – не унимался Немов. – У тебя в кармане шубы – пшено?
– Да. Я всегда с собой ношу. А что в этом такого?
– Как тебе сказать, – он помедлил, подбирая слова. – В твоем кармане естественно предположить вип-карту солярия, айфон, визитку косметолога – но никак не пшено!
– Ну, хлебом-то птиц только идиоты кормят, – Соня нахмурилась, неверно истолковав его посыл. – В хлебе нет для них никаких полезных питательных веществ, он им только желудок забивает. Они вот так наглотаются булок, а потом мрут от истощения, с переполненным желудком.
Она сыпанула птицам последнюю жменьку, отряхнула ладони и надела перчатки:
– Мне нравятся голуби. Они булькают, как вскипевшие чайники.
Андрей с недоверием покосился на девушку: ему сейчас померещилось, или?..
– Ты Роберта Рождественского процитировала?
– Это кто? Писатель?
Андрей, уже готовый признать, что явно недооценил уровень ее интеллектуального развития, небрежно отмахнулся и предложил подвезти Соню до дома. Она пригласила его на чай, и он согласился – сам не зная почему. Каким-то непостижимым образом девчонке удавалось будоражить его любопытство: то она рвет шаблоны, озвучивая дельные мысли и совершая поступки, которых от нее не ожидаешь, то снова превращается в пустоголового болванчика.
– Заварить тебе с мятой? – спросила Софья, когда они устроились на кухне.
– Не откажусь, – Андрей оглядел разноцветные шкафчики, украшенные рисунками, перекликающимися с узором на стеклянной двери и мозаичном фартуке, и снова восхитился грамотному дизайну. – Чикаго? – он указал на висевшую на стене небольшую картину, которую прежде не замечал.
Хлопотавшая возле чайника Софья обернулась:
– Ага. Делать было нечего, вот и баловалась.
– В каком смысле «баловалась»? Ты что, сама это нарисовала?
На его лице застыло непонятное выражение, одинаково подходящее под противоположные эмоции. С таким лицом можно воскликнуть и «Боже, какая прелесть» и «Немедленно выкинь этот мусор!»