Татьяна Коган - Персональный апокалипсис
– Я был не прав, – Томас кашлянул. – Мне следовало нормально с вами познакомиться, а не лезть в бочку.
Тьяго вскинул мощный подбородок, с интересом разглядывая новенького. Он уважал физическую силу, и то, как этот белый махался в столовой, произвело на него впечатление. К тому же не заложил надзирателям, что само по себе заслуживает уважения. Со странностями, конечно, и не простой, это Тьяго сразу понял. Оскорбление охранника – проступок тот еще, но определенно не на двое суток карцера! Расспросить бы его подробно, по какой статье прибыл, понять, что за человек. После того как отомстить ему за разбитый нос.
– Был не прав, это факт! – доброжелательно отозвался мексиканец. – Но мы люди не злые, да, Мигель?
Тот недобро усмехнулся, отчего шрам на лбу ожил, зашевелился как насекомое, добавив и без того неприветливому лицу едва ли не зловещее выражение.
– Твоя роль на сегодня – ползать в ногах и умолять о прощении, – Мигель переглянулся с соседом, ища его одобрения.
– Прости, я с этой ролью не знаком, – хмыкнул Крайтон. – Может, ты мне сам продемонстрируешь? Или слова на бумажке напишешь?
Мигель дернулся вперед, но бугай остановил его еле приметным жестом:
– А ты юморной парень, это хорошо. Думаю, мы тебя простим, – Тьяго поднялся и протянул руку. – Будем знакомы.
Томас ответил на рукопожатие и почти сразу же получил мощный удар в челюсть. Первым порывом было ответить тем же, но Крайтон запретил себе дергаться: нужно наладить нормальные отношения с соседями по камере, иначе долго ему здесь не продержаться. Он не защищался, позволяя себя избивать. Когда присоединившийся к драке Мигель не на шутку разошелся, бугай остановил его:
– Ладно, хватит! Не будем собаками. Амиго осознал свою ошибку и раскаялся.
С большой неохотой Мигель опустил кулаки, продолжая буравить белого полным ненависти взглядом.
Томас согнулся, уперев ладони в колени, и несколько секунд стоял, тяжело дыша. Затем вытер кровь с разбитого лица и посмотрел на латиносов:
– Удовлетворены?
– Вполне, – Тьяго ответил за двоих, лучезарно улыбаясь. – Теперь можно и познакомиться.
Следующим утром, уплетая безвкусные бобы с рыбной котлетой, Томас узнал, что тюрьма эта не самая худшая в штате. В распоряжении зэков имелись просторный блок, спортивный зал, библиотека и мастерские. Заключенным полагалась ежедневная часовая прогулка и трехразовое питание. Подъем в 6:30, отбой в 21:00. В целях профилактики безопасности действовал запрет на командные игры, так что развлечения исчерпывались шахматами, чтением газет и книг и просмотром телевизора. Относительно последнего действовало железное правило: два из пяти телевизоров принадлежали черным, два – латиносам, а тот, что в спортзале, не принадлежал никому – любой, кто включил его первым, имел право выбирать программу и наслаждаться просмотром. Из запретных развлечений имелись азартные игры. Заключенные резались в покер, из-за чего регулярно возникали стычки: кого-то ловили на жульничестве, кто-то не хотел смириться с проигрышем, кто-то не спешил отдавать долг…
Ярых межрасовых конфликтов не наблюдалось, но группы организовывались по этническому признаку. Если на кого-то из группы нападали, товарищи обязаны были вступиться на защиту.
– Понимаешь, обычно белого или латиноса не сажают в камеру к черным, и наоборот, чтобы не провоцировать конфликты, – Тьяго проглотил котлету целиком, почти не жуя. – То, что тебе наплели про переполненные камеры, – полная хрень. Кому-то ты там, на воле, насолил, видно. На Мигеля не сердись, он мужик неплохой, хоть и буйный. Но даже он проникся тем, как ты надзирателю нахамил. Вообще, я тебе скажу, с охраной поосторожней, если не хочешь сдохнуть раньше времени. Они тут лютуют. Не так давно один черный (два пожизненных отбывал) – как там его звали? а, неважно – пришел в столовую, и надзиратель его завернул, мол, почему личная карточка не прикреплена к карману – и плюнул ему прямо в харю, прикинь, падла какая? Так черный метнулся в камеру, достал заточку, вернулся в столовую и продырявил охранника в нескольких местах – жестко переклинило, в общем. На него накинулись всей сворой, повалили на пол, пинали, дубинками хреначили, пока бедолагу в реанимацию не отвезли. А знаешь, в чем самый прикол? – Тьяго усмехнулся, предчувствуя, какой произведет эффект. – Эти уроды пришли к нему в палату и отключили от аппарата жизнеобеспечения. И ничего им за это не было.
После завтрака он провел Томаса по блоку, устроив импровизированную экскурсию и попутно рассказывая о тюремном житье. Сам Тьяго отбывал срок за распространение нелегальных препаратов. На воле увлекался бодибилдингом и попутно незаконно продавал анаболические стероиды. Жил припеваючи, покуда подставной клиент не выдал его полиции. На зоне снискал авторитет за внушительную мускулатуру и фанатизм на почве культуризма. В тренажерном зале он проводил по несколько часов в день и неплохо подрабатывал консультациями на эту тему.
– Только за стероиды? Серьезно? – не поверил Томас. – И за это тебя упекли в тюрьму строгого режима?
– Ну, не только, – нехотя признался латинос. – Не поладил кое с кем. Знаешь ведь, как оно бывает. Встречаешься с чуваком, чтобы отдать ему упаковку таблеток, а потом обнаруживаешь себя в полицейском участке с обвинением в убийстве… Да я-то ладно, а вот как ты умудрился упустить полтора ляма, амиго? Полтора ляма! Святая Мария!
Заметив, как Томас мгновенно напрягся, Тьяго сменил тему:
– Ладно, не буду душу травить. О чем там я тебе втирал? Про спорт? Тут времени до хрена, чем еще заниматься? С протеинами, правда, хреново. Кормят в основном рисом да бобами. Все деньги, что я зарабатываю, трачу на рыбные консервы, в магазине покупаю. Скумбрия, дрянь редкостная, но зато восемнадцать грамм белка и жирные кислоты. Еще, конечно, с офицером можно сторговаться насчет анавара – но это с умом нужно, сам понимаешь. Я ведь это, – Тьяго доверительно понизил голос. – Планирую поучаствовать в «Мистер Юниверс». Выйду отсюда через три года по амнистии. Массу уже набрал, форму корректирую, подсушусь для рельефности – и все, я чемпион. Разве нет? – он согнул руку, демонстрируя необъятный бицепс.
– Я тебя сразу испугался, как только в камеру вошел! – подыграл ему Томас.
– Ха-ха! Да ты не из пугливых, амиго. Где махаться так круто научился?
Вечером Томас лежал на матрасе, отрешенно вслушиваясь, как затихает характерный тюремный шум. Прекратилось лязганье дверей, смолк гул голосов. Только в коридоре назойливо дребезжала лампа, да доносился из соседней камеры чей-то храп. За толстым стеклом узкого оконца под потолком застыла монотонная мгла.
