Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее
В метро Гера доехал до «Южной», а там, поднявшись наверх, поймал лихача и попросил его отвезти себя в аэропорт Домодедово. В Домодедове он послонялся немного по залу аэропорта, выпил чашку невкусного чая и встретился с неприметного вида мужичком, который, поведя глазами, показал Гере, чтобы тот следовал за ним. Они спустились в туалет, и, улучив момент, когда на лестнице не оказалось ни одного человека, мужичок повернулся, протянул Гере ключи и назвал ему марку, номер автомобиля и место на стоянке, где можно его найти. Автомобиль оказался такой же неприметной «Нексией» какого-то цвета, в меру грязной и с треснувшим лобовым стеклом. Сев в «Нексию», Гера обнаружил на полу возле соседнего пассажирского сиденья смятый листок бумаги, развернув который увидел, что листок — это не просто листок, а схема проезда. Нарисовано все было доходчиво, понятно, и Гера минут через десять неспешной езды вкатился на территорию дачного товарищества «Красный бурильщик». Улыбка, которую вызвало это название, исчезла с его лица, как только он вынужден был остановиться перед сваренным из трубы «сотки» шлагбаумом, возле которого не было ни единой души, а из земли торчал какой-то шест с укрепленным на нем переговорным устройством. Гера вышел, подошел к устройству, на котором не было ни единой кнопки. Несколько секунд постоял возле него, переминаясь с ноги на ногу, и собирался уже набрать Сеченову, как вдруг устройство совершенно внезапно спросило командным голосом:
— Имя?!
— Э-ээ… Герман Кленовский.
— Проезжайте.
Тяжеленная труба бесшумно пошла вверх, и Гера уже без приключений въехал на территорию дачи генерала Пети, которая использовалась Сеченовым для собственных, одиноких «раздумных дней», была его «личным медвежьим углом», и знали о ее существовании всего несколько человек из тех, кому знать об этом было положено по службе.
Их разговор начался не сразу, и после короткого приветствия генерал Петя указал ему на кресло, а сам вышел и с кем-то долго говорил по телефону, а вот о чем, Гере разобрать так и не удалось, как он ни напрягал слух. Окно в кабинете было открыто, вокруг становилось все холодней, и Гера уже пожалел, что оставил свое теплое, верблюжьей шерсти пальто внизу…
…- Вот, Петр, какое дело. Девушка эта, Кира, которая раньше у Поплавского работала, она…
— Да знаю я все. — Генерал Петя перекатывался с пятки на носок и, держа руки в карманах домашних полуспортивных брюк, улыбался. — Думаешь, что мне, старику, неинтересно, чем вы там, молодежь, забавляетесь? И про Киру эту знаю, и про то, как она тебя от жены утащила, как щуку на блесне. И еще кой-чего мне известно.
— Ну… я-то просто хотел поделиться… Так… В голову вот пришло…
— Делись, чего тянешь. Если с кем еще и осталось делиться, так это со мной, а все остальные как прореха в кармане: положишь словечко, ан его уж какая-то собака мусолит.
— Я же в Америку должен ехать, договор подписывать. Вот, поделился с ней, а она попросила, чтобы я встретился с какими-то ее людьми. Вроде бы как из периодики, только вот я подумал, а черт их знает, откуда они на самом деле. Может, я зря кипешую, вы уж не сердитесь, Петр. Просто вы тогда сказали, что будете рады, если я позвоню, и вот… Я подумал, чем не повод?
— Повод. Черт тебя угораздил связаться с этой бабой. Подмахивает, что ли, хорошо?
Гера напрягся. Он не любил обсуждать свои постельные дела, тем более если речь шла о близком человеке, но не возмущаться же он сюда пришел! Сдержанно кивнул:
— Да неплохо, вроде бы…
— Угу… Она, Гера, еще кой-кому подмахивает, будь здоров. Шефу твоему, Рогачеву Петру Сергеевичу. Ну-ну, — генерал Петя вытянул вперед руку, успокаивая собеседника жестом, — не надо так переживать. Сиди, где сидел, да и я, пожалуй, присяду. — Сеченов подвинул пустое кресло поближе к камину и с довольным покряхтыванием опустился в него. — Эх, косточки погреть. Хорошо!
— Петр, а можно как-то поподробнее?
— Да, конечно, можно, чего там. Вон возьми со стола конверт желтый, большой. Поковыряйся, может, найдешь пару фотографий эротического содержания.
Гера вскочил, бросился к столу, схватил большой желтый конверт и, оторвав от края полоску бумаги, запустил внутрь руку. Пальцами ощутил скользкий глянец фотобумаги…
На нескольких фотографиях, почти художественного качества, с близкого расстояния (видимо, аппаратура была с серьезным объективом) были запечатлены весьма довольные собой Брикер и Рогачев, сидящие в каком-то не то клубе, не то ресторане и целующиеся взасос. Также фотограф-невидимка запечатлел сладкую парочку возле дома Рогачева в Серебряном Бору: они нагишом бегали по двору, видимо, перед этим хорошенько прогревшись и поблудив в бане… Фотомонтаж, даже самый мастерский, исключался: слишком тесно на некоторых фотографиях переплелись тела главного идеолога и Гериной возлюбленной. Гера открыл рот и стоял посреди Петиного кабинета в полной растерянности, имея в одной руке пачку скабрезных фотографий, а в другой — конверт веселенького цвета.
— Ну, как фотки? Заценил? — Генерал Петя откинулся в кресле, закинул ногу на ногу, а руки за голову. — Да ты садись, чего стоишь, как будто шест проглотил.
Гера ссутулившись побрел к креслу, плюхнулся в него мешком и, облапив ладонью собственный лоб, глухо вымолвил:
— Вот сука, а…
— Да не то слово, — поддакнул генерал, — прямо двустволка. Тебе, небось, говорила, что к подружке за город ездила, а у той мама больна или еще что-нибудь такое?
— Говорила…
— Вишь ты, у нее какая мама-то. Это не мама, это целый папа, вон как яйца болтаются.
— Убью гадину.
— Да не гадина она, чего ты так на нее взъелся. Ты вон ради нее жену бросил с малышом.
— Это мое дело, — отрезал Гера.
— Увы, — генерал Петя поднялся, подошел к окну и задернул штору, — теперь уже нет. Теперь это мое дело. Пока что мое. Пока его не взяла себе моя бывшая служба, а они сейчас начали неплохо работать, недаром президент из наших ребят, дал им почувствовать, что всё еще нужны они своей стране. А разведчики, они же художники, натуры трепетные, ранимые, чуть их где-то недохвалишь, они уж и носы повесили.
— Разведчики? А при чем тут разведка и моя жена?
— Твоя жена ни при чем, как ты сам догадываешься, а вот Кира твоя — это занятный экземпляр. Хочешь, расскажу?
— Вы еще спрашиваете…
— Из дипломатической семьи, родилась в Калькутте, в девять лет отца перевели в Америку. Для дипломата перевод в Америку — это вершина карьеры. Девочка там выросла, окончила хорошую школу, потом МГИМО…
— Да, я все это знаю. Она мне рассказывала.
