Дженди Нельсон - Небо повсюду
Мама.
Ого… Моя мама очень, очень любит сирень. Да, я знаю, все любят, но моя мама так ее обожает, что спала в бабулином саду ночь за ночью, потому что не могла вынести мысли, что она находится дома, пока цветы буйствуют снаружи. Интересно, брала ли она с собой одеяло? Спальник? Хоть что-нибудь? Сбегала ли она в сад, когда остальные уже спали?
Сколько ей было лет? Как мне сейчас? Нравилось ли ей смотреть на небо так, как это нравится мне? Мне хочется знать больше. У меня трясутся руки и кружится голова, словно я впервые в жизни вижу маму. Я сажусь на какую-то коробку и пытаюсь успокоиться. Не могу. Достаю еще одну записку.
Помнишь, как ты сделала соус песто с грецкими орехами вместо кедровых? А я тут попробовала с пеканами, и знаешь что? Получилось даже лучше. Вот рецепт:
2 чашки свежих листьев базилика
⅔ чашки оливкового масла
½ чашки обжаренных пеканов
⅓ чашки свеженатертого пармезана
2 больших зубчика чеснока, раздавленных в чеснокодавке
½ чайной ложки соли
Мама готовит песто с грецкими орехами! Это еще лучше, чем сон среди сирени. Так по-человечески, так обыденно. Думаю сделать на ужин пасту с песто. Моя мама гремит кастрюлями на кухне. Кладет в комбайн базилик, грецкие орехи и оливковое масло, нажимает «вкл.». Кипятит воду для пасты! Надо рассказать это Бейлз. Мне хочется крикнуть ей в окно: наша мама кипятит воду для пасты! Я так и сделаю. Расскажу Бейли. Я иду к окну, взбираюсь снова на стол, высовываю голову наружу и ору в небеса, рассказываю сестре все, что сейчас узнала. У меня слегка кружится голова, и да, я упала со своего дерева. Я возвращаюсь обратно на чердак и надеюсь, что никто не слышал, как какая-то девчонка во весь голос вопит про пасту и сирень. Я делаю глубокий вдох. Открываю еще одну записку.
Пейдж!
Я уже много лет пользуюсь твоими духами. Теми, что, как ты говорила, пахнут солнечным светом. Я только что узнала, что их перестали выпускать. Теперь я чувствую, будто совсем тебя потеряла. Это невыносимо.
Мама
Ох!
Но почему бабуля не рассказывала нам, что у мамы были духи с запахом солнечного света? Что она весной спала в саду? Что делала песто с грецкими орехами? Почему она прятала от нас настоящую маму? Но как только я задаю себе эти вопросы, то понимаю, что уже заранее знаю ответ. Потому что по моим венам теперь течет не кровь, а тоска по маме, которая любит сирень. Тоска, которой я никогда не ощущала, думая о Пейдж Уокер, странствующей по миру. С той Пейдж Уокер я никогда не чувствовала себя дочкой, а вот с мамой, которая кипятит воду, чувствую. Но ведь чтобы почувствовать себя дочерью, надо, чтобы кто-то назвал себя мамой… Надо ощутить, что тебя любят…
Теперь меня заполняет что-то, что гораздо хуже тоски. Потому что какая мать, которая кипятит воду для пасты, оставит двух маленьких девочек?
Как она могла?
Я закрываю крышку, ставлю ящик обратно на полку, быстро складываю коробки Бейли к окну и спускаюсь по лестнице в пустой дом.
Глава 30
(Написано на одноразовом стаканчике, найденном у старой сосновой рощи)
Следующие несколько дней тащатся черепашьим шагом. Я пропускаю репетиции, запершись в Убежище. Джо Фонтейн не заходит в гости, не звонит, не пишет эсэмэски или электронные письма, не пишет в небе следом от самолета, не общается посредством морзянки, не передает телепатических посланий. Ничего. Я уже вполне уверена, что они с «Привет, Рейчел» переехали в Париж, где теперь питаются шоколадом, музыкой и красным вином, пока я сижу у окна, пялясь на дорогу. По которой, кстати, никто не идет вприпрыжку с гитарой в руках, как случалось раньше.
Дни идут. Любовь Пейдж Уокер к сирени и ее способность кипятить воду потрясающим образом стирают с нее шестнадцать лет мифического существования. Без этих шестнадцати лет остается лишь одно: наша мать оставила нас. Тут отговорками не отделаешься. И что за человек способен на такое? Рип ван Ленни права: я жила в мире снов, полностью загипнотизированная бабушкиными сказками. Моя мама – психичка ненормальная, и я, скорее всего, тоже, потому что, какой дебил поверит в такие нелепицы? Все те гипотетические другие семьи, о которых недавно говорил Биг, абсолютно правы. Моя мама – нерадивая, безответственная и, возможно, умственно отсталая женщина. Она совсем не героиня. Просто эгоистка, которая не справилась со своими обязанностями и оставила на крыльце своей матери двух крошек. И больше не возвращалась. Вот кто она такая. И вот кто мы такие: двое покинутых, брошенных детей. Я рада, что Бейли до этого не додумалась.
На чердак я больше не возвращаюсь.
Все в порядке. Я привыкла к маме, которая путешествует на ковре-самолете. И к этой маме тоже привыкну, правда? А вот с чем я не могу свыкнуться, так это с мыслью, что, несмотря на всю мою глубокую любовь к нему, он никогда меня не простит. Как привыкнуть к тому, что никто больше не назовет меня Джоном Ленноном? И не заставит поверить, что небо начинается у моих ног? И не будет вести себя как последний придурок, чтобы я сказала quel dork? Как привыкнуть к отсутствию мальчика, который превращал меня в сияние?
Я не могу.
Что еще хуже: с каждым днем в Убежище становится все тише. Даже когда я врубаю на полную катушку магнитофон, даже когда говорю с Сарой (она все еще извиняется за провал операции «Соблазнение»), даже когда репетирую Стравинского, тут становится все тише и тише, пока все звуки не затихают настолько, что я слышу только одно: стук гроба, который опустили в землю.
С каждым днем удлиняются периоды, когда я не слышу каблучков Бейли в коридоре, не вижу краем глаза, как она читает, лежа на кровати, или как декламирует что-то перед зеркалом. Я привыкаю, что ее нет в Убежище, и мне от этого тошно. Тошно, что теперь, перебирая вещи в ее шкафу и вжимаясь в них лицом, я не нахожу ни единой блузки, ни одного платья, что хранили бы ее запах. Это я виновата. Теперь все вещи пахнут мной.
Мне тошно, что ее телефон наконец отключили от сети.
С каждым днем пропадает какой-то след моей сестры, и не только из окружающей реальности, но и из моей памяти, и я ничего не могу с этим поделать. Просто сижу в этом беззвучном Убежище безо всяких запахов и плачу.
На шестой день Сара объявляет чрезвычайное положение и заставляет меня пообещать, что мы сходим в кино тем же вечером.
