Виктория Токарева - Ничего особенного (сборник)
Бабка Маланья сидела в своем дворе под вишней и пела на мотив «страданий»:
А у тебя, ну правда, Вань,
Твои друзья такая пьянь.
Такая пьянь, такая рвань,
Ну правда, Вань…
Председатель колхоза Мещеряков и «золотоискатель» по фамилии Чиж стояли посреди двора и слушали Маланьино народное творчество.
Во двор вошел Мишка, присоединился к слушателям.
– Бабушка, – деликатно перебил Чиж, – а теперь что-нибудь старинное спойте, пожалуйста. То, что ваша мама пела или бабушка, например.
– Так это и есть старинное, – возразила Маланья. – Эта мой дед еще пел…
– Нет, бабушка. Это современное. Это слова Высоцкого.
– Так, может, мой дед его и знал.
– Вспомни что-нибудь еще, баба Маланья, – попросил Мещеряков. – Подумай и вспомни.
– Щас вспомню, – пообещала Маланья и задумалась.
– Владимир Николаевич, – тихо спросил Мишка, – вот если у вертолета выхлопную трубу законопатили и вертолет упал. Что будет?
– Кому? Вертолету?
– Да нет. Тому, кто законопатил.
– Что будет? Посадят.
– На сколько?
– Лет на десять.
– За что?
– Как – за что? Покушение на убийство и порча государственного имущества.
– Вспомнила! – сказала Маланья и заголосила на тот же мотив: – «Свистят, как пули у виска! Мгновения, мгновения!..»
– Это из Штирлица, – узнал Мещеряков.
* * *Николай Канарейкин вошел во двор, открыв ногой калитку.
Посреди двора стирала Вероника.
– Где твоя сестра? – грозно спросил Николай.
– В сарае.
Николай подошел к сараю. Там было заперто.
– Таня! – позвала Вероника. – Тебя папа зовет!
Николай хорошо дернул дверь. Дверь распахнулась.
На сене с распущенными по плечам волосами, как сестрица Аленушка, сидела скорбная Танька.
– А ну встань!
Танька поднялась.
– Раздевайся! – приказал Николай.
– Зачем? – спросила Танька и стала расстегивать кофточку.
– Наголо? – поинтересовалась Вероника.
– И ты тоже! Раздевайся! – заорал Николай на Веронику.
Вероника живо стащила через голову свои ситцевые одежонки. Скинула с ног сандалии.
Николай собрал платья и туфли и зашагал в избу. Войдя в избу, Николай открыл шкаф и снял с плечиков весь девчоночий гардероб. Затолкал в большой сундук. Повесил сверху замок. Запер. Спрятал ключ в карман.
– Чего это ты делаешь? – В комнату вбежала жена Лялька.
– А ты помалкивай! А то и твои запру! Вырастила вертихвостку. За парнями бегает! Милиция удержать не может!
Николай выскочил во двор. Лялька за ним.
Девочки стояли жалкие, в одних трусиках и лифчиках. Жались к стене сарая.
Лялька всхлипнула.
На шум появился дед.
– Чего случилось-то? – спросил дед Егор.
– Из дома ни на шаг! В сарай! – Николай выкинул руку полководческим жестом.
– Чего это я в сарай пойду? – огрызнулась Танька. – Что я, корова?
– Ты как с отцом разговариваешь?!
Николай подошел к дочери и влепил Таньке затрещину.
Вероника завизжала, будто ее режут.
Против дома стали останавливаться любопытные.
– Ты чего это разорался? – спокойно спросил дед Егор.
– А ты не лезь! – приказал Николай. – Развел демократию! Вот тебе результат!
Дед подумал и врезал Николаю по шее, да так, что тот пробежал вперед несколько шагов.
И самое ужасное заключалось в том, что все это видели.
Николай сильно заморгал, чтобы не заплакать. Потом крикнул деду Егору:
– У меня, между прочим, четыре медали и орден за трудовые заслуги!.. А! Делайте что хотите…
Махнул рукой. Залез в сарай и заперся.
– Ну вот! – На глазах у Ляльки выступили слезы. – Ушел… Довели человека! – Она зарыдала в голос.
– А ну помолчи, – сказал ей дед Егор.
Лялька послушно затихла.
Во дворе наступило тягостное молчание.
И именно в эту самую неподходящую минуту к дому подошли Мещеряков, Чиж и Мишка.
– День добрый! – бодро приветствовал семью Мещеряков.
– Ой! – ахнули Танька и Вероника и юркнули в дом.
– Егор Иваныч, знакомься! – предложил Мещеряков деду Егору. – Товарищ из телевизора.
– Чиж! – представился Чиж и пожал руку деду Егору, потом Ляльке.
– Давай, Егор, зови Татьяну, – распорядился Мещеряков. – Товарищ народными талантами интересуется.
– Прямо щас, что ли? – спросил Егор.
– А когда же? Человек вон за тыщу километров приехал, а у меня правление через двадцать минут.
– Ну ладно, – согласился сознательный дед Егор. – Танька, давай выходи…
– За что же десять лет? – Мишка подошел к Мещерякову. – Когда летчик цел и вертолет чуть помялся…
– Какой вертолет? – не понял Мещеряков.
– Ну тот. С тыквой… Сколько дадут?
– Пять, – сбавил Мещеряков.
Из сарая тем временем вышел угрюмый Николай. Из дома – Танька и Вероника. На Таньке было зимнее пальто, застегнутое на все пуговицы, а Вероника – в мужской рубахе с засученными рукавами.
– Михаил, а ты чего стоишь? – сказал дед Егор Мишке. – Тащи гитару! Играть будешь.
– Чего это я буду играть? Это ж самодеятельность.
– Ну и что? – не понял дед.
– А за самодеятельность не платят. Я бесплатно вкалывать не буду. Так что сами пойте. Пока.
Мишка повернулся и пошел.
– Что это с ним случилось? – удивился Мещеряков.
– Ничего с ним не случилось, – спокойно объяснила Танька. – Он всегда такой и был, жлоб несчастный…
Мишка обернулся на оскорбление.
– Иди, иди… – напутствовала Танька. – Без сопливых обойдемся.
И запела звонко, на весь свет:
– «Три месяца лето, три месяца осень, три месяца зима и вечная весна…»
Птицы замолчали и замерли в одинаковых позах: «Танька поет…»
Травы и колосья привстали на цыпочки и потянулись к солнцу: «Танька поет…»
Коровы на ферме прибавили надой молока. А доярки сидели и слушали, и лица у всех становились похожими.
* * *Уже темнело, когда бабка Маланья вылезла из автобуса.
Мишка отделился от своего мотоцикла, подошел к соседке.
– Садись, – предложил Мишка. – Подвезу до дому.
– О нет! – категорически отказалась старуха. – Я этой технике не доверяю.
– А я тебе подарок приготовил. – Мишка протянул подарок. – Померь.
– Чего это? – не поняла Маланья.
– Куртка. Водонепроницаемая.
Мишка накинул на плечи Маланьи куртку. Она была легкая, на пластмассовой молнии, простеганная ромбиком.
– Чего это ты? – Маланья просто обомлела от Мишкиной щедрости.
– А я подумал: на базаре стоять – то холодно, то дождь… – смущенно оправдывался Мишка.
– А тебе чего? – прямо спросила Маланья.
– А мне ничего не надо, – бескорыстно отказался Мишка.
