Тьерри Коэн - Если однажды жизнь отнимет тебя у меня...
Мать Клары сдвинула брови, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, как все было. Ей не очень-то хотелось делиться воспоминаниями.
— Да. Она рассказала полицейским, что он меня бьет. И что ее бьет тоже.
— А он не бил?
— Почему не бил? Бил, конечно. Но она не имела права сажать его в тюрьму.
— Я чего-то не понимаю…
— А чего тут не понимать? Я его любила. Поди знай, почему, но любила. Он ведь не всегда был такой. И я никогда не забывала, что он крепко любил меня, был со мной ласковым, и всегда ждала, что он снова будет прежним. Его сгубили беды, обычные, житейские. Потерял работу, стал попивать, а во хмелю буянил, никого ему не было жалко. А когда проспится, всегда извинялся.
— И детей своих тоже бил?
— Поначалу не бил. Но Клара полезла на рожон.
Печальная улыбка тронула лицо, которое не пощадили время, горе и сожаления.
— Я сердилась на нее, зачем лезет в драку. Считает, что ли, что сильнее меня? А потом поняла: она меня защищает, принимает на себя колотушки. Она за меня боялась. Она ведь и впрямь была покрепче, чем я.
Перед глазами Габриэля поплыли картины этих схваток, и комок подступил к горлу.
— Как-то она вернулась с братом из школы, а я лежу вся в крови, и лицо у меня разбито. Не знаю, что на отца нашло, никогда он еще так не дрался. Малыш как закричит, как бросится на отца, а тот ему оплеуху. Тогда Клара схватила на кухне нож и пригрозила ему. Уходи, говорит, отсюда. Стыдно ему стало, и он ушел. А Клара вызвала полицию. Я ее умоляла этого не делать, но она меня не послушала. «Он маленького ударил!» — крикнула она, да так, словно после этого жить уже нельзя. Когда полиция приехала, я ничего говорить не стала, а Клара подала жалобу. И отца посадили на три месяца и запретили к нам приближаться. И он больше к нам не вернулся. Умер несколько лет спустя, больной, один-одинешенек.
Женщина замолчала, погрузившись в свои нерадостные воспоминания.
— И вы… Так и не простили свою дочь?
— Сначала очень обижалась. Я всегда верила, что он станет прежним, таким, как был. А со временем поняла, что Клара тоже с кровью его отрезала, как-никак отец.
Габриэль услышал, что открылась входная дверь.
Кевин вошел и застыл на пороге.
Габриэль под впечатлением рассказа своей собеседницы смотрел на паренька с особым чувством, потом встал и протянул ему руку.
— Я хороший знакомый Клары, — представился он.
Парень не пожелал пожать протянутую руку.
— Пришел сказать, что тревожится за Клару, — объяснила сыну мать. — Но я не знаю, чего уж он так боится. Я ему объяснила, что сестра у тебя крепкая.
— Могу я с тобой поговорить? — спросил Габриэль.
Кевин нехотя кивнул и мотнул головой, приглашая выйти с ним за дверь.
На лестнице он помчался через три ступеньки вниз, а на первом этаже внезапно обернулся, схватил обеими руками Габриэля за воротник и с неожиданной силой прижал к стене. Габриэль не успел и глазом моргнуть, как почувствовал у своего горла нож, и Кевин, трясясь от ненависти, глядя бешеными глазами, прошипел:
— Что тебе у нас понадобилось, мразь поганая?
— Я… Я не понимаю…
— Я же знаю тебя, гада! Из-за тебя моя сестра лежит на больничной койке! Мне в полиции показали твою фотку. Хотели узнать, может, я тебя знаю.
И тут Габриэль вспомнил, как он выглядит.
— Я пришел, чтобы…
— Мы тебя простили?
Подросток был неузнаваем. Перед Габриэлем стоял молодой бандит с безумным взглядом и улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего. Кожей он чувствовал лезвие ножа.
— Погоди, успокойся. Дай слово сказать…
— Откуда узнал наш адрес? — прошипел Кевин.
— Не важно. Важно, что жизнь твоей сестры в опасности. Вот из-за чего я к вам пришел!
Паренек от неожиданности ослабил хватку, его шокировало услышанное. Он попытался понять смысл, но не мог его уловить и разъярился еще больше.
— Нашел дурака басни рассказывать? Ты ее едва не укокошил, а теперь о здоровье волнуешься? Сбрендил, что ли? Из сумасшедшего дома сбежал?
— Выслушай меня, очень тебя прошу, — спокойно произнес Габриэль. — Я пришел, чтобы с твоей сестрой не стряслось плохого. Она может наделать глупостей.
Подросток убрал нож и отступил назад.
— Каких еще глупостей?
— Я слышал, как врачи говорили, что она может покончить с собой.
Кевин уставился в пол.
— Быть не может. Клара такого никогда не сделает.
— Ты уверен?
— Уверен. Клара, она не слабачка.
— При чем тут слабачка? Она угнетена, перенесла тяжелый удар. У нее депрессия. Под влиянием болезни люди меняются.
— Конечно, ей сейчас тяжело. Но меня она ни за что не бросит.
— Возможно. Но сейчас она никого не видит от горя, забыла обо всех. А в тот день, когда отключат аппарат, и ее жених…
— Хлыщ-то этот, — пренебрежительно отозвался подросток, не скрывая, что эту причину для беспокойства считает и вовсе не серьезной.
Габриэля не порадовало столь пренебрежительное мнение Кевина на его счет. Насчет человека, уже погибшего или находящегося при смерти.
— Она его любит.
— Знаю.
— А ты? Ты ненавидишь?
— Тебе-то какое дело?
— Хочу… понять.
— Ты с ним одного поля ягода, вам не понять, как мы живем. Она для него была забавой. Он ее охмурил.
— Ты думаешь, он не любил ее? — возмутился глубоко задетый Габриэль.
— Любил. Как свою машину, свои часы. Трофей. Красивая женщина, почему не побахвалиться?
— Она была с ним счастлива.
— Имела возможность помечтать. А про себя всегда знала…
— Что знала? — распсиховался Габриэль.
— Что в один прекрасный день он ее бросит.
— Она говорила тебе это?
— Да. На свой лад, конечно.
— И когда?
— За несколько дней до аварии. Они тогда здорово поссорились.
Кевин опомнился, и лицо его снова окаменело.
— Да чего ты меня потрошишь? Хочешь все свалить на сестру? Мол, чувствовала себя несчастной, потеряла над машиной контроль? Или сама в дерево втюхалась? Это ты задумал?
— Да ничего подобного. Я виноват в аварии. И уже признал свою вину.
Кевин пытался понять, что привело к ним этого человека, чьи слова и манера себя вести мешали выплеснуться его агрессии. А ему так хотелось ее выплеснуть…
— Что бы ты ни задумал, — заявил Кевин, жалея, что не получается говорить более жестко, — я тебе не советую трогать мою сестру!
Габриэль, погрузившись в свои мысли, был настолько подавлен, что ничего не ответил.
Кевин, видя тоскливую печаль, в которую погрузился странный посетитель, отпустил его.
