Лин Ульман - Когда ты рядом. Дар
Отец встал перед матерью и прорычал:
— Кто скажет?
— Все! — прошипела она. — Все! Ты сам знаешь!
Юхан закрыл глаза, и когда открыл их опять, поймав в зеркале собственный взгляд, он вспомнил их такими, какими помнил всегда, какими он предпочитал их помнить. Большую мать и маленького отца.
Отец гулял с сыном и водил его в кино, он был хорошим и добрым. Но все же оставался при этом противным, неуклюжим и вонючим (Юхан подозревал, что он плохо моет между ног), и кроме того, у него не было друзей. У чужих отцов друзья были. А у отца Юхана — нет. Возможно, его одиночество было как-то связано с войной. Юхан не был уверен. У других отцов было много историй, и они часто их рассказывали, а отцу Юхана рассказать было нечего. У него не было ни друзей, ни историй.
Однажды мать опять заболела. Простудилась. Лежала в жару. Бледная. Это было в 1946 году, Юхану только что исполнилось тринадцать. Врач вышел из комнаты матери с озабоченным выражением на лице, Юхан подошел к нему и спросил:
— С мамой все будет хорошо, да?
Врач ответил, что не следует терять надежду. Юхан кивнул, про себя проклиная врача за идиотский ответ. Он же врач, а не священник. Надежду пусть подает дворовым кошкам и фрицевым потаскухам. А отец, этот добрый слабак, от которого дурно пахнет, погладил его по голове и сказал то же, что и врач: «Не следует терять надежду, Юхан. Мы должны надеяться, что мама поправится и на этот раз тоже». Да уж, подумал Юхан. Не сомневайся!
Он заперся в спальне, которую делил с сестрой, упал на колени и прошептал:
— Возьми его. Возьми моего любимого отца вместо матери!
И тогда Смерть прошептала ему в ответ:
— Но раз ты одинаково сильно любишь и мать, и отца, почему я должна забирать его, если пришла за ней?
Юхан задумался.
— Потому что он прожил дольше. Это ведь… справедливо.
На мгновение воцарилась тишина. Юхан смотрел в потолок.
— А не потому ли, что отец тебе безразличен? Не потому ли, что отец для тебя всего лишь вонючий трусливый жалкий человечек, который, по-твоему, может умереть и ничего от этого не изменится? Не потому ли, что ты боготворишь свою мать, и потому что без нее ты погибнешь? Разве это не так, Юхан, дружок, разве не поэтому ты обращаешься ко мне со своей просьбой?
— Нет, — ответил Юхан, молитвенно сложив руки. — Я люблю их обоих. Папа хороший, он всем желает добра. Просто будет справедливее, если ты заберешь его первым. Он… он… на десять лет старше мамы.
Юхан поднял глаза и встретился в зеркале с собственным взглядом. Он выглядел усталым. Он и вправду устал. Эта усталость с каждым днем становилась сильнее. День походил на ночь. Он уставал, когда не спал. Уставал, когда спал. Ему вспомнилась маленькая девочка в поликлинике, которая думала, что он такой же старый, как ее древний дедушка. Он стал рассматривать себя. Та девочка видела перед собой именно это лицо. Его лицо… Бедный ребенок!
Через день после того, как тринадцатилетний Юхан разговаривал со Смертью, мать со слабым румянцем на щеках поднялась с кровати. Неделю спустя она весь день была на ногах, а три недели спустя она уже выздоровела и вернулась на работу. Юхан почти забыл тот эпизод в спальне, когда год спустя случайно услышал разговор матери и отца, доносившийся из гостиной. Отец побывал у врача, об этом Юхан уже знал, но особо не заинтересовался. Юхан услышал испуганный шепот отца и мягкий спокойный голос матери, пытавшейся утешить его: «Все будет хорошо! Я в этом уверена! Просто не может быть иначе!» Потом он услышал, как отец разрыдался со словами: «Я боюсь!» Юхан сел на кровати. Отец, этот маленький вонючий человечек, у которого нет друзей, этот кроткий мужчина, который всегда был так добр с Юханом, теперь испуганно плакал в гостиной.
Юхан молитвенно сложил руки и принялся благодарить:
— Спасибо, большое спасибо, спасибо, — шептал он, чувствуя, как к горлу подступает комок. Юхан вытер слезы ладонью. Он снова улегся в кровать. Закрыл глаза. Стал прислушиваться к разговору в гостиной. Отец тихо плакал.
Юхан опять сложил руки.
— Эй, — прошептал он в темноту. — Ты здесь?
Ответа не последовало.
— Я знаю, ты меня слышишь. Я просто хотел поблагодарить тебя за то, что ты исполнила мою просьбу, но для меня это вовсе не маленькая жертва. Мой папа хороший человек. И мне он не безразличен. Ты сказала, что мне нет до него дела, но это не так.
Юхан подул на зеркало. Он увидел перед глазами лицо отца. Белое, застывшее в ужасе лицо в последней вспышке, перед тем как мать закрыла дверь в комнату и он завыл.
Юхан не хотел умереть так, как умер отец. Он хотел сам решать, когда придет время. Он никому не хотел быть в тягость, и меньше всего Май. Хотя бы не отягощать ее больше, чем сейчас. Май на семнадцать лет моложе него, ей всего пятьдесят три. Она стройная. Высокая. Почти что красивая. Он попытался представить себе лицо Май так, как только что представлял лицо отца. Но у него не получилось. Он видел только туман. Юхан слышал ее голос, доносившийся с кухни, Май что-то напевала, гремя тарелками, вилками и ножами. Невозможно мысленно увидеть лицо, которое так хорошо знаешь. Подумав, он понял, что редко видел ее лицо во сне. Лицо матери он мог представить в любой момент, и лицо умирающего отца, пока дверь в спальню не закрылась, — тоже; он мог представить лицо Алисе, которая что-то кричала ему, но только не Май. Зато, закрыв глаза и изо всех сил потянувшись к тому свету, который всегда горел у него внутри, он мог вызвать в себе радость, которую пробуждало в нем ее лицо. Не только тогда, когда они были влюбленными, но и сегодня. Словно ему открывалась лесная поляна, полная земляники. Где-то у него внутри было место, которое всегда светилось. Маленькая непостижимая искорка, о которой он знал, хотя лишь очень немногие из его знакомых сказали бы, что Юхан Слеттен — человек с искоркой. На похоронах о нем говорили как о порядочном, приятном, остроумном, способном человеке с незаурядным умом. Упоминали его интерес к книгам, кино и музыке, но интерес этот был весьма умеренным. Никто не говорил о «страсти», никому и в голову не приходило в связи с Юханом произнести слово «страсть». И даже Май, которая, к удивлению многих, стоя у гроба, взяла прощальное слово, не создала впечатления, что на протяжении двадцати трех лет их совместной жизни имела место быть страсть. Прозвучали такие слова, как дружба, забота, понимание и стабильность. Особенно стабильность. Она повторила это слово несколько раз. Теперь, когда все было позади, могло показаться, что только один Юхан знал об этой искре у себя внутри, об этой маленькой синей искре. Но ведь она была! И поэтому он твердо намерен бороться. Бороться до последнего. Он может выжить. Вполне. Такие случаи бывали много раз. Юхан составил список историй, которые он прочитал или где-то услышал, о людях, выживших, несмотря на смертельный диагноз, это были мужчины и женщины, которые не умерли с похожим диагнозом. Он мог стать одним из них. Одним из тех, кто выжил.
А когда он не сможет больше бороться, он умрет с достоинством. Прежде чем его найдут перепачканного собственным дерьмом. Прежде чем он станет Май в тягость. Он так решил, она должна его понять. Это его последняя просьба о помощи. Он будет бороться. О да! Он будет бороться. Но если случится так, что борьба окажется бесполезной, Юхан попросит Май, чтобы она помогла ему умереть без боли и унижения.
Юхан стоял лицом к лицу со своим отражением в зеркале.
Разговор о собаке наложил отпечаток на весь последующий день. Юхан даже не мог сказать, что действительно хотел бы иметь собаку. Когда Чарли усыпили в возрасте восьми лет, он решил для себя, что собак у него больше не будет. Как уже было сказано, вовсе не желание завести собаку омрачило весь день, а то, что совершенно обычная беседа супругов о том, возможно это или нет, оказалась намертво связанной с вопросом жизни и смерти. Как и все остальное в те дни. Но в то же время это было не так. Май не хотела собаку, потому что знала: Юхан скоро со всеми распрощается («Ха-ха, вот это выражение, — подумал Юхан, скорчив гримасу собственному отражению в зеркале. — Распрощаться! Я с вами распрощаюсь. Юхан Слеттен распрощался со всеми!»), ей ни к чему возиться с собакой. Но она этого не сказала. Она избегала об этом говорить. Все их разговоры, даже самые идиотские, самые банальные, касались того, что скоро он со всеми распрощается. (Хотя такое выражение и связано скорее с уходом с работы, подумал Юхан, а ведь он подразумевал под ним нечто большее: сыграть в ящик, дать дуба, уснуть вечным сном, уйти в мир иной.) Но чтобы говорить об этом напрямую… нет, только не это! Этого Май избегала. Равно как и Юхан. Но больше они не строили планы на будущее, как прежде. Май не хотела. Она не хотела признавать, что знает то, что Юхан должен умереть, но в то же время не хотела и строить какие-либо планы. Она даже не хотела делать вид. Не такой она человек.
