Лин Ульман - Когда ты рядом. Дар
Его беспокоила перспектива долгого пребывания за пределами большой светлой и современной больницы. Сначала он радовался, что может уехать прочь, но теперь он понял, что это «прочь» заключает в себе лишь опасности. Ему больше не хотелось «прочь». Ему хотелось находиться там, где были технические возможности, чтобы спасти его жизнь. Там, где он не мог просто так умереть среди травы, деревьев и тихой воды. Кто спасет его, если он вдруг сляжет прямо здесь? Май? Ее едва хватает на то, чтобы дать ему валиум, когда он жалуется на недомогание. Разумеется, она врач, но у нее нет ни оборудования, ни медикаментов, ни специальных познаний в нужной области. А при его состоянии Юхан нуждается в самых лучших специалистах. Он перевел дыхание. «Мое состояние требует самых лучших специалистов». Он посмотрел на изможденное лицо в зеркале, попытался поймать собственный взгляд, задержал дыхание. Тошнота усилилась, словно кто-то воткнул ему в горло щепку, да так и не вытащил обратно. А может быть, головная боль была еще тяжелее, чем тошнота. Он по-прежнему старался не дышать, ему не хотелось спровоцировать рвоту, потому что тогда он не смог бы остановиться до тех пор, пока, измученный, не свалился бы на пол, как жалкий маленький прутик. И кто тогда ему поможет?
В детстве Юхан соревновался с мальчиками, кто дольше сможет не дышать. Не дышать под водой, в железнодорожном туннеле, не дышать, пока кто-нибудь считает до пятидесяти, семидесяти или даже до ста. Когда его сыну Андреасу было десять лет, Юхан нашел его в платяном шкафу с полиэтиленовым пакетом на голове. Юхан сорвал пакет и ударил мальчика по лицу — не потому, что Юхан из тех, кто легко распускает руки, а потому, что ему стало страшно.
— Зачем ты это сделал, Андреас?
Но мальчик только пожал плечами и ушел.
Как-то раз, несколько десятилетий спустя, Юхан спросил Май:
— Почему игра со смертью кажется детям такой привлекательной?
Немного подумав, Май положила палец ему на горло, надавила, потом немного сильней — пока он не оттолкнул ее.
Он выдохнул, посмотрев на свое лицо в зеркале, сделал шаг назад, испытующе оглядел всего себя: бледные руки, худые длинные пальцы, нестриженые ногти (не забыть бы их постричь!), белый обвислый живот, похожий на маленький детский ранец, тощие ноги — они всегда были тощими, поэтому Май и сравнивала его с бобовым стеблем.
— Мерзкая падаль, — громко сказал себе Юхан. — Мерзкая, старая, сраная падаль, — сказал он и сам удивился, что произнес слово «сраная». И это он, пожилой интеллигентный человек! Он наклонился поближе к зеркалу, рассматривая гнойник на левой щеке, который сегодня был огненно-красным и словно смеялся ему в лицо.
— Дерьмо! Дерьмо!
Гнойник продолжал смеяться. Юхан засмеялся в ответ.
— Дерьмо! Мразь! Пидорас! Гондон!
Должно быть, он говорил громко, потому что с кухни вдруг послышался голос Май:
— Юхан? С тобой все в порядке?
Он пробормотал что-то неразборчивое.
Голос из кухни продолжал:
— Я на минутку выходила…
Юхан перебил ее:
— Все в порядке, Май. Я стригу ногти. — Он помахал перед зеркалом руками. — Стригу ногти!
Пальцы Юхана до сих пор хранили запах ее лона. Пальцы, которые она осторожно, нежно и решительно засовывала в себя, когда они занимались любовью этим утром.
Строго говоря, смерти не в чем его упрекнуть, думал Юхан. Он всегда вел себя осторожно, сдержанно, выполнял обещания, не забывал молиться. Умирали другие, но не Юхан. Он не курил, не пил, не превышал скорость, не хвастался. Он был не из тех, кто чувствует облегчение на чужих похоронах, и не из тех, кто говорит: «Со мной этого не случится». Он знал, что именно такие высказывания могут прихлопнуть тебя, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Твоя самоуверенность. Поэтому он следил за собой, чтобы не выглядеть высокомерным — не провоцировать ситуацию. В своих отношениях со Смертью, которые Юхан мало-помалу стал рассматривать как своего рода дружбу, — не ту дружбу, что бывает между равными, вовсе нет, но все-таки это была дружба, — он вел себя покорно, почти вкрадчиво. Я знаю, что со мной это может случиться, я знаю, что ты сильнее меня, но я стараюсь, я очень стараюсь, посмотри, я стараюсь, я так благодарен за то, что ты меня не трогаешь.
Когда друга Юхана Уле Торьюссена вышвырнула за дверь молодая кареглазая любовница и он вернулся в Норвегию из Нью-Йорка, после недолгих скандалов жена простила его. Спустя четыре года он заболел и умер.
— Это мне в наказание за то, что я решил, будто смогу быть счастливым, — прошептал Уле Торьюссен Юхану. — Моя самоуверенность меня и подкосила.
— Не говори ерунды, — возразил Юхан, но, разумеется, эта мысль не оставила его равнодушным, и он порадовался, что никогда не искушал судьбу, никогда никого не предавал, даже свою жену номер один, которую он не любил. И он всегда был благодарен Май. Ни один день вместе с ней не был прожитым зря.
После церемонии прощания на похоронах Уле близкие говорили не о том, какой была его жизнь, и уж точно не о том, что когда-то он «искушал судьбу» в поисках счастья на другом берегу Атлантического океана. Он смог умереть красиво, спокойно и быстро («испепеленный мужественной борьбой»), с достоинством, о котором было сказано отдельно. Особенно на это упирала простившая его жена. Когда Уле Торьюссен лежал на смертном одре, горела свеча и вся семья была в сборе, он заверил всех и в особенности жену в своей любви. Он сжал ее руку и еще раз попросил прошения.
— За что, любимый? — прошептала она, потому что ей очень хотелось услышать это еще раз.
— За то, что…
Уле Торьюссен увидел перед собой прекрасные карие глаза, мансарду на Коламбус-авеню в Нью-Йорке, человека, который показывал дорогу заблудившемуся туристу.
— За что, любимый? — повторила жена.
— За все! — прошептал Уле Торьюссен, закрыв глаза.
Юхан, который слышал эту историю о смертном одре много раз, подумал, что Уле закрыл глаза отчасти из-за того, что был на пороге смерти, а отчасти — из-за того, что хотел, пока не поздно, еще раз увидеть прекрасные карие глаза.
— Он закрыл глаза и умер с улыбкой, — всхлипывала простившая его жена, у которой глаза были самые что ни на есть голубые.
Юхан был совсем маленьким, когда впервые обратился к Смерти. Ради матери. У нее была простуда с высокой температурой, и мальчик решил, что она вполне может умереть. Исчезнуть из его жизни. Отец был ему безразличен, он умер несколькими годами позже, когда Юхану было пятнадцать. Но мама! Мама с такими красивыми руками. С ее нежными поцелуями. С круглым мягким животом, в который так уютно было зарыться лицом. Она не должна умереть. Он поднял глаза к небу, потому что Смерть наверняка находилась где-то там, и пообещал ей, что больше не будет воровать деньги из маминой сумки и вообще станет добрым, послушным и примерным мальчиком, если мама останется в живых. Смерть его услышала. Мать поправилась, и все стало как раньше, только Юхан с тех пор — разумеется, втайне — регулярно беседовал со Смертью. Он убеждал ее быть доброй, не трогать мать, сестру и его самого. Как уже было сказано, отец был ему безразличен. Но Смерти он об этом не говорил. Он не говорил об этом никому. Он не разрешал себе даже думать об этом, потому что Смерть вполне могла прочитать его мысли. И вот, после того как мать поправилась, Юхан стал добрым, послушным и примерным мальчиком. По-настоящему добрым. Даже по отношению к отцу — неуклюжему мужчине, от которого дурно пахло. Отец, безусловно, был очень хорошим. Даже лучше, чем другие отцы. Он находил время, чтобы поболтать с Юханом и его сестрой, особенно с Юханом, который был младшим. Отец читал ему по вечерам книжки, гулял с ним и водил в кино. Они ходили в кино и до и после войны. Они смотрели даже немецкий цветной фильм «Золотой город», в котором заключительную реплику героини написал сам Джозеф Геббельс: «Я недостаточно любила свой город и поэтому должна умереть!» Они посмотрели этот фильм, хотя мать и была против.
Закрыв глаза, Юхан услышал голос отца:
— Я хочу посмотреть его не потому, что он немецкий, а потому, что он цветной, черт побери! — кричал отец. — Потому что он цветной!
— Какая разница, — шептала мать. — Неужели ты не понимаешь. Никакой разницы нет. Будь он хоть трижды цветной, он все равно остается немецким. Подумай, что про нас скажут!
Отец встал перед матерью. Юхан помнит, как это было, и именно тогда, именно тогда, когда он увидел перед собой отца с матерью, он заметил то, чего раньше не замечал.
Дело в том, что когда Юхан думал о своих родителях, ему представлялась внушительных размеров мать и маленький отец. Но теперь, шестьдесят лет спустя, перед зеркалом в ванной, он вдруг увидел их такими, какими они были в действительности. Мать вовсе не возвышалась над отцом, совсем наоборот, она была маленькой. Она была крошечной женщиной. Это отец возвышался над ней.
