Ирина Сергиевская - Последний бебрик
Тит тяжело плюхнулся на старушкину кровать. Он был катастрофически неузнаваем: белый смокинг в пятнах вина и грязи, ворот рубашки надорван. Полнокровный уверенный мужик превратился в пришибленное горем существо — колбасные уши будто заплесневели, синие глазенки выцвели и ввалились, а живот стал похож на растянутый вялый пузырь. Тит был жалок, мерзок и зол. Май чувствовал, что близка развязка этой мизансцены — развязка адская, бредовая и, вероятно, непоправимая для всех присутствовавших. Тоска охватила его.
— З-з-з-з-з-з!..
Звук раздавался непонятно откуда и был похож на ликующее пение огромного комара при виде жертвы.
— З-з-з-д-д-е-е-е-с-сь… он-н!
«Не комар», — понял Май. Он не успел вздохнуть, как Рахим протянул за ширму руку, цапнул его за красный сапог, выволок наружу, бросил к ногам Тита и злорадно заметил:
— Думал, не найде-ем, да? А-абмануть хоте-ел, да?
Май безвольно молчал. Молчал и Тит, но Рахим с рыжебородым подручным, вбежавшим в комнату, понимали хозяина без слов. Рахим — с величайшей осторожностью, даже со страхом — начал разворачивать кокон. Рыжебородый больно сжал руку Мая; тот закрыл глаза — больше ничего не оставалось. За опущенными веками, в манящей искристой мгле, промелькнула карета господина Гофмана…
Когда Май нехотя открыл глаза, перед ним на столе лежала Ханна. Сверкание окутывало ее: переливалось вышитое черными каменьями пурпурное платье, сиял алмазный полумесяц-гребень. Мертвый взгляд ведьмы был вызывающе устремлен вверх, руки вытянуты вдоль тела, из прически выбились и облепили шею змеистые черные пряди. Красота Ханны все так же пронзала сердце, но яркие краски лица начали необратимо тускнеть: угас опаловый взор, поблекли карминовые губы. Что-то еще неприятно смутило Мая в облике мертвой красавицы, но он не стал всматриваться и, повернувшись к Титу, воскликнул затравленно:
— Зачем вы все это устроили?! Заберите ваши три тысячи, которые в стиральной машине, и забудем друг друга!
— Уже забрали, хозяин, — раболепно ввинтил Рахим и вручил Титу пачечку долларов.
— Идиот! — взъярился Тит, подпрыгнув на кровати так, что горка подушек развалилась.
— Я понял, что а-ата-брать нада, если он… — Рахим указал пальцем на Мая, — …если он — нехароший человек.
Тит резко привстал и два раза ударил Рахима пухлым кулаком по сусалам:
— Кто тебе сказал, что он — нехороший человек? Кто?!
— Вы сам приказали схватит, я и решил…
— Не твое, пес собачий, дело — решать! Много на себя берешь! Вали отсюда!
Рахим ретировался в прихожую. За ним шмыгнул бородач — в страхе перед разбушевавшимся хозяином. Тит встал, взял Мая под руку, попытался усадить на кровать, рядом с собою. Тот руку свою выдернул, остался стоять. Тит страдальчески взглянул на мертвую ведьму и протянул Маю доллары:
— Семен, эти деньги — твои! Не серчай на моих подлецов!
— Что вам надо? — выдавил Май, нетвердо отступая.
— Семен! Хочешь, три тысячи превратятся в тридцать, а в придачу я тебе подарю эту квартирку? — моляще спросил Тит, семеня следом.
— Нет! — вскричал Май, чувствуя за спиной чесночное дыхание Рахима. — Зачем вы принесли сюда тело?!
— Она велела, — страдальчески пролепетал Тит, показав глазами на Ханну.
— Но она же… мертвая, — содрогнувшись, прошептал Май.
Тит внезапно зарыдал, тряся брыльями:
— На тебя вся надежда, Семен!
— Это какое-то чудовищное наваждение! — простонал Май. — Может, вы меня так наказать вздумали? Но я — не убивал! Она — сама! Все видели!
Май взглянул на тело и не увидел ножа с рубиновой рукоятью. Рана под левой грудью была как черная влажная щель, почти незаметная на бисерной вышивке платья. Щель… дышала: то раскрывалась, то сжималась!
— Здесь был нож… — растерянно пробормотал Май.
— Из-влек-ли-и… — вдруг жалобно хлюпнула щель.
Это был голос, недавно обескураживший Мая странным зудением.
— Выходит, она не умерла?!
— Умерла! — прорыдал Тит. — Это в ней дырка от ножа говорит!
— У-у, подлая бесовщина! — заломил руки Май. — Отпустите меня, Тит! Ну что вам надо?!
— Наклонись — скажу-у… — прохлюпала дыра, пузырясь черной кровью.
— Нет!!
Май отпрыгнул к лоджии, но Рахим с бородачом поймали беглеца, подтащили к мертвой ведьме и согнули так, что ухо его почти коснулось отвратительной дыры. Она булькнула и влажно прохрипела:
— См-м-ерть вы-ко-ло-тить на-до-о!..
— Понял? — крикнул Тит, бегая вокруг стола. — Надо смерть выколотить из моей красавицы!
— Сами и выколачивайте! — простонал Май.
— Она велела, чтобы ты!
— Ну почему ее, проклятую, Анаэль огнем не сжег?! — возопил Май, вырываясь из рук охранников, как Лаокоон из объятий змей.
Услышав про огонь, Тит не стерпел — схватил за горло ненавистного Мая:
— Садюга! Я тебе покажу — огонь!!
Впрочем, он сразу опомнился, отскочил и плачуще протренькал:
— Ну прости, Семен! Выколоти смерть — озолочу!
Охранники наконец отпустили Мая. Он был сильно помят, рубаха порвана. Господин Гофман взирал с любопытством на все это безобразие и, верно, прикидывал — по писательской привычке, чем закончится фантасмагорическая сцена: выколотит Май смерть из ведьмы или каким-то чудом выкрутится — избегнет ужасного действа.
— Кто дал вам право надо мной измываться, чтобы я всяких демонов реанимировал?! — закричал Май.
— Ты… сам… дал!.. — гнусно прохлюпала дыра.
— Когда? Как?!
— Когда… ни «да», ни «нет» не сказал… только… мямлил… суетно…
Диалог прервал Рахим; он вручил Титу телеграмму из Канева, отнятую у Зои.
— Супер! — обрадовался Тит, прочитав текст, и приказал: — Рахим, выставь пост около дома. Девок перехватить и ко мне в загородный офис, в подвал.
Май жалко ссутулился, заморгал желтыми глазами.
— Ну как? Будешь теперь смерть выколачивать? — издевательски спросил Тит.
— Сме-е-ерть… сме-е-ерть!.. — жадно зачмокала дыра.
— Жену с дочкой не трогайте! — взмолился Май, протягивая руки к Титу. — Меня в подвал заприте! Только их оставьте в покое! Дочка маленькая! — Мысли его сбились от отчаяния и, безумно засмеявшись, он понес черт знает что: — Слушайте! А зачем выколачивать смерть? Ведь Ханна говорит… посредством раны!.. Говорит, мыслит… значит, существует! Вы ее можете держать в специальном помещении… в… хрустальном гробу… и общаться, испрашивать… советы по бизнесу!..
Тит спешно распорядился, не сводя взгляда с бормочущего Мая:
— Поищи-ка, Рахимушка, что-нибудь для выколачивания. Сейчас начнем!
Рахим порскнул на кухню, а Тит схватил Мая за обе руки и пылко обнадежил:
— Если удачно выколотишь смерть, эта квартира — твоя, а еще тридцать тысяч долларов за бебрика и немецкая пианина для ребенка! А не выколотишь — отправлю твои кости на сувениры! Надо же с кого-то начинать. Вот и станешь ты Юрой Гагариным в новом бизнесе! Первопроходцем!!. А то, выдумал: кралечку мою в хрустальный гроб засунуть!..
— Надо… выколотить… смерть!.. — гадко заканючила дыра, извергая черные кровяные пузырьки.
Вбежал Рахим — с аллюминиевой поварешкой в одной руке, в другой — почему-то с утюгом. Тит вырвал поварешку, яростно согнул и метнул в рыжебородого, а утюгом замахнулся на Рахима:
— Кретин! Сказано было: выколачивать будем, а не пытать!
Рахим с готовностью испугался — присел, огляделся и, осененный варварской идеей, схватил старинный стул (бидермайер!), с треском отломил ножку.
— Бесы вы поганые! — завопил Май.
Тит, Рахим и бородач окружили его, а дыра подхлестывала, жадно всасывая воздух:
— Не могу-у… терпе-еть!.. Сме-ерть… гло-о-о-же-ет!..
Зачарованный ужасным зрелищем, Май склонился над столом и увидел свое перевернутое отражение в зрачках мертвой ведьмы. Фатальное бессилие подавило его — он упал на колени, приник к изголовью Ханны, закрыл глаза.
— Окочурился, что ли? — в панике вскричал Тит.
— Не, хозяин, дышит, — успокоил бородач. — Приступ сердечный симулирует, гад.
— Принесите ему сердечных капель, а то, чего доброго, сдохнет не вовремя! — приказал Тит.
На минуту Мая оставили в покое. Он приоткрыл глаза и близко увидел лицо ведьмы. Она смотрела вверх с торжествующим вызовом. «Ну что, обманула меня?» — с отвращением подумал Май. В ответ дыра жадо захлюпала; Маю показалось, что вместе с воздухом она всасывает и его. Лицо Ханны сияло презрительным злорадством — будто темное ее воскрешение уже совершилось, и выколоченная смерть бросилась искать другую жертву!
Май понял смысл творившейся игры, в которой, казалось, не было никакого смысла. Ханна сговорилась со смертью, впустив ее в себя! Это было представление, сыгранное для Мая. Его огорошили, запутали, сломили самоубийством — чтобы он не произнес слово «нет»! Скажи Май «нет» ведьме — не миновать ей было безжалостного ангельского огня. А Май не помог Анаэлю ни словом, ни делом, ни помышлением. Он лишь умствовал, избегая крайностей — как двоедушный, трусливый, жалкий книжник. Он хотел «золотой середины». Но кто, кроме Создателя, знает ее? Человеку же надлежит отвечать «да» или «нет», а что сверх этого, то от лукавого.
