Сергей Кузнецов - Гроб хрустальный. Версия 2.0
– С Чаком ведь получилась та же история. Он пришел ко мне – ну, когда Белуга его поймала, спрашивает: "Что делать?". А я подумал – надо уговорить его заложить Вольфсона. Потому что тогда Вольфсона посадят, Чак окажется весь в говне, а Царёва мне достанется.
– Дааа, – протянул Феликс. – Хуеватенько выглядит, ничего не скажешь.
– Я же не думал, что так все будет! – пьяно закричал Абрамов. – Кто же знал, что Чак из окна прыгнет! Я же думал – все как-нибудь обойдется!
– Ты бы хоть потом сказал, когда все Чака травить стали.
Марина стояла, прижавшись лбом к холодной стене, и слезы текли у нее по щекам. Она вспомнила, как стучали карандаши по партам, как она крикнула Леше: "Предатель!", как он лежал потом в гробу, совсем чужой, непохожий на себя.
– Я боялся! Мне было стыдно! – кричал за стеной Абрамов. – Ты ведь теперь тоже будешь считать меня говном? Я же всего-навсего дал совет! Он же мог его не слушать!
– Я, пожалуй, пойду, – сказал Феликс, и Марина услышала, как он прошел мимо по коридору. Следом за ним бежал Абрамов, крича: "Постой, постой, выслушай меня!". Их голоса вскоре стихли. Марина вытерла слезы и почувствовала, как скорбь сменяется холодной, как кафель, ненавистью. Теперь она знала, кто виновен в смерти Леши. Это не она. Это Абрамов.
Ее снова затошнило, и она нагнулась над унитазом. На этот раз ее вырвало по-настоящему, словно тело хотело извергнуть из себя все следы прошлого. Льющаяся вода подхватила желто-красные сгустки. Марина чувствовала себя очищенной и опустошенной.
Но глубоко внутри оставалось что-то. Какая-то искра прошлого, слабый зародыш будущего.
35
– Я вот на днях задумался, – сказал Андрей, наливая водку. – Чем бы я хотел заниматься всю жизнь? Если как бы выбрать какое-то одно занятие.
– Может, секс? – сказал Бен. – Нет, все-таки я бы предпочел еду.
– Я бы читал и слушал музыку, – сказал Ося. – А если что-то одно, то все-таки секс. В стиле какой-нибудь евразийской тантры, еще не открытой.
– Ты бы и открыл, – вставил Бен. – А ты, Глеб?
– Я бы спал, – ответил Глеб. – Или просто лежал бы на диване.
– А я бы разговаривал, – сознался Андрей, – что, собственно, я и так делаю.
– Как и все мы, – сказал Бен.
– Собственно, мы и делаем то, что выбрали бы, – поправил Ося.
Все засмеялись, а Шаневич вдруг сказал:
– Пять лет назад я бы ответил – смотреть.
Глеб мог ему только позавидовать. Сколько он ни смотрел, в памяти почти ничего не удерживалось, одна-две детали. Выцветшие на крымском солнце волосы Тани, черные ногти Снежаны, буква "А" в круге, профиль Оксаны в полумраке кинозала, выгнувшаяся дугой Наталья Бондарчук. Не стоило тратить жизнь на то, чтобы увидеть так мало.
Он встал из-за стола. На этой неделе решили пригласить специальную женщину готовить, а не ходить в ближайшую шашлычную, и теперь обедали полтора часа, под водку и разговоры за будущее.
Глеб направился в прихожую. Он был почти уверен, что убийца – Ося, но хотел напоследок поговорить с соседкой снизу. Перед тем, как выйти на лестницу, он заглянул к Нюре Степановне. При виде Глеба она убрала фирменный кодаковский пакет под стопку лежащих на столе факсов. Она в самом деле напоминала юркую мышку – Глеб кивнул и вышел на лестницу. Забавно, подумал он, мы с Нюрой оба тут на отшибе. Она – старше всех, а я – слишком поздно появился. Или просто не хочу оказаться внутри.
Глеб спустился этажом ниже и остановился перед дверью. Разговаривать с соседкой не хотелось. Представил себе полоумную бабку, для которой лишено смысла все, что важно для него. Женщину, застрявшую в давно прошедшем времени. Вздохнув, он позвонил. Раздались шаркающие шаги, и знакомый старческий голос сказал из-за двери:
– Кто там?
– Я от Ильи Шаневича, вашего соседа сверху, – представился Глеб.
Дверь открылась, и на него подозрительно уставилась сухонькая женщина.
– Меня зовут Глеб, – сказал он. – Простите, не знаю как вас…
– Ольга Васильевна. Что вас интересует, молодой человек?
– Извините, Ольга Васильевна, я могу войти? – спросил Глеб.
Они прошли на кухню. Когда-то это была опрятная кухня, но следы старческого увядания заметил даже Глеб. Плита в разводах, по углам – остатки плохо сметенной паутины. Стол аккуратно покрыт застиранными салфетками, пятна с которых, видимо, не смогла бы вывести даже тетя Ася из телерекламы.
– Я хотел вас спросить про ту девушку… – начал Глеб, – ну, которую вы нашли на лестнице.
– Да, убитую, – сказала Ольга Васильевна. – Я никогда раньше ее не встречала, нечего мне о ней сказать.
– Я понимаю, вас уже спрашивала милиция, – продолжал Глеб, понимая, что впустую тратит время, – но, может, вы вспомните какую-нибудь деталь…
– Милиция! – фыркнула женщина. – Они ни о чем толком не спрашивали. Им бы лишь дело закрыть, я знаю. Наркоманы с улицы! Ерунда! При драке никто не режет горло так, как это сделал убийца. Ножом ударяют в живот или в грудь. Чтобы так ударить, надо подойти сзади и ударить из-за спины.
– Значит, это был кто-то знакомый? – спросил Глеб.
– Почему? – удивилась Ольга Васильевна. – Это просто была профессионалка. Женщина, знающая, как снимать часовых.
Боже мой, подумал Глеб, она слишком много смотрит телевизор. Как назывался тот фильм, который так нравился Тане, – про девушку, завербованную спецслужбами?
– Почему – женщина? – спросил он.
Ольга Васильевна посмотрела на него изумленными, ясными глазами:
– Я слышала, как она убегала. Я, слава богу, еще не оглохла и вполне способна узнать стук каблуков.
Когда Глеб вернулся в квартиру, Нюры в предбаннике не было. Не удержавшись, Глеб достал из-под стопки факсов пакет и быстро просмотрел снимки. На всех фотографиях Влад Крутицкий обнимал Нюру заботливо и нежно: точь-в-точь как на фотографии в Светином альбоме. "Наш пострел везде поспел", – неприязненно подумал Глеб и вернул снимки на место.
– Значит, я был не прав, – писал Глеб Горскому вечером, – это не может быть Ося.
– Значит, ты был не прав с самого начала, – ответил Горский. – Это не het. Это либо Катя, либо Настя, либо Н.С. Ни одна из них не может быть любовником твоей Марины и, значит, все совпадения, про которые ты говорил, случайны. Что я и подозревал. Твоя бритва Оккама затупилась.
– Это не может быть ни одна из девушек, у всех алиби. Н.С. была пьяна, Настя трахалась, а Катя была с мужем.
– Ты мало читал детективов, – ответил Горский. – Все это – не алиби. Бен никогда не выдаст жену, Луганов мог наврать, что трахался с Настей, а Н.С. могла притвориться, будто напилась.
Есть вещи, которые не сымитируешь, подумал Глеб. Например, нельзя притвориться, будто блюешь. Он собирался так и написать, но выскочили следующие реплики Горского:
– Это просто логическое рассуждение. Я не собираюсь искать убийцу Снежаны. Зато я знаю, как поймать псевдоЧака.
Глеб раздраженно стукнул по вопросительному знаку. Какого хрена, подумал он, что он мне голову морочит? Очень мне нужны его логические рассуждения.
– Мне, видимо, придется все-таки связаться с твоим Вольфсоном. Дай мне его адрес – и если он согласится, мы отловим Чака. Я сейчас тебе все объясню.
План Горского был прост. Вольфсон должен послать Чаку письмо: вроде бы письмо на лист, но получит его один Чак. В этом письме надо дать ссылку, которая Чака заинтересует, – и когда он пойдет по ссылке, сервер зафиксирует IP-адрес: уникальную последовательность цифр, позволяющую понять, через какого интернет-провайдера человек заходит в Сеть.
– Иными словами, – объяснял Горский, – мы будем хотя бы знать, в Москве он или нет, и, таким образом, сузим круг подозреваемых.
– А почему нельзя просто написать ему письмо с этой ссылкой?
– Потому что, если он параноик, то пойдет через анонимайзер, и мы ничего не узнаем. А так он ничего не заподозрит. И к тому же, если понадобится, мы можем похожим образом определить IP-адреса остальных подписчиков и узнать, не повторится ли этот адрес еще раз. Скажем, у Абрамова или у тебя.
– У меня не повторится, – ответил Глеб.
– Помнишь, ты объяснял принцип презумпции виртуальности? Если добавить к нему обычный принцип детективного жанра, становится ясно: подозревать надо всех. Даже меня можно подозревать в том, что я не существую. Например, давно умер. У Гибсона есть герой, который умер, а мозг его в компьютере, – может, это про меня как раз?
– Кто такой Гибсон? – спросил Глеб.
– Писатель. Киберпанк.
Что такое киберпанк, подумал Глеб. Панк за компьютером? Программист в майке с Егором Летовым? Гибрид Оси и Бена?
– В привычном смысле слова тебя и не существует, – ответил он, почему-то вспомнив Оруэлла. – Есть какой-то человек, с которым я говорю. Он и есть "ты". Больше мне про тебя ничего не известно. Если тебя зовут не Горский, а, скажем, Речной – что от этого изменится?
– Если Речной – ничего. А если Абрамов или Вольфсон – многое. – Горский отправил Глебу очередной смайлик и спросил: – Знаешь ведь старую шутку про то, что трудно поймать черную кошку в темной комнате?
