Мария Елифёрова - Двойной бренди, я сегодня гуляю
Я же человек науки, думал он жалобно, просто науки. Все вопросы к паршивому шантажисту Сойеру, который навязал ему руководство экспедицией. Из огня да в полымя, вот как это называется. Откажись ты тогда, что бы тебе грозило? Подмоченная репутация, потеря пары контрактов, разрыв с несколькими чистоплюями, которые демонстративно перестали бы с тобой общаться и принялись бы перемывать тебе косточки на форумах; может быть, тебя бы даже в должности не понизили. А сейчас у тебя на носу вполне реальная перспектива пойти под суд, если с этим чокнутым барнардцем что-нибудь случится.
Продолжение ада наступило раньше, чем он ожидал. Душераздирающе вякнул скайп. Мэлори спешно нажал на кнопку ответа и остолбенел.
Экран отобразил ту же центральную рубку спасательной станции. Но вместо седого крепыша-администратора на Мэлори смотрел загорелый до глянца человек в тёмных очках, с не по возрасту высветленными волосами. Поверх рубашки у него была напялена чёрная футболка с логотипом, который насчитывал уже почти четыреста лет. Сложно было не узнать Ларри Бауэра по прозвищу "Джедай", космического корреспондента Би-би-си.
— Добрый вечер, — сказал Бауэр с экрана. — Я разговариваю с главой экспедиции D-12 Артуром Мэлори?
Прежде чем Мэлори успел дать утвердительный ответ, Джедай с ходу приступил к делу.
— Это правда, что у вас пропал находившийся в командировке барнардский профессор?
— Без комментариев! — рявкнул Мэлори и отжал кнопку. Отвернувшись от экрана, он закрыл лицо руками. Боль заполняла всё сознание — слепая, давящая тяжесть. Что этот урод делает на Марсе? И как он прознал про исчезновение Лаи?
Мэлори застонал и закусил зубами основание большого пальца. Но заглушить одну боль другой удалось лишь на мгновение.
30. ЛИЦОМ К ЛИЦУ У КРАЯ ЗЕМЛИ
Барнарда, 20 декабря 2309 г. по земному календарю
Заключительный банкет проходил, как и положено банкету, в самом большом зале Золотого Университета Таиххэ, с высокими сводами и окном во всю стену, за которым открывался вид на тающие в сумерках карамельные шпили и башни города. Смеркалось на Барнарде своеобразно — очень, очень медленно, по мере того как невидимое за опаловой атмосферой солнце сползало за горизонт, опал лиловел и синел, постепенно наливаясь сумраком. Зал был ярко освещён старомодными светодиодными подвесками. Со своего места во главе стола встал ректор университета — уже немолодой, с седеющими усами, но, как многие барнардцы, по-юношески стройный, в коричневом костюме и лимонно-жёлтой пилотке. Подняв бокал с зеленоватой пенистой жидкостью, он произнёс хорошо поставленным голосом по-маорийски:
— Дамы и господа, для нас было большой честью проводить этот конгресс, ставший значительным научным событием как для нашей планеты, так и для Земли, гости с которой присутствуют здесь. Для нас также большая честь принимать наших земных коллег, в сотрудничестве с которыми было сделано археологическое открытие века — ископаемая цивилизация планеты Марс. И особая честь для нас видеть на нашем конгрессе потомка Фаомы Лаи, сто девятого ректора нашего университета.
Лаи, сидевший рядом с ним, тоже встал, зардевшись. Его чёрный костюм был снова безупречно вычищен, рубашка белела как никогда, и на этот раз он воспользовался сурьмой (к неудовольствию Лики). Ректор свободной рукой обнял его.
— Именно при участии Виктора было совершено это открытие. Кроме того, уже во время конгресса Виктор благодаря своей эрудиции и сообразительности сумел обезвредить страшное оружие, оставшееся от войны двухтысячелетней давности, о которой не рассказывают в учебниках. Ваше здоровье, Виктор!
— Вы вгоняете меня в краску, Тафири-миир, — Лаи опустил глаза. — Не такой уж я эрудит. А что касается Марса, то там я проявил такую безответственность, что мне до сих пор неловко перед моими коллегами с Земли.
— Вы истинный представитель рода Лаи, — ректор потёрся щекой о его щёку, что, как уже знали земляне, заменяло на этой планете этикетный поцелуй. — Я не принимаю возражений против тоста за вас.
В воздух поднялись бокалы; взлетели брызги пены. Барнардцы не чокались, а дули на бокал, и Лика с Патриком последовали их примеру. Они сидели у того же конца стола, поблизости от ректора. На Лике была новая сиреневая блузка, волосы перехвачены ниткой цветных стеклянных бус, которые вчера прислал ей лично ректор — барнардский обычай не только настаивал на женских украшениях, но и считал их абсолютно уместным официальным подарком в любой ситуации. Коннолли был всё в том же прокатном костюме и уже успел свыкнуться с обязательным головным убором. Банкеты на конференциях — тот недолгий миг для любого, кто имел дело с наукой, когда всё кажется прекрасным и естественным, а главное, заслуженным.
— За Вика! — сказал Коннолли. Лика ответила ему улыбкой. Их руки с бокалами скрестились.
У зеленопенного фой-ири был освежающий ягодный вкус, однако напиток вскоре обнаружил своё коварство. Лика вдруг почувствовала, что существует как бы отдельно от окружающего мира; понимая чужую речь и отвечая на чьи-то реплики, она тем не менее воспринимала остальных словно сквозь сияющий кокон из прозрачной, но эффективно заглушающей чувства ваты; свет сделался ярче, восприятие красок обострилось. Сидевший в каких-то полутора метрах от неё Лаи вдруг очутился страшно далеко и оттуда, издалека, улыбнулся ей и поднял бокал. Не понимая, на каком расстоянии она находится, Лика встала со стула и потянулась к нему чокаться, в нарушение всех барнардских обычаев, но не дотянулась. У неё закружилась голова, и она оперлась рукой о стол. И тут о её бокал звонко ударилось что-то ещё. Треклятая Майя Лоуренс (откуда она тут взялась?) приняла движение Лики на свой счёт и поспешила ответить взаимностью.
— Будем! — глупо хихикнула Майя. Вот жаба, мелькнуло в голове у Лики, горазда говорить гадости о барнардцах за глаза, а напиться на их банкете — милое дело. Зависнув над столом в акробатической позе, она подтвердила по-английски:
— Будем! За Киплинга!
С наслаждением увидев, как оторопела Майя, Лика громко процитировала:
- Несите бремя белых, -
Сумейте все стерпеть,
Сумейте даже гордость
И стыд преодолеть!
— Лика, тебе уже хватит, — Патрик подёргал её за юбку. Он говорил ещё что-то, пытаясь её вразумлять, но поскольку сам был под воздействием фой-ири, ничего особо вразумительного не выходило. Лика оторвала руку от стола, пошатываясь, выпрямилась, издевательски послала Майе воздушный поцелуй и залпом осушила бокал. Ей сделалось весело; огромная темнокожая Майя, сидевшая между двумя крошечными барнардцами, обиженно поджала губы и тронула локоть соседа справа от неё — черноволосого, как Дафия, худощавого профессора с эмблемой фаарского университета на жилете, и тот, поняв её без слов, схватил бутылку и налил ей новую порцию. Сжав в руке бокал с переливающейся через края пеной, Майя поднялась во весь свой баскетбольный рост, отпихнула ногой стул и принялась басом декламировать из Эмили Дикинсон.
Началось всеобщее веселье. Барнардцы поняли только то, что их гости, следуя какому-то своему обычаю, читают стихи, и с энтузиазмом присоединились к декламации, хотя никто из землян не разбирал ни единой фразы на их языке — земной слух воспринимал лишь придыхания с рваным ритмом. Лике было жарко; воздух светлыми волнами плавился в глазах. Ей срочно было надо в туалет. Отодвинув Патрика, глянувшего на неё осоловелыми глазами, она выбралась из-за стола.
Расстояние до двери показалось ей бесконечным, а коридор оглушил тишиной. Освещение в фойе было пригашено — рабочий день давно окончился. Не без усилий переставляя ноги — цветные изразцовые плиты пола вели себя чудно, прикидываясь крутой лестницей, ведущей вниз, — Лика добрела до нужной двери. Похоже, напиток обладал ещё и мочегонным действием. За всё время конгресса она так и не поняла, женский ли это туалет и раздельные ли уборные у барнардцев. К счастью, там никого не было, и кабинки плотно затворялись. Испытав неимоверное облегчение, она одёрнула на себе одежду, выбралась из кабинки и ополоснула лицо холодной водой. Украшение из бус свалилось с её головы в раковину, она машинально подобрала его и сунула в карман. В зеркале кто-то чужой с распущенными светлыми волосами пялился на неё из космической дали. Встряхнувшись и усилием воли вырвавшись из липкого сияния, она переступила порог и снова оказалась в фойе.
Она замерла, пытаясь вспомнить дорогу обратно в банкетный зал, и тут почувствовала, что в фойе она не одна. В тусклом розоватом свете лампы она различила маленькую фигурку в шортах и пилотке, стоящую у стены.
— Как вы себя чувствуете? — спросил барнардец по-английски, и она поняла, что это Лаи.
