Андрей Остальский - КонтрЭволюция
— Короче говоря, — сказал Софрончук, дожевывая кусок шоколада. — Мы компромат на товарища Фофанова собирать будем…
— Я этого не говорил! — мотал головой Ульянов.
Но Софрончук продолжал, не обращая внимания на протесты.
— А ведь разработка партработников запрещена категорически — без специальной санкции парторгана соответствующего уровня… В данном случае — Политбюро.
— Нет, нет, Софрончук, ты все неправильно понимаешь! — решительно возразил Ульянов. — При чем тут Политбюро? Мы простую смертную, гражданку Наталью Шонину разрабатываем! Беспартийную. Официально она никакого отношения ни к каким ответственным партработникам не имеет! А с ней мы в полном праве разобраться. Даже можно сказать, обязаны — ведь сигналы на нее поступили…
— И надо, естественно, одного из старших офицеров «девятки» для этого с места срывать и отправлять в Тмутаракань — чтобы сигналы на какую-то бабу никому не известную проверять. Правдоподобно, ничего не скажешь… Кем она хоть работает? Может, допуск какой-никакой к секретным сведениям имеет?
— Да нет… какой там допуск… художница несостоявшаяся, Суриковский заканчивала… в настоящее время безработная. Тунеядка фактически.
— Час от часу не легче… Может, она с кем из диссидентов в родстве? С Сахаровым или Солженицыным знакома? Солженицын-то как раз жил одно время в Рязани…
— Нет, врать не буду. Таких сведений не имеется. Пока не имеется. Но ты, с твоим-то опытом и чутьем, может, чего-нибудь в таком духе и накопаешь. Очень недурно было бы что-нибудь на нее иметь — к Международному совещанию.
— Ну, хоть что-нибудь на нее есть? Ведь ты говоришь — сигналы были?
— Ну, тунеядство вот это. И разговоры сомнительные…
— Сомнительные или антисоветские?
— Ну, пока скорее сомнительные. С религиозным душком. Ты на месте как раз уточнишь. Я специально областное управление просил ничего пока не предпринимать. До приезда проверяющего из Центра.
Помолчав и подумав, Ульянов добавил:
— Но вообще-то должен тебя предупредить… Мильтоны там, судя по всему, уж больно ретивые… По всему видно, не дала она кому-то, вот они и мстят теперь…
— А этот великий кто-то, он что, очень ее хотел? Значит, недурна бабенка?
— На, погляди сам, — Ульянов достал из кармана конвертик, из конвертика черно-белую фотографию. Софрончук взял в руки, повертел…
— Не очень-то тут поймешь-разберешь… вроде ничего…
— Областные докладывают, что до сих пор мужики сплошняком на улице оборачиваются. А ведь ей за сорок.
— Ну, может, и вправду красотка — по провинциальным понятиям…
Помолчали.
— Ладно, — сказал Софрончук. — Пора домой.
— Никаких домой! Тебя машина ждет — на Казанский ехать. В десять утра поезд…
— Да вы что, с ума тут посходили? Что еще за срочность?
— Срочность — это само собой… но еще хотелось бы из Москвы тебя на время убрать поскорей…
— Погоди, да ты что, спрятать меня хочешь, что ли?
— Ну да, от греха-то. А то знаешь, наши деятели коммунистического и рабочего движения… испугались шибко, что ты их заложишь… Как бы с испугу резких движений не начали делать… Но вообще-то двух зайцев хочу убить — кого-то же на самом деле надо в Рязань посылать. Почему бы не тебя?
— Слушай, так я тебе, получается, спасибо еще сказать должен?
— Да ладно тебе… свои люди — сочтемся. Давай-ка выпьем лучше еще… На дорожку…
2
Софрончук сидел в кабинете начальника рязанского областного управления подполковника Жудрова и морщился от разносившихся по всему зданию звуков — сочных ударов шарика по поверхности пинг-понгового стола и веселых воплей. Жудров заметил раздражение на лице московского гостя, сказал извиняющимся тоном:
— Обед…
И даже руками развел: дескать, что поделаешь.
Потом все-таки вскочил и направился к двери.
— Пойду, разгоню их…
— Ни в коем случае, — сказал Софрончук, — люди же разрядку получают, дело хорошее.
— Да и обед сейчас кончится, минут пятнадцать осталось, должны разойтись, — с облегчением согласился Жудров.
Софрончук кивнул головой, искоса поглядывая на начальника управления. Что за тип, черт его разберет. То улыбается подобострастно, то изображает высшую степень сосредоточенности. То, что не умеет казаться искренним, это само собой. Это даже можно понять: у него что-то типа ревизии, а в работе по интересующему Центр направлению допущен серьезный прокол. Как себя вести в этой ситуации, непонятно. Тем более что московский человек представляет загадочную и могущественную «девятку» и велено с ним всячески сотрудничать. Но все-таки прямое начальство в совсем другом управлении сидит — во Втором главке, и что оно думает обо всей этой истории, неизвестно. Интрига сложнейшая, сам черт голову сломит…
— Значит, операцию вы провалили, — бесстрастным тоном сказал Софрончук.
— Не совсем так, товарищ полковник. Разрешите доложить…
— Не надо формальностей, — поморщился Софрончук. — Рассказывайте по-человечески, что случилось.
Набрав в легкие побольше воздуха и преданно смотря в глаза московскому визитеру, Жудров принялся докладывать:
— Как только мы получили установку на разработку объекта Пушистая, я поручил начальнику пятого направления майору Кобзеву подготовить спецоперацию. Но сам отбыл в командировку в Москву. Майор Кобзев санкционировал операцию и привлечение агента Маньячка. Когда я вернулся, операция была в разгаре. На третий день по возвращении я получил указание Центра прекратить любые оперативные действия в отношении объекта Пушистая, указание было немедленно выполнено, но, к сожалению, ситуация к тому моменту вышла из-под контроля. Разбор полетов мы пока отложили, и не хотелось бы предвосхищать события, но, боюсь, придется ставить вопрос о неполном служебном соответствии майора Кобзева и капитана Линейко, непосредственно руководившего операцией. Она носила явно авантюрный характер, была плохо продумана и организована. Особенно грубой ошибкой было отведение агенту Маньячке, в отношении которой и раньше имелись негативные данные, центральной роли… Были основания предполагать, что она недостаточно психически уравновешенна. Это ведь даже из псевдонима видно.
— Да уж, — поежился Софрончук, — я еще когда материалы в Москве читал, поразился. Ну, думаю, дают ребята, понадеялся, что кличка не отражает реальность…
— В отношении агента Маньячки тоже будут сделаны самые серьезные выводы, товарищ полковник…
— Да что взять с агента, тем более, с агентессы, — сказал Софрончук. — А вот с этого вашего Кобзева и Линейки надо головы поснимать…
— Но, товарищ полковник госбезопасности! Обратите внимание, справедливости ради. Операция сама по себе не была провалена и могла увенчаться успехом, если бы Центр в последний момент не включил красный свет. Буквально на следующий день объект Пушистая должна была встретиться с нашим оперативным сотрудником и попытаться продать ему по спекулятивной цене предмет религиозной пропаганды. Имеющий, вдобавок, историческую ценность. Она была бы задержана с поличным. Были собраны и другие компрометирующие ее данные. Таким образом, задание Центра было бы выполнено! Другое дело, что в результате резкой остановки операции агент Маньячка разбалансировалась и полностью вышла из-под контроля, фактически раскрыв наши действия и наших оперативных сотрудников перед объектом Пушистая. Вот за это виновным придется отвечать. А сама операция, повторяю, могла быть успешно завершена. Если бы не решение Центра.
— Вы, подполковник, на Центр вину не перекладывайте! — рассердился Софрончук. — Какое, к дьяволу, успешное завершение? О чем вы говорите? Вам какая была дана установка? Наталью Шо… я хотел сказать, объект «Пушистая», разрабатывать и собирать на нее компромат! Кто вам давал задание готовить ее арест? Кто вам позволил создавать вокруг нее ажиотаж, привлекая внимание посторонних, и так далее? Это же называется самоуправство и глупость выдающаяся, и ничего больше! И еще имеете наглость зудеть тут про успех операции, которую вам, видите ли, Центр сорвал! Серьезных неприятностей хотите? Так я их вам устрою…
Подполковник Жудров побледнел. Вскочил, вытянулся в струнку, стал что-то лепетать, заверять, что уроки будут извлечены, ошибки не повторятся… «Точь-в-точь как я перед Фофановым», — пришла неожиданная мысль в голову Софрончуку. Но вслух сказал примирительно:
— Ладно, ладно. Не сомневаюсь: сделаете выводы из произошедшего. А теперь дайте мне послушать ту запись, что обещали.
Жудров приободрился:
— Итак. Оперативная запись, сделанная ночью на 30 сентября в квартире объекта Пушистая. То есть на следующий день после приостановки операции. Агент Маньячка по собственной инициативе, не ставя в известность своего куратора, явилась на квартиру Пушистой. Два голоса в этой записи легко различимы. Низкий, почти мужской — это агент Маньячка, а высокий, звонкий — объект Пушистая.
