Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2010)
Сам не раз говорил, что в экстремальных ситуациях интуиция обостряется настолько, что даже появляются экстрасенсорные способности. То есть вроде как человек может видеть сквозь стену и идти в полной темноте и ни разу не сбиться. Пока же так не получалось, а время приближалось к ночи. И главное, что утро не сулило ничего, — та же тьма и сырость.
Самое время бы прибегнуть к собачьему чутью Ролика, но беспутный пес куда-то, как обычно, унесся и давно уже не появлялся, бродя какими-то своими тропами. Хозяин несколько раз негромко посвистывал, призывая его, но тщетно.
Макс, впрочем, как обычно, демонстрировал невозмутимость. Разумеется, какой поход без таких вот неожиданностей? Если без них, потом и вспомнить-то нечего. Другое дело, когда кто-то вдруг застревает в лазу, ни туда и ни сюда, просто торчит голова и верхняя часть туловища, ухватиться не за что, оттолкнуться тоже, а тут еще и смех начинает разбирать от такой беспомощности, вроде как истерика, и чем безнадежней, тем смешней.
И вдруг неожиданно из темноты радостный голос Макса:
— О, Гармин!
Еще через секунду:
— Всё, тронулись.
И действительно, не более чем через час все на поверхности, под ночными звездами, с наслаждением вдыхают травяные запахи и азартно обсуждают недавние скитания. Тут же веселился, подскакивая то к одному, то к другому, как обычно в последний момент неведомо откуда вынырнувший пес.
Естественно, всем было интересно, как же Макс все-таки определил спасительный путь к выходу, а он лишь загадочно улыбался и отвечал:
— Спасибо Белому!
Вроде как помог не кто-нибудь, а таинственный Белый спелеолог, местная легенда, призрак, временами являющийся заблудшим доморощенным диггерам в Сьяновских катакомбах.
Да хоть бы и ему — главное, выбрались!
Вечерами Макс часто стоит у окна своей двухкомнатной городской квартиры и держит в руках навигатор. Там, в кружочке, выплывают циферки — один спутник, два, три… Ну и так далее. Их может быть и гораздо больше, только зачем? Понятно, когда ты в лесу, в горах, на неизвестном проселке, вообще в дебрях, а в городе что?
Тем не менее Макс внимательно следит за появлением новых цифр, потом устремляет взгляд вверх, в темное предночное небо, где если что и видно, то только луну и звезды (если без облаков), ну, может, промелькнет еще какая-нибудь светлая точка, самолет какой-нибудь, хотя если повезет, то, может, и спутник. И на дисплее навигатора засветится красным флажком место, где стоит Макс, и можно даже прочитать название улицы и номер дома, разве что только нет этажа и номера квартиры — фантастика, до чего дошла техника!
Ага, теперь Макс знает, где находится, — он обнаруживает себя в определенной чуть ли не до метра точке земли, на материке, в гигантском мегаполисе с многомиллионным населением…
Аскетичное лицо его проясняется и светится удовлетворением.
Невидимка и Беатриче
Поначалу, признаться, напрягало: ложишься спать и невольно вспоминаешь, что внизу, под кроватью, человек. Ну да, такой же, как все, только живущий здесь, в отличие от других, тайно.
Чужой.
Но это поначалу чужой, как обычно бывает, а потом уже не чужой. Потом — свой. Постепенно привыкли. Живет себе — и пусть. Не жалко. Появлялся же он после того, как все засыпали, а уходил очень рано — все еще грезили в сладких предутренних снах.
Место им было облюбовано под койкой в дальнем левом углу большой девятиместной палатки-шатра, расположенной почти вплотную к границе спортлагеря. Тут была натянута сетка-рабица, дальше начиналась гора, крутой подъем, всякая южная цепкая суховатая растительность. И здесь же, как раз за углом палатки, крылась небольшая расселина, сеткой не огороженная, а за ней узенькая, почти незаметная тропка наверх. Вот она-то и стала для Невидимки (назовем его так) лазейкой, которой он пользовался каждый божий день, иногда по нескольку раз.
Проникнуть в палатку не составляло никакого труда: только слегка приподнять выгоревший, болотного цвета край брезента, проскользнуть под него и поудобней устроиться на деревянном настиле. Поудобней, конечно, условно, поскольку деревянный пол — он и есть деревянный. Да и ночи на юге прохладные даже в августе, с моря ветерок приносит свежесть и влагу, вечером лучше в свитере. Он и спал в свитере, а утром карабкался через заросли, окружавшие лагерь, в гору. Там, на самой крутизне, был небольшой, метра полтора, уступ — как раз чтобы пристроить тело, прислониться к каменной стенке с кое-где торчащими пучками желтоватой, иссушенной солнцем травы. Зато отсюда во всю необозримую ширь открывалась голубая даль, до самого горизонта, где море уже окончательно сливалось с небом.
Там он и гнездился по утрам, а когда народ отправлялся на завтрак и потом на пляж, снова спускался и, уже облаченный в шорты и футболку, сливался с прочим студенческим людом. В столовой он, правда, появляться не рисковал — могли вычислить. Не случайно несколько раз утром, сразу после побудки, в палатку заглядывал начальник лагеря, бдительно оглядывал всех и говорил: “Знаю-знаю, гостит у вас тут один… Ладно, все равно мы его выловим”.
Чужое присутствие всегда чувствуется. Хотя Невидимка и был очень осторожен, о нем все равно догадывались.
Вроде как игра в прятки.
Тоже студент, физик, жил он не по путевке, а нелегально, скрываясь от начальства. Наверно, он мог бы снять комнату где-нибудь неподалеку, хотя совсем близко к лагерю, расположенному в ущелье, никакого поселка не было, только палатки да небольшая шашлычная возле моря, где можно было в случае чего подпитаться. Но он предпочитал ютиться на жестком деревянном настиле и ранними утрами, когда так приятно понежиться под одеялом, карабкался в гору.
Дело, впрочем, было вовсе не в деньгах. Нет, тут было нечто другое, совсем другое… Просто он непременно должен был быть здесь, в лагере, поблизости от той самой девушки, из-за которой он все это и затеял.
Море же было прекрасно — теплое августовское море, днем жара под тридцать, пляж усыпан смуглыми нагими телами. Вечером народ разбредался кто куда — кто на танцы, кто в бильярд или в кино, а кто и подальше — в Пицунду или на расположенный вблизи нее, как раз почти напротив нашего ущелья, через залив, солидный курорт, где возвышались здания всяких санаториев, турбаз и отелей. Там можно было послоняться по широкой набережной, посидеть с чашечкой настоящего крепкого кофе по-турецки (с пеночкой), выпить вина, поглазеть на фланирующих отдыхающих, сходить в кино, а то и попасть на какое-нибудь шоу заезжих гастролеров — короче, культурно провести время.
Наверно, и он жил так же, как все, и никто из обитателей лагеря не удивлялся незнакомому лицу, поскольку никому оно не казалось незнакомым, привычное лицо среди других привычных лиц, тоже загорелое, веселое, не обремененное никакими заботами, как и должно быть в благословенное летнее время. На самом же деле он был человеком-невидимкой, агентом 007, тем самым неуловимым Джо, который потому и неуловим, что он никому (кроме комплексующего по поводу его неуловимости начальства) не нужен.
Во всяком случае той, из-за кого он был здесь, точно не нужен, поскольку она, наверно, даже не подозревала о его существовании. То есть, может, и подозревала, но, так сказать, абстрактно, безотносительно к его личности. Она просто ничего не знала о нем, для нее он тоже был невидимкой. Хотя лицо его наверняка ей было знакомо. Но это и все.
Наверно, она не раз ловила его пристальный взгляд, который он быстро отводил, стоило ей тоже чуть внимательней взглянуть на него. Он и не предпринимал ничего, чтобы познакомиться, хотя приехал сюда исключительно из-за нее — только чтобы видеть ее и знать, что она где-то рядом, близко. Этого было для него достаточно.
Он ее выбрал. Еще там, в Москве. И сюда приехал вслед за ней, не в силах надолго разлучиться с избранницей, оставить ее, так сказать, без присмотра. И не то чтобы он надеялся в какой-то момент оказаться нужным ей, ну, там, к примеру, спасти тонущую в море (плавала она, кстати, отлично) или защитить от слишком назойливых ухажеров, а вообще.
Конечно, в этом было что-то, мягко говоря, не совсем обычное, но, с другой стороны, у юношеской романтики разные лики: иногда чувства так обострены, что опасаются любого слишком грубого, слишком натурального прикосновения. Кто знает, может, и в самом деле порой лучше оставаться в отдалении, чем сблизиться и потом испытать горечь разочарования.
