Алессандро Пиперно - Ошибка Лео Понтекорво
Увы, наш герой почти сразу раскаялся в своем поступке. Как только все умолкли и он увидел, что к нему направляется небольшая делегация бандитов. Глава, а также уполномоченный представитель этой делегации — из тех, кого не ожидаешь увидеть в подобной роли. Настоящим лидером мог быть тот амбал с рукой, здоровенной, как бедро Лео. Или вон тот лысый с голым торсом и татуировкой на всю грудь, изображающей Муссолини с фашистским приветствием. А эти какие-то жалкие. Главный — плюгавенький тип с красным сморщенным личиком, напоминающим поверхность баскетбольного мяча. Лео чувствует запах гнили из его рта. По нечистому, как его дыхание и цвет лица, произношению можно предположить, что он происходит откуда-то из центра Италии. Слова, с которыми он обращается к Лео, не менее угрожающие, чем те, с которыми он только что обращался к онанисту (тот тем временем опять принялся за свое любимое дело).
«А ты чего защищаешь этого педика? Я тебе говорю! Почему защищаешь этого педика? Может быть, ты тоже педик. Рожа у тебя как у педика. Да и одет ты как педик…»
«Педик» — ключевое слово. Это Лео понял. Также он понял, что подобная настойчивость в причислении его к гомосексуалистам не сулит ему ничего хорошего.
«И чем занимаются педики?»
Последний вопрос обращен не к Лео. Но к одному из шестерок плюгавого. В частности, к поклоннику Муссолини. Который, очевидно, находит вопрос слишком сложным.
«Так чем занимаются педики?» — повторяет рябой, обращаясь уже ко всей камере. Но все здесь недостаточно умны, чтобы знать, чем занимаются педики. С другой стороны, и сам «педик» немного в растерянности.
«Педики берут в рот у других педиков. Вот чем занимаются педики. Очень просто».
За этим безукоризненным объяснением, предложенным рябым профессором своей аудитории, по вопросу «чем занимаются педерасты?» следует нечто невероятное.
Лео чувствует, как кто-то хватает его за горло и тащит с матраса. Но не это удивляет его. Из всех обескураживающих событий, которые с ним произошли за последние месяцы, самое невероятное — это то, что с ним собираются сейчас делать. Именно сейчас Лео более, чем когда-либо в своей жизни, не может в это поверить: сейчас, когда эти ненормальные, разгоряченные и возбужденные призывами рябого «педики берут в рот у других педиков», тащат Лео к онанисту. Но даже это не сильно удивляет Лео. Самая небывалая вещь — это то, что, поставив его напротив онаниста, они толкают голову Лео к животу несчастного извращенца. Педики берут в рот у других педиков. Педики берут в рот у других педиков.
Лео в ужасе. В то время как эти негодяи подталкивают его голову к чреслам парня, который, в свою очередь, не кажется особенно удивленным, Лео охватывает еще больший страх. Он пытается сопротивляться. Но больше для верности трагизму ситуации, чем в надежде выйти невредимым из всей этой истории.
Представь! Представь только, если бы тебя сейчас увидели твои студенты. Что бы подумали студенты, увидев такую сцену: шайка бандюг заставляет Светило Медицины взять в рот у Извращенца. Какая великолепная сцена. Какая познавательная сцена. Какой блестящий урок. Самый лучший твой урок. И конечно, самый поучительный и трагичный.
Голова Лео все ближе к интимным частям тела извращенца, который только сейчас начинает проявлять некоторую стыдливость пытаясь отодвинуться.
Этот отвратительный запах. И чем ближе Лео, тем сильнее он становится. Лео — медик. Он привык к определенным запахам. Он знает, что неухоженное человеческое тело источает адские миазмы. Лео знает: чем ближе ты к чувствительным зонам тела, тем более невыносимы запахи. Сами по себе эти запахи совсем не возмущают его. Не отталкивают его. Но одно дело спокойно относиться к запахам, а другое — брать в рот вещь, которая является их источником. Лео хотелось бы зажать рот и нос. Но единственное, что он может сделать, — это закрыть глаза.
Педики берут в рот у других педиков. Педики берут в рот у других педиков.
Он уверен, что никогда не сможет избавиться от этих фраз. Они будут звучать у него в голове как вечная мука. Вместе с воспоминанием о том, что его вынуждают сейчас сделать. Вот почему Лео был так удивлен, когда скандирование прервал другой шум. Шум какой-то возни. Как будто согласие заключенных было разрушено вмешательством какого-то сознательного протестующего. Сейчас Лео чувствует, что хватка всех этих рук на его шее ослабла. Он вдруг чувствует себя свободным. Он свободен поднять голову, но он не осмеливается сделать это. Он слышит глухие удары одновременно с криками. Затем узнает голос мрачного надзирателя, который угрожает и бранится, брызжет слюной и рычит.
Его пришли спасти. Вот его уже тащат наружу. Сейчас Лео на ногах. Его поддерживают, слава небесам, иначе он упал бы, так как чувствует, что ноги не повинуются ему. Его сердце готово разорваться. Волосы мокрые от пота. Лео видит фаната Муссолини с подбитым глазом. Он видит избитого до полусмерти рябого, который валяется в углу. Толпу его мучителей усмирили. Головы опущены, мокрые и присмиревшие лица.
«Боже, я так и думал, что этим все кончится! Доктор сказал поместить этого отдельно. Теперь он точно надерет нам задницы!»
«Ладно, никаких проблем, шеф. Ничего не произошло… Сейчас я об этом позабочусь. Я переведу его в шестую камеру. Отдельный номер для барина».
Теперь Лео часто беседует с отцом и матерью. Уже давно так. Они пришли навестить его даже сюда, в его «отдельный номер», утопающий в молочном лунном свете. Должно быть, они прилетели сюда по воздуху с ближнего монументального погоста. Они там, в полуразрушенной неоклассической часовенке старого еврейского кладбища, на котором Лео похоронил их (мать пережила отца на десять лет). Они там, в гробнице с надписью на фронтоне «Понтекорво-Лиментани», которая обозначает, что здесь гниют останки Понтекорво и Лиментани, которых родственники уложили на вечный покой. Возможно, увидев сына в затруднительном положении, они решили проснуться. (Лео воображает, что это мать притащила сюда своего мужа за рукав или за то, что от него осталось.) И после коротких сборов прилетели к нему.
Кажется, они не собираются давать ему советов, как когда-то. Они не хотят упрекать его. Более того, они делают то, чего не умели делать при жизни: они его слушают. Они стоят и слушают его с блаженной улыбкой. Часами. Стоит сказать, что в камере не чувствуется мрачной атмосферы, которая сопровождает сцену встречи юного Гамлета с духом отца; Лео вовсе не напуган, как Дон Жуан в сцене явления призрака Командора. Ничего подобного. Как я и сказал, обстановка расслабляющая. Мало того что Лео ничего не боится, он даже необычайно разговорчив. Он уже целую вечность не ощущал такой потребности выкурить сигару. У него ее нет, но чувство — как будто есть.
Хотя и не холодно, Лео озяб. Но это приятное ощущение. Вот уже третью ночь он здесь. Один. И эта дрожь до прихода родителей — самая волнующая штука, которая с ним случилась со времени его заключения. Ему даже удалось соснуть часок-другой. Может быть, потому, что он наконец освоил искусство ни о чем не думать. Искусство стоиков. Искусство не питать надежды. Ценные навыки, способные сократить, если вообще не отменить, бремя ожидания. Каждый раз, когда ему приносят еду или приходят спросить, не желает ли он прогуляться, Лео вздрагивает. Дверь его камеры издает невыносимый шум, который заставляет его вздрагивать.
Но кроме этих панических мгновений, жизнь в камере безнадежно безопасна. И впервые с тех пор, как началась вся эта история, Лео о ней не думает. Ему наплевать даже на то, что делает Эррера. Он больше не задается вопросом, почему со времени его ареста прошло четыре дня, а Эррера так и не появился. Он больше не задается вопросом, не забыл ли Эррера о нем или кто-то (бог знает почему) мешает ему увидеться со своим подопечным. Лео не думает о том, что говорят о нем люди. Люди больше не существуют. Весь мир не существует. Только опустошенная бескрайняя равнина. Вот во что превратился мир. Лео не думает больше о судье, которого фамильярно называют «доктором», — том самом, который чувствует себя прекрасно, и Лео сомневается, что он вообще появится на работе. Подпись ордера на арест Лео. Это последнее, что сделал «доктор», перед тем как пойти на пенсию. Прежде чем сойти со сцены. Лео не думает даже о Рахили, Филиппо и Самуэле. Он начинает верить, что их никогда не существовало. А если они существуют, почему они не рядом с ним? Как возможно, что они позволили такому случиться? Какая извращенная принципиальность, какое искаженное представление о справедливости могли привести их к тому, что они проявляют ледяное безразличие к нему?
Да, здесь он наконец чувствует себя защищенным. Никто не сможет причинить ему зло. Он заметил, что его безграничная воспитанность, его спокойное поведение пробуждают в охранниках, которые приносят ему еду, странную и ценную снисходительность. Вот уже долгое время никто не был столь любезен с ним. В общем, Лео чувствует себя здесь прекрасно. Он только и делает, что дремлет. Ему нужно хорошенько выспаться. Он даже начинает верить, что тюрьму напрасно недооценивают.
