Илья Бояшов - Безумец и его сыновья
Ему отвечали, ссужая подзатыльниками:
— Суров наш начальник, грозен, он рассудит, как с тобой, вором, поступать по справедливости. Прикажет повесить — вздернем играючи. А, может, помилует — считай, родился ты тогда в рубашке.
Горько пожалел обманщик:
— Зря сбежал я от монаха!
Один из чекистов сказал:
— Ты, вроде, на гармошечке наигрываешь? Любит наш комиссар гармошку. Был у него, сказывают, товарищ — бойкий гармонист — он по своему другу сильно сокрушается, слезы льет — сумеешь его разжалобить, может, тебя и помилует.
Привели пойманного в бывший господский дом, где проживал начальник. Алешка все расспрашивал:
— Скажите, каков он из себя? Не богатырского роста? А то возьмет одной ладонью, а другой и прихлопнет. Раздавит своими сапожищами, как давят запечных тараканов!
Караул на то только подсмеивался.
Совсем плут понурился, зная — не стоит шутить с комиссарами, не разбирают чекисты прибауток да россказней. И ввели тогда вора к Самому. Был грозный начальник вовсе маленького роста, щеголял в кожаной тужурке, в папахе, с шашкою. Алешку к нему подталкивали: «Вот каков он, Телентий Иванович! Трепещи, в ноги кланяйся!»
Плут же несказанно обрадовался. Бросился обманщик к тому комиссару и так вопил во все горло:
— Жив, жив дружок мой ласковый, потерянный товарищ!
Зашумели чекисты:
— Как он смеет обнимать начальника?
Сам же Теля, позабыв важность, спешил навстречу, полились его восторженные слезы. Плут, обнимая дружка, так раздумывал: «Далеко залетел мой помощник! Видно, большая нынче потребность в дураках!» И наказывал Теля караулу:
— Поднесите водки с закуской да оставьте нас с товарищем!
Остались они вдвоем, взялись попивать. Позавидовал Алешка глупому:
— Видно по тебе — сладка комиссарская власть! Ан, не выпишешь и мне мандата? Не справишь, Теля, справочку? Хочу и я покомиссарствовать. Набрала новая власть себе дураков, отчего ей не взять и пересмешников?
Велел дурак ни в чем другу своему не отказывать. Тотчас повели плута по складам, выискивая ему сапоги с тужуркой да фуражку со звездою.
8Явился новый комиссар в глухую деревню.
Набежали мужики и бабы:
— Кто ты? Откуда?
— А то не видите? Встречайте, лапотные, свою власть! Подавайте избу с полатями да кринку молока, да чашку сметаны!
Проводили его в лучшую избу — были там полати с овчиной, поставили кринки с молоком и сметаной. Макал плут хлеб в те кринки, текла по щекам сметана, растянулся он на полатях: «Славно на Руси комиссарствовать».
И захрапел.
Но не долго пришлось ему пробавляться сном. Явились наутро жители, прилепились, как репейники:
— Ты, мил человек, новая власть, давай, налаживай нам жизнь! Опостылело нам прежнее житье при царях, помещиках. Хотим немедля счастья!
Плут сказал, почесав в затылке:
— Вот вам указ — пусть будут общими козы с коровами, овцы с баранами, плетни с огородами, горшки да ухвати, печи да погреба. Свезите-ка во двор моей избы все имущество!
И вновь повалился на полати, взялся чавкать сметаной.
Заголосили бабы — с каждой тряпкой горестно было им прощаться. Однако мужья на них цыкнули:
— Полно жалеть ломаные лавки! Полно печалиться о пустых горшках!
Взялись свозить во двор добро — дня не прошло, навели коров, пинками подгоняли упрямых коз, гнали блеющих овец, волокли собак и кошек и снесли жалкие пожитки, отбиваясь от безутешных жен. Сложив и пригнав все, звали плута. И так сказали:
— Вот, все собрали, как велено. Но что-то не чуем счастья!
Алешка не долго думал:
— Тащите теперь в общий котел все, что полезет в рот, — муку ли, хлеба или меда — сообща вам добром владеть, сообща и питаться будете.
Еще громче завыли бабы. На них мужья крикнули:
— Делайте, дуры, что велено.
И взялись скрести по сусекам, бросились по погребам, по амбарам, и то, что не вымела война, вымели. Развели во дворе костер и выставили преогромный котел. Собрались возле того котла с ложками.
Когда каша кончилась, бросились к начальнику, приставали да спрашивали:
— Что-то к нам не пожаловало счастье! Чего еще, может, надобно?
Алешка, оторванный от кринок, взъярился:
— Вот вам третье поручение. С этого дня объявляю всех ваших баб общими — кто захочет, может сходиться с каждой. Какое без баб полное счастье? Веди-ка жен во двор!
Тогда одни закричали:
— Правильно!
Другие сильно тому воспротивились. Поднялся по всей деревне бабский крик. Многие мужья, опечалясь, успокаивали своих жен:
— Вот на сей раз обещал комиссар полное счастье!
Привели баб и девок и приступили делить. Сделались шум да гомон между самими мужиками — никто не хотел рябую да старую, но все пожелали румяных и грудастых. Озлобились спорщики и были готовы, засучив рукава, схватиться стенка на стенку. Их плут успокоил, сдвинув набок фуражку, оправляя гимнастерку, подкручивая усы:
— Сам я займусь распределением.
Тотчас сунулся к бабам Алешка, схватился выбирать себе лебедушку. Взревели тогда немногие верные мужья:
— Что же это, братцы, за счастье, коли отдадим своих жен и дочерей косорылым соседям?
Те же, у кого были сварливые бабы, дружно отвечали:
— Отчего нам при новой власти женушками вашими не попользоваться? А вы забирайте наших — отдаем их с радостью.
Плут тем временем лез под женские юбки. Схватились верные мужья за колья:
— Не надобно нам такого счастья. Хотим в прежнем горе пребывать с любимыми женушками.
Вопили и те, кто не прочь был подвалиться к соседской жене:
— Делайте то, что новая власть приказывает! Насладились мы общим добром, поели из котла каши — подавай-ка теперь девок, как по справедливости.
Разодрались мужики, котел опрокинули, распутали овец с коровами. Бабы, кривые да кособокие, разозлившись, тягали за волосья своих мужей:
— Покажем вам, как подсовывать нас соседским кобелям.
Все в кровь дрались, валтузили друг дружку. И запустили красных петухов под многие крыши — полыхнула вся деревня, занялась и сгорела.
Горя мало было Алешке! Хохотал он над глупостью. Сам же только чуть подпалил себе усы!
Ласково встретил Теля вернувшегося, вновь наказал нести питье и всякую снедь. Притащили им в запотевших графинах водки, копченой, соленой рыбы и готов был поросенок с гречневой кашей.
Пировал плут в ту годину, когда жмыхом питались по деревням да селам, когда пухли повсюду от голода — за обе щеки уписывал поросенка. Да взялся вспоминать:
— Помнишь, бывало, Теля, мы с тобою хаживали по дорогам с Сивкою, раскидывали балаганчик? Сладко елось, пилось, сладко спалось нам на кроватях да сеновалах!
Теля тому поддакивал. Продолжал Алешка:
— Славные песни пели с тобой, товарищ! Ах, сколько сапог пришлось истоптать, сколько дождей мочило наши головы… Ах, Теля, сладостно было нам с тобою странствовать.
И тому Теля-комиссар поддакивал.
От сытой еды и водки распалившись, вовсе плут расчувствовался:
— Ах, верный дружка! Не бросить тебе шашку? Не расстаться со своею кожанкой? Вновь раскинем балаганчик, добра на тебе будет медвежья шкура! На Петрушку напялим «буденновку», вышьем ему красные галуны.
Мычал Теля от радости.
А чекисты, дежурившие за дверьми, услышав такие речи, сильно испугались. Когда отправился плут отдыхать на господских кроватях, на барских перинах — подскочили к нему с опаской:
— Об одном просим тебя, товарищ! Не уводи с собой комиссара!
Спрашивал хмельной Алешка:
— Отчего по глупому сохнете? Али не видите? Дружка-то мой — юродивый. Зачем взяли над собой дурака начальствовать?
Отвечали ему честно:
— Нет лучше нам начальника. Славно дураку прислуживать. Нужны ему лишь тужурочка, шашка со шпорами, да каракулевая папаха. С тех пор, как его над собой поставили, течет наша жизнь как по маслу!
Похвалил плут:
— Впрямь, есть разумность в ваших словах. Ни при ком не живется так легко и вольготно, как при истинном дураке! Мудро вы устроили. Нет, не уведу я вашего начальника. Ложитесь спать спокойно. Что наболтал я по пьяной голове, то утром улетучится! Хорош комиссар ваш в тужурочке, с шашкой, со шпорами! К лицу ему папаха!
Обрадовались чекисты:
— Уж мы в долгу не останемся!
— Нет, благодарствуйте! — отвечал плут поспешно. — Знаю, знаю ваш долг. Уже одним услугу окажете, коли больше не повстречаемся!
И, выспавшись, был таков.
ГЛАВА Х
А монах, обессилев ходить, опустился на обочину. Отросла его борода, разметались длинные волосы, и крест потемнел от дождей и снега. Пуста была его сума.
Люди, проходя и проезжая, удивлялись:
— Как не страшится чернец показываться в монашьем одеянии. Как не боится безбожной власти!
