Леонид Сергеев - Мои собаки
Я показал на машину, где из салона встревожено выглядывала моя рыжая подопечная.
— Симпатичная, — улыбнулась Нина Ивановна, когда я вывел Альму и она, увидев свою новую хозяйку, вильнула хвостом и два раза негромко тявкнула.
— И вы Альме нравитесь, — пояснил я Нине Ивановне значение гавканья (я уже говорил, что неплохо изучил собачий язык и при общении людей с собаками работаю переводчиком).
— Мы подружимся, — по-прежнему улыбаясь, сказала Нина Ивановна.
— А если не подружитесь, не сойдетесь характерами или еще что, сразу звоните мне. Я приеду, заберу Альму, подыщу ей другого хозяина.
— Подружимся! — уверенно заявила Нина Ивановна.
— Хорошо бы, — я открыл дверь машины. — Садитесь, отвезу вас в Зеленоград.
— Нет, нет, спасибо, — покачал головой Нина Ивановна. — Меня в машине укачивает, да и соседка недавно ехала в такси и попала в аварию. На автобусе удобней и безопасней. В это время автобус полупустой, идет всего-то сорок минут и подходит прямо к дому. Так что, спасибо.
Нина Ивановна взяла поводок Альмы:
— Пошли, подруга!
Несколько секунд Альма растерянно топталась на месте, смотрела то на меня, то на Нину Ивановну, не в силах решить, с кем ей остаться.
— Пошли, пошли, подруга, — Нина Ивановна потянула Альму за поводок и, попрощавшись со мной, заключила: — Не беспокойтесь, все будет хорошо!
— Ну, будь счастливой, девочка! — погладил я Альму на прощанье.
Когда они садились в автобус, Альма обернулась и посмотрела на меня долгим, и как мне показалось, погрустневшим взглядом. Этот ее взгляд преследовал меня всю обратную дорогу. «Может, стоило ее оставить у себя», — подумалось, но тут же я отогнал эту мысль — всех бездомных не приютишь. К тому же, я никогда не держал собак-девиц и не представлял каково с ними. Да если еще появятся щенки, кто возьмет беспородных?
Глава третья. Некоторые размышления о «гражданах собачьего племени»
До весны я несколько раз звонил Нине Ивановне и всегда она радостно сообщала, что живут они с Альмой дружно, по вечерам гуляют вокруг птицефермы, что Альма подросла и выглядит, «как принцесса», потому что ест «все самое лучшее».
— Вообще живет у меня, как сыр в масле, — заключала Нина Ивановна. — У нее райская жизнь, любая собака позавидует.
Однажды весной, когда все блестело, сияло, сверкало, шумело и гремело, я решил съездить на дачу, чтобы «расконсервировать» ее, но в основном — чтобы пройтись по лесу, подышать свежим воздухом. Заодно я решил заехать к Нине Ивановне, посмотреть на Альму, благо Зеленоград недалеко от нашего поселка. О своем плане я сообщил Нине Ивановне по телефону. Неожиданно она пришла в некоторое замешательство:
— А зачем? — услышал я в трубку. — Альма уже забыла вас, к чему ей лишние волнения?
Я начал объяснять, что «Общество защиты животных» всегда следит за судьбой своих животных, и что мне уже звонили, спрашивали об Альме (это было правдой).
— Ой, так неожиданно! Ну, хорошо… — нехотя согласилась Нина Ивановна. — Только вы назовите точное время, когда приедете, а то мало ли что…
Это «мало ли что» насторожило меня.
Птицеферма находилась несколько в стороне от Зеленограда; с ней соседствовало несколько четырехэтажных домов, в которых проживали работники фермы. В назначенный час я подъехал к дому Нины Ивановны и позвонил в квартиру. И сразу услышал лай. Нина Ивановна открыла дверь, и я увидел Альму. Хотите верьте, ребята, хотите нет, но она сразу узнала меня — отчаянно завиляла всем телом, запрыгала на одном месте, еще громче залаяла. А вот я узнал ее с трудом. За прошедшие три месяца она сильно подросла, но выглядела очень худой, и в ее глазах я заметил какие-то болезненные искорки. Но что особенно меня поразило — она была привязана к ручке входной двери.
— Здрасьте, проходите, пожалуйста! — проговорила Нина Ивановна, с менее приветливой улыбкой, чем раньше — чувствовалось, она не очень рада моему визиту.
Поглаживая Альму я спросил:
— Что Альма так весь день и сидит у двери?
— Я держу ее в коридоре, потому что в комнате на полу ковер, может испачкать… И почему весь день? — обидчиво произнесла Нина Ивановна. — Я же говорила вам — утром и вечером мы с ней гуляем. И обедаем вместе, я в обед прихожу домой…
Я заглянул в пластмассовое ведро рядом с Альмой — в нем были отруби, которыми кормят поросят и коров. Стало ясно — для жителей фермы держать собаку на привязи — в порядке вещей; у них собака не член семьи, а сторож.
Уезжал я в скверном настроении — жизнь Альмы оказалась далеко не «райской». «Но все-таки, — размышлял я, — она живет в доме, в тепле, и Нина Ивановна выгуливает ее, и, наверняка, разговаривает с ней, а не только отдает команды. Возможно даже Нина Ивановна любит Альму, но на свой „птичий“ манер, без всяких нежностей — так относятся к привычной, но не очень ценной вещи, которую если и теряют, то особенно не огорчаются. Таким людям, как Нина Ивановна, не дано понять, что у Альмы тоже есть душа и, несомненно, более чувствительная, чем у самой „птичницы“».
Да, ребята, неизвестно что лучше для «граждан собачьего племени»: спокойная, безбедная, но однообразная жизнь, без общения с сородичами, без романтических приключений, без воспитания потомства, или свободная жизнь, с постоянными поисками еды и ночлега, со многими опасностями (бездомные собаки редко живут больше трех-четырех лет, чаще попадают под машины или их отлавливают собаколовы).
Глава четвертая. «Птичница» показывает свое истинное лицо. Сторож Тихон и несчастные охранники грядок
Через месяц, по пути на дачу, я заехал к Нине Ивановне снова. Заехал без предварительного звонка, благо было воскресенье, и я решил: если и не застану Нину Ивановну, то оставлю записку, что загляну на обратном пути.
Нина Ивановна оказалась дома, но, как только она открыла дверь, я увидел — Альмы в квартире нет. Тревожное предчувствие охватило меня.
— Понимаете… Альма… у Тихона, — начала объяснять Нина Ивановна, без всякой улыбки, растерянно, сбивчиво. — Тихон — бывший муж моей сестры. Он работает сторожем в дачном поселке…
— Почему она у него?
— Так… получилось, — Нина Ивановна опустила голову.
— Как?! — глухо спросил я. — Где живет этот Тихон?
— В соседнее доме… На первом этаже. Шестая квартира.
Я повернулся и, не прощаясь, быстро направился к соседнему дому.
На звонок в шестую квартиру долго никто не выходил, но главное — не было слышно лая, и в меня вселилась тревога. Наконец, послышался кашель, шарканье, и в двери появился низкорослый бородатый мужичок, явно выпивший.
— Ты Тихон? — спросил я.
Мужичок кивнул.
— А где Альма? — уже строго спросил я, предчувствуя, что разговор будет не очень приятным.
— А тебе зачем знать? — буркнул мужичок.
Пока я втолковывал ему, что являюсь представителем «Общества защиты животных» и что обязан видеть Альму, он пощипывал бороду; потом пробормотал:
— Собака где и положено ей быть. Раз надо посмотреть, пойдем, покажу.
Он привел меня на окраину птицефермы. По пути я спросил:
— И давно Альма у тебя?
— С зимы. Как свояченица привезла из города.
— Понятно, — процедил я. Мне сразу стало ясно, почему «птичница» просила звонить перед приездом — она приводила Альму от этого Тихона. Но зачем столько времени врала? Впрочем, ясно зачем — такому, как Тихон, Альму я не доверил бы.
Вот так, ребята. Не всегда улыбки бывают искренними. Иногда за ними скрываются негодяи.
Мы пришли к пустырю на склоне оврага. Сразу скажу — там меня ждало неприятное зрелище. Вдоль оврага тянулись полуразвалившиеся сараи и крохотные огороды (две-три грядки), все огороженные досками, разными железками, проволокой. И, представьте себе, каждый из этих клочков земли охраняли собаки. Красивые собаки — одна лучше другой, некоторые породистые — сидели на цепи около будок, сколоченных из овощных ящиков. Вид у собак был унылый, подавленный, они даже не лаяли на нас. Все понятно — просиди-ка вот так всю жизнь на цепи! Мне сразу вспомнился Сервантес: «Самое большое несчастье — несвобода».
— Что они охраняют? — спросил я у Тихона.
— Как что? Урожай! — Тихон хмыкнул и посмотрел на меня, как на полного профана в вопросах загородной жизни.
Через несколько шагов он кивнул на последний участок:
— Вон она!
Среди кустарника виднелась большая картонная коробка, покрытая фанерой; из этой «конуры» сиротливо выглядывала Альма — еще более худая, чем месяц назад, голова понуро опущенная, взгляд тусклый, безучастный. Увидев нас, Альма обеспокоено вскочила, хотела подбежать к загородке, но не смогла — натянулся «поводок», двухметровая толстая веревка. На Альме даже не было ошейника, его заменяла все та же веревка, завязанная на шее узлом.
