Эмма Хили - Найти Элизабет
– Хелен, – говорю я. – Вещи в той комнате лгут.
– Лгут?
Я открываю рот, но уже не помню, что хотела сказать.
– Почему мое кресло стоит в той маленькой комнате? – спрашиваю я.
– Потому что это твоя комната, мама.
Я поворачиваю голову, чтобы искоса взглянуть на Хелен.
– Нет, неправда. Скажи мне правду. Куда ты дела мои вещи? Кто их тебе отдал? Что ты с ними делаешь?
– Ты привезла их с собой. Это же твоя комната, мама.
– Как такое возможно? Где мы находимся? – спрашиваю я. – Это не мой дом. Ведь так?
Но почему-то в моем голосе нет уверенности. Это чужой дом, но я бывала здесь раньше. Возможно, он все-таки мой, в данный момент я не могу вспомнить никакой другой дом и никакие другие комнаты, чтобы можно было сравнить их со здешними.
– Это мой дом, – говорит Хелен. – Давай выпьем чаю. Я приготовила тебе тосты.
Я сижу в столовой. Она входит с подносом, широко улыбается мне и ставит поднос на стол.
– Но, Хелен, как же моя комната может находиться в твоем доме? – спрашиваю я. – Это ведь неправильно. Мне кажется, что это неправильно.
– Мама, ты теперь живешь со мной. Помнишь? Мы сложили все твои вещи и перевезли сюда. Здесь твоя новая комната. И ты говорила, что она тебе нравится. Все под рукой, ты сама сказала. Ванная прямо рядом справа, и не нужно взбираться по лестнице.
– Да, да, все очень хорошо, Хелен, – отвечаю я. – Но мне нужно вернуться домой. Не могу же я всегда оставаться здесь.
– Нет, мама, пока ты должна жить здесь, – говорит она, наливая молоко в чашку. Улыбка у нее на лице все такая же широкая, но я вижу, что она не смотрит мне в глаза.
– Я не могу. А что, если позвонит Элизабет? Она же не знает, где я и как меня найти. Пожалуйста, Хелен, пожалуйста, отвези меня домой.
– Пей чай, а об этом мы поговорим немного позже.
Я поднимаю чашку. Она наблюдает за тем, как я пью, и говорит:
– Я могу купить пирог в магазине. – В глазах ее появляются хитринки; она пытается скрыть их за улыбкой, но я-то прекрасно вижу. – Какой тебе купить пирог?
Я прошу у нее пирог с кофейным вкусом. Я не люблю пироги с кофейным вкусом, поэтому никто не сможет заставить меня их есть. Она убирает поднос. Уносит его куда-то или кому-то передает. Американцам в НААФИ? [9]Чтобы угощать их завтраками с колбасой и бобами? Интересно, а мне принесет она хоть чуть-чуть?
Ее плащ-дождевик лежит на столе. Значит, не только я многое забываю. Просовываю ладонь в петлю на рукаве и поднимаю руку, а потом пью чай и наблюдаю, как болтается ее плащ. Здесь еще находится газета. Я складываю ее в крошечный треугольник, стараясь сделать углы как можно более острыми.
Мимо двери проходит девушка, она собирает вещи с полок в коридоре. Это та самая девушка, которую наняла Хелен. Я уверена, что она нечиста на руку. Она ворует вещи, мелкие вещи; правда, я точно не знаю какие. И передает их той сумасшедшей. Я уже говорила Хелен, но та мне не верит. Мне необходимо выяснить, где девица встречается с сумасшедшей, и тогда у меня будут доказательства и мы сможем ее уволить. Со своего места я прекрасно вижу, как она надевает пальто, набивая карманы нашими вещами. Я встаю и хватаю свою сумку. Дверь хлопает, но я почти сразу же открываю ее снова и следую за ней по тропинке.
На повороте она останавливается. Я тоже останавливаюсь и делаю вид, будто рассматриваю засохшие подсолнухи. Они склоняются над садовой изгородью, и семечки падают прямо на мостовую. Я собираю их и кладу в карман. Девушка вновь отправляется в путь, и я следую за ней по пятам. Но, дойдя до широкой улицы, она бросается бежать. На остановке стоит автобус, она запрыгивает в него, и тот отъезжает. Я упустила ее. Она сбежала. И больше никогда не вернется, никогда, никогда. Я поворачиваю назад к дому. Посередине улицы много всякого мусора. Большие куски апельсиновой кожуры и газеты. Кажется, я что-то собиралась сделать. Что-то с газетами. Я наклоняюсь, чтобы поднять одну из них, и пытаюсь разобрать слова на первой странице. Но на них какие-то пятна, и они дурно пахнут, и я бросаю газету.
У обочины лежит крошечная бутылочка. Что в той истории говорилось о маленькой бутылочке? «Выпей меня» – было написано на ней. Остального я уже не помню. Но на бутылке, что валяется у меня под ногами, значится «Виски «Макаллан». Вряд ли в той истории в бутылке могло быть виски. Его в свое время пил Фрэнк. При нем как-то, когда я его встретила, была бутылка с виски. Правда, она не была такой крошечной.
Фрэнк сидел в машине в конце нашей улицы и пил виски, пока я рассказывала ему все то, что могла припомнить о Сьюки. Он прошептал, что ему хочется думать о ней так же, как думаю я, и всегда помнить о ней. Мы сидели рядом в полумраке, свет уличного фонаря почти не рассеивал темноту и только озарял клубы сигаретного дыма. Было душновато, но я не обращала на это внимания – мне нравились машины. В них можно просто сидеть, ничего не делая, не нужно готовить овощи или копаться в саду или пропускать простыни через каток для сушки белья.
В машине Фрэнка мне нужно было только болтать, вспоминать подробности, которые он сам забыл: название любимых духов Сьюки, цветов и газетных колонок, и еще раз то, что она сказала ему в тот вечер, когда они встретились. Это воспоминание ему нравилось больше всех остальных. Как Сьюки возвратилась домой счастливая, как она пританцовывала от радости, как снимала свое синее платье и напевала что-то себе под нос, накладывая на лицо кольдкрем. И как она лежала в темноте на кровати рядом со мной и рассказывала мне, что встретила мужчину, красавца; что он подмигнул ей и плотоядно улыбнулся. И что она поняла – с самого начала поняла, – что встретила того самого мужчину, за которого и выйдет замуж.
Я рассказывала ему все это, уставившись в пространство между нами, в промежуток между его бедром и моим, а Фрэнк смотрел на улицу. Потом он заплакал. Нет, не в буквальном смысле, слез не было; он просто как-то сгорбился и закрыл глаза. Я коснулась его волос, сзади, где они не были намазаны бриолином, а он сжал мне руку, поднес ее к губам и сказал:
– Сегодня вечером, Мод, – произнес Фрэнк. – Когда я увидел, как ты идешь к машине, то на мгновение принял тебя за нее. Ты даже не можешь представить, что было со мной в то мгновение.
Он долго не отпускал мою руку. Наконец отпустил ее, но только чтобы сделать глоток виски из бутылки, стоявшей на полу у его ног. На рукаве моей куртки, синей куртки Сьюки, образовалась складка, и я провела рукой, чтобы ее разгладить. Внезапно он наклонился ко мне и прижался лицом к моей шее. Я не шевелилась. Не скажу, что мне не понравилось, но я боялась того, что может за этим последовать.
– Фрэнк, – прошептала я.
Он выпрямился, и я стала осторожно выбираться из машины, чувствуя, что надо торопиться, так как заметила, что он тоже выходит. Но домой я отправилась одна, а он остался и еще какое-то время стоял, прислонившись к машине и наблюдая за мной. Это напомнило мне те времена, когда он ухаживал за Сьюки, и я иногда видела, как они стоят, обнявшись, в тусклом свете уличного фонаря и целуются, и он набрасывает ей на плечи свой твидовый пиджак. Вот еще одно воспоминание, которое я припасла для Фрэнка.
– Видел тебя, – пробормотал Дуглас, когда я вошла через заднюю дверь. Висевший вверху фонарь ярко освещал его лицо, отчего оно приобретало болезненный вид.
– О чем таком ты говоришь? – спросила я, выбираясь из куртки.
– В машине. С Фрэнком.
В руках он сжимал сложенную газету, и, обдумывая ответ, я внимательно ее разглядывала. Убийцу из отеля «Норфолк» схватили, и никто не сомневался, что его повесят, несмотря на то что суд должен был состояться только через несколько месяцев.
– Ну конечно. Тебе же никогда не сидится дома, Дуг, ты всегда ждешь на улице, – сказала я.
Он тоже взглянул на газету.
– Ты ведь с ним не в первый раз. И надеваешь ее одежду. О чем ты только думаешь, Мод?
Я пожала плечами и продолжала стоять у задней двери, держа в руках куртку. Я даже ни разу не взглянула на бархатное болеро с тех пор, как Фрэнк отдал мне вещи Сьюки. Как же чудесно было переодеваться и выходить на послеобеденную прогулку в новых нарядах, пусть даже для этого нужно было лгать родителям!.. Я ни о чем не думала и не чувствовала за собой никакой вины. Считать себя виноватой из-за его слов! Еще чего!
– Она была моей сестрой, – сказала я, но Дуглас уже не слушал. Он не смотрел мне в глаза. Его взгляд скользил по моему телу.
– Это ее одежда, – проговорил он, вставая и комкая в руках газету, и сделал шаг ко мне. – Снимай ее!
Он ухватился за куртку моей сестры, посмотрев на меня с такой злобой, что я отшатнулась.
– Дуг! – крикнула я. – Это не твое дело!
Я подалась к раковине, но он положил на нее руки и закрыл мне проход.
– Пытаешься играть в нее. Вот чем ты занимаешься. Надеваешь ее одежду. Заигрываешь с ее мужем. А он что? Возил тебя в их семейное гнездышко? Укладывал в их постель?
