Марлен Хаусхофер - Стена
Литературное признание приходит на удивление быстро. В 1952 г. отдельной книгой вышла повесть «Пятый год», за которую Хаусхофер получает Австрийскую Государственную премию. Писательницу узнают в Вене, ей открывается дорога в большую литературу. Брак тяготит Марлен. Она разводится с мужем и… остается в их общем доме, тянет на себе весь груз повседневных обязанностей домохозяйки, даже помогает ему вести картотеку больных.
За двадцать лет литературного труда Марлен Хаусхофер публикует несколько романов («Пригоршня жизни», 1956; «Потайная дверь», 1957; «Небо без конца», 1966; «Мансарда», 1969), рассказы, детские книги и книги о животных. Среди ее писательских удач — рассказ «Мы убиваем Стеллу» (1958) и повесть «Приключения кота Бартля» (1964), наиболее радушно принятые критикой. И все же главное произведение писательницы, ее абсолютная удача — роман «Стена», за который Хаусхофер получила престижную литературную премию имени Артура Шницлера. В одном из интервью она назвала роман «самой важной своей книгой» и добавила: «Не думаю, что мне снова выпадет такая удача, ведь на такой материал набредаешь, пожалуй, лишь раз в жизни».
Тогда, в середине шестидесятых, роман был воспринят критиками весьма сдержанно. Многие с неудовольствием отмечали чрезмерную, на их взгляд, простоту сюжета, незамысловатый язык и стиль, отказ от авангардистского письма в пользу «наивно-реалистической» манеры. Глубинные темы и смыслы книги Хаусхофер были почти никем не замечены. Лишь через двадцать лет, после переиздания в 1983 г. романа «Стена» (а затем почти всех других ее произведений), в нем вдруг увидели поразительное литературное своеобразие, бередящее душу обращение к «последним вопросам бытия», книгу-параболу, философскую притчу, ставящую под сомнение любые символы и основания человеческой веры.
Немалую роль в привлечении внимания широкой читательской аудитории к произведениям писательницы сыграли представительницы феминистского движения в Германии и Австрии. Однако роман «Стена» (и творчество Марлен Хаусхофер в целом) много шире тех интерпретаций, которые можно отыскать в феминистической литературной критике.
В центре всех книг Хаусхофер — женщины. Их проблемы, их внутренний мир, их существование за «стеклянной стеной» отчуждения выбрала австрийская писательница в качестве главного материала для своего творчества. Но Марлен Хаусхофер далека от поисков спасения в новом «движении», в новом «сообществе», как бы оно ни именовалось и какие бы лозунги ни предлагало. В ней, в ее душе навсегда осталась травма «дурного коллектива», ложного сообщества, навязанного ее поколению тоталитарной системой в 1938–1945 гг. В радиопьесе «Игра в полночь» (1955) эта тема единственный раз, пожалуй, выходит на поверхность: «Они все время говорят: мир, космос, земля, народ… Может быть (я так себе это представляю), у них внутри пустота, вот они и кричат так громко».
Роман «Стена» и вполне традиционен (у книги много литературных предшественников), и уникален. Критики уже называли это произведение «женской робинзонадой», подчеркивая связь романа со знаменитой книгой Даниэля Дефо. Катастрофа, насильно помещающая человека в совершенное одиночество, оставляющая его наедине с природой и самим собой, — что ж, эта исходная ситуация легко прочитывается в книге Хаусхофер. Казалось бы, и стиль романа — записки от первого лица, бесхитростные, без использования каких бы то ни было сложных изобразительных средств и приемов, — подтверждает эту связь. Однако внешнее подобие крайне обманчиво. Робинзон в самые сложные часы и дни своего существования ощущает себя частью человечества, более того, по замыслу автора, представительствует за все человечество, олицетворяет его стойкость, предприимчивость, умение и желание справиться с дикой природой. Героиня «Стены» наделена иным отношением к миру. Истоки подобного отношения легко нащупываются в предшествующей литературной традиции. Здесь стоит вспомнить и «Холодный дом» Чарльза Диккенса с его честным, умным и пассивным Джоном Джарндисом, удел которого — горькое и благородное одиночество среди счастливых людей. Уместно назвать и неистово-одиноких героев новеллистики Генриха фон Клейста, словно бы отделенных друг от друга стеклянной перегородкой непонимания и недоверия. Особую роль в галерее литературных предшественников Хаусхофер играет Чехов с его «Палатой N 6», в которой атмосфера отчуждения человека, его отчаянной отъединенности от других передается не только через подчеркнуто-простую и одновременно неотвратимо страшную сюжетную ситуацию, но и, в большей степени, через стиль, язык, через нанизывание и лейтмотивное повторение обыденных и непереносимых в своей обыденности деталей быта людей, лишенных осмысленного бытия. Эти авторы упомянуты не случайно. Хаусхофер выделяла их среди других, постоянно упоминала в своих немногочисленных интервью.
Среди более близких по времени предшественников австрийской писательницы критика уже называла имя Альбера Камю. Вне всякого сомнения, «стены абсурда», о которые ударяется современный человек и которые он воздвигает вокруг себя, осознав «математическую непреложность события смерти», не могли остаться не известными Марлен Хаусхофер. Сама сюжетная ситуация романа «Стена» (на это также обращали внимание писавшие об австрийской романистке) обнаруживает близость к сюжетным ситуациям двух романов Камю — «Посторонний» и «Чума». Героиня Хаусхофер, подобно Мерсо, существует в условиях «добровольного робинзонства» (С.Великовский). Стеклянная стена вокруг нее, вокруг ее мира, по замечанию старшей современницы Хаусхофер, известной австрийской писательницы Доротеи Цееман, — это «эманация ее внутреннего я». Мир воспоминаний одинокой женщины безлюден. В нем всплывают иногда бесплотные, безликие образы ее близких: двух дочерей она помнит только совсем детьми, о муже речь заходит как о предмете нереальном, лишенном каких-либо очертаний, собственных родителей героиня не упоминает вовсе. Гуго, Луиза, егерь и безымянный пастух, в горной хижине которого поселяется на лето женщина, возникают в ее сознании лишь в связи с предметами обихода и животными, имевшими к ним отношение.
Одновременно «робинзонада» героини — следствие напасти, необъяснимого и необоримого несчастья, беды, пришедшей неизвестно откуда, как чумная эпидемия в другом романе Камю. Эта «встреча с абсурдом» создает в романе Хаусхофер ситуацию негативной робинзонады, ситуацию Сизифа, обреченного на вечный и бессмысленный, на пределе сил, труд. «Воспоминания, горе и ужас, и тяжелая работа останутся, пока я жива» — подводит итог своим запискам героиня «Стены». Появление другого человека в ее изолированном мире приносит не избавление, а беду: погибают Бычок (женщина по-матерински привязана к нему, ведь она помогала его рождению) и Лукс, верный друг и надежный проводник в этом «царстве мертвых»; героиня совершает убийство, зачеркивая последнюю возможность восстановить связь с человеческим миром.
Помещая книгу Марлен Хаусхофер в определенный контекст литературной традиции, несправедливо будет не упомянуть и о другом, может быть, более важном, даже основном источнике ее творчества, источнике ситуаций, переживаний и поступков ее героинь. Этот источник — сама Марлен Хаусхофер, ее «чувство жизни», ее внутренний мир, ее вера и неверие. Д. Цееман замечает в своей статье о Хаусхофер: «Никакой из монахов-отшельников не создал книги более безбожной, чем эта женщина». Это отношение к миру, трезвое и пронзительно-печальное, связано и с судьбой поколения, к которому принадлежала Марлен Хаусхофер, и с ее личной судьбой. Роман «Стена» стал для писательницы своего рода границей обычной жизни, пограничной ситуацией, за которой началось движение к концу, уже не воображаемому, а конкретному: последние семь лет жизни Хаусхофер страдала онкологическим заболеванием, принесшим ей затем раннюю смерть.
В последней записи в дневнике (за месяц до смерти) Марлен Хаусхофер подводит скорбный итог прожитой ею жизни:
«Успокойся. В жизни ты видела слишком много и слишком мало, мало, как все люди, что жили до тебя. Плакала слишком много и слишком мало, как все люди, что жили до тебя. Может, слишком много любила и ненавидела, но не слишком долго — лет двадцать или около того. А что такое — двадцать лет? Потом часть твоего Я умерла, как это бывает у всех людей, которым больше не дано любить и ненавидеть.
Ты терпела сильную боль, без всякой на то охоты, как все люди, что жили до тебя. Скоро тело стало тебе обузой, да ты и не любила его никогда. Это было плохо — а может, и хорошо, ведь душа не слишком прочно держится в нелюбимом теле. Да и что такое душа? Пожалуй, у тебя ее никогда и не было, вот разум был, только чувства его не слишком занимали. Или было иногда что-то еще? На короткие мгновения? Когда смотришь на колокольчики на лугу, заглядываешь в кошачьи глаза, видишь человеческое горе, замечаешь необычные камни, деревья и статуи, ласточек над Римом, великим городом.
