Наоми Суэнага - СТОИЕНОВАЯ ПЕВИЧКА, или райский ангел
Каждый раз, когда у меня перед глазами встаёт лицо Дайки, мою душу захлёстывает ненависть, переходящая в страстное желание посвятить всю свою жизнь песне. В какой-то миг я поймала себя на страшной мысли, заставившей меня содрогнуться.
Я хочу, чтобы Дайки умер.
Если бы болезнь или какая-нибудь роковая случайность свела его в могилу, в наших отношениях была бы поставлена точка. И тогда я могла бы всецело отдаться пению. О, если бы какая-то непреоборимая сила решила нашу судьбу! Тогда мне не пришлось бы мучиться, как сейчас…
До чего же нелепые мысли порой лезут в голову! Но как бы то ни было, я хочу избавиться от пут. Ведь жизнь даётся нам только один раз. А мгновений, когда кажется, что тебе подвластно всё, так мало. Как тут не поддаться минутному настроению!
Между тем Госака уже начал забирать меня в ежовые рукавицы. Я ощущала это не только на уровне подсознания, но и в реальной повседневной жизни, ибо все сферы моего существования подверглись жёсткой регламентации. Где ты сейчас находишься? Когда вернёшься? В котором часу собираешься лечь спать? Когда встанешь? Хотя эти вопросы задавались мне по телефону, я чувствовала себя связанной по рукам и ногам. Не исключено, что таким способом он проверял, нет ли рядом со мной мужчины.
В один из таких дней мне неожиданно позвонил Дайки, и я тайком от Госаки согласилась встретиться с ним в кафе неподалёку от его работы.
Извини, но сегодня я смогу уделить тебе не больше часа. У меня назначена ещё одна встреча, — сказала я. С этой неуклюжей оговорки и начался наш разговор.
Ничего. Мне тоже надо поскорее возвращаться на работу. Просто я хотел тебя повидать. Узнать, как ты там.
Стоило мне услышать эти слова, как из глаз у меня неудержимо покатились слёзы, падая на оранжевый свитер, по поводу которого Дайки сделал мне комплимент: «Эта штука тебе идёт». Столь бурная реакция с моей стороны несколько озадачила его, но он неверно истолковал её причину.
— Прости меня, — пробормотал он. — Наверное, не стоило идти на такие крайности. Я не пытаюсь себя оправдать, но я ведь затеял всё это только для того, чтобы мы с тобой могли и впредь оставаться вместе. Я не думал, что история с переездом так сильно тебя заденет.
Не вытирая слёз, я машинально помешивала ложечкой чай, в котором не было сахара.
— Да нет, это вовсе не так, — возразила я. — Я хочу, чтобы мы любили друг друга. Только и всего. А жить мы можем и порознь. Для меня это не так уж принципиально.
Дайки посмотрел на меня проницательным взглядом и рассмеялся.
— На фоне твоих слёз эти слова звучат не слишком убедительно. Ну ничего. Сегодня уже четвёртый день, верно? Потерпи ещё дней шесть, и мы сможем вернуться к нашей прежней жизни. Прости, что я опять всё решаю за тебя. Давай сделаем так. Я договорюсь с транспортной конторой, и двадцать второго числа они пришлют к тебе фургон. Запиши где-нибудь, чтобы не забыть. Сейчас у нас на стройке много работы, и все грузовики заняты.
Двадцать второго числа… Именно в этот день Госака намеревался представить меня руководству эстрадного агентства.
— Видишь ли… — губы у меня дрожали. Но если уж говорить, то сейчас. — Я подумала, что, может быть, нам стоит воспользоваться сложившейся ситуацией и какое-то время пожить порознь. То есть… Я не в том смысле. Просто для видимости. По лицу Дайки пробежала тень.
— Не надо сердиться. Я же признаю, что был не прав. Больше это не повторится.
— Нет, ты не понял.
«Ну же, прыгай вниз! Прямо сейчас!» — говорю я себе и отпускаю руки, которыми держалась за край пропасти.
— У меня будет дебют.
— Что?
— Представь себе! Наконец-то. — Тут я самодовольно хихикнула. — Ты не поверишь, но, похоже, вопрос уже решён, и теперь я заключу контракт с известным эстрадным агентством.
Я парю над бездной. Мне уже не страшно. Теперь, как ни барахтайся, остаётся только одно — падать. Интересно, что он скажет в ответ? Потребует, чтобы я отказалась от этой затеи? Объяснит, что меня наверняка надуют? Я согласна на любой из этих вариантов. Пусть напоследок попытается удержать меня на верёвочке…
Однако, немного помолчав, Дайки сказал:
— Поздравляю.
То есть как это?
Не может быть. Пусть он повторит это ещё раз.
— Поздравляю. Это большое событие, — проговорил Дайки и, залпом выпив остывший кофе, поднялся. Его лицо стало белым, словно лист бумаги. Я почувствовала, что лечу вниз, в пропасть.
Пошатываясь, он направился к кассе, и я, точно полевая мышь, засеменила вслед за ним, отчаянно пытаясь сунуть ему в руку конец каната, ведь наше состязание по его перетягиванию так и не началось.
— Значит, ты меня благословляешь?
«С вас тысяча пятьдесят семь иен».
— Ну скажи хоть что-нибудь. Ты сердишься? Ни о каком разрыве речь не идёт. Ты неправильно меня понял.
«Вы дали две тысячи».
— Считай, что этого разговора не было. Ну хочешь, я откажусь от дебюта.
«Получите девятьсот сорок три иены сдачи. Благодарю вас».
Не говоря ни слова, Дайки с хмурым видом вышел на улицу, и я кинулась вслед за ним. Теперь мне оставалось только одно — плакать.
— Умоляю, прости меня… Просто я устала от этих бесконечных скитаний. В кои-то веки у меня появилась возможность поработать там, где мне могли создать приличные условия. Но теперь мне ничего этого не нужно. Мне уже всё равно.
О, как бы я была счастлива, если б эти мои слова соответствовали действительности! Оставалось лишь надеяться, что, повторяя их как заклинание, я заставлю себя в них поверить. Вот было бы хорошо!
— Ты не должна отказываться, — сказал Дайки. — Какой смысл возвращаться к пройденному? Я всегда говорил, что, мотаясь по гастролям, ты ничего не добьёшься. У тебя есть талант, поэтому я и хотел, чтобы ты поскорее оставила поприще бродячей артистки. Если ты выступишь с дебютом и станешь бороться за место под солнцем на большой эстраде, это и для меня честь. Как для твоего бывшего друга.
— Что значит «бывшего»? Мы ведь будем встречаться? Какое-то время мне придётся вести поднадзорную жизнь, но я сумею улизнуть. Если я тебя позову, ты придёшь?
— Угу…
Лицо у Дайки исказилось, как будто он собирался заплакать. Он сразу же отвёл глаза. Как это на него похоже!
— Послушай, я постараюсь по возможности оттянуть свой дебют. Так что двадцать второго можешь присылать машину, как мы условились. Что бы там ни было, я вернусь к тебе. На время.
— Ясно.
Не оборачиваясь, он торопливо зашагал к машине.
— Ну всё, договорились, — бросил он на прощание, по-прежнему не глядя на меня.
Дверца машины с лязгом захлопнулась. Включился мотор, и, выпустив облачко белого дыма, автомобиль медленно тронулся с места.
Я стояла на углу, цепенея от холода. При каждом вздохе мне казалось, что вместе с теплом моего дыхания из сердца одно за другим уходят нежные воспоминания.
Не может быть, что это конец. Ведь он сказал, что мы будем встречаться. Но тогда почему он не захотел меня проводить?
У видневшегося вдали перекрёстка автомобиль Дайки ненадолго остановился перед светофором. Мне не хотелось терять его из виду. Немигающими глазами я смотрела на тусклые огоньки задних фар. Пока они ещё не исчезли, надо успеть прошептать ему вдогонку единственно верные и правдивые слова. Но огоньки растаяли во мраке, словно зимние падучие звёзды.
Я рухнула на колени и, упёршись руками в асфальт, заплакала в голос, как ребёнок.
Наступило двадцать второе число.
Машина, которую Дайки намеревался заказать в фирме, оказывающей населению услуги при переезде, так и не пришла.
Вечером за мной заехал Госака на своём «мерседесе» и повёз меня на встречу в новое эстрадное агентство. Президент оказался толстым, как боров, белолицым мужчиной средних лет. Из беседы с ним мне запомнилось только одно: когда он что-то говорил, его пухлые отвислые щёки начинали колыхаться. Я сидела с отсутствующим видом, зато Госака говорил без умолку, чем привёл президента в прекрасное расположение духа, и он, вызвав такси, повёз нас ужинать в «Принс-отель» на Акасаку. Затем мы поднялись в бар на последнем этаже и беседовали ещё битый час, после чего вернулись в агентство.
— Кажется, предварительный зондаж прошёл успешно. Теперь он наверняка свяжется с нами снова. Ну что ж, сегодня ты недурно поработала! — сказал Госака, когда мы с ним сели в его «мерседес». Настроение у него было отличное. По пути он без конца напевал старые энка, каждый раз оборачиваясь ко мне за одобрением. — Ха-ха-ха-ха!
Вернувшись домой, я вдруг почувствовала смертельную усталость и прямо в костюме повалилась на кровать. Не зажигая света, я смотрела в окно на звёздное небо.
Мама рассказывала, что в ночь моего появления на свет всё небо было усыпано яркими звёздами. После родов она, лёжа на больничной койке, долго смотрела на звёзды и молилась о моём счастье.
