По естественным причинам. Врачебный роман - Люкке Нина
В ожидании подъема я читаю на телефоне всяческие советы: как сделать талию тонкой, улучшить память, пережить измену, понять, что делать. Действительно, что делать? Мы полагаем, что способны предугадать собственные реакции в той или иной ситуации. Мы слушаем рассказы других людей и пытаемся представить, как бы поступили на их месте. Но как вы думаете, получится ли у вас нагнуться вперед, накрыв голову руками, как показано в инструкции по безопасности, когда ваш самолет вот-вот совершит аварийную посадку на воду? Или надеть кислородную маску, когда самолет вот-вот врежется в гору? И какой смысл есть овощи и больше двигаться, когда ваши гены запрограммированы на то, чтобы вы умерли от оторвавшегося тромба в возрасте пятидесяти семи лет.
В последнее время я взяла привычку читать по ночам сводки полиции в Twitter.
#Осло, район Руделёкка. Задержан человек, угрожавший ножом другому человеку в квартире. Никто не пострадал. Проводится расследование.
#Осло, район Йордал. Задержан мужчина, разводивший небольшие костры на улице. Совместными усилиями полиции и пожарной службы костры потушены. Мужчина арестован.
Всегда утешительно, что кто-то тоже не спит, кто-то следит за порядком, кто-то печет хлеб, кто-то ведет автобус, кто-то арестовывает людей. Кто угодно и когда угодно может устроить на улице драку или влезть в чужой дом и ограбить его. Однако на удивление мало кому это приходит в голову. Большинство людей добросовестно работают во имя добра. Если вредоносная бактерия или опасный вирус идут в атаку, лейкоциты и полезные бактерии устремляются на помощь – как организму отдельно взятого человека, так и целого общества. Если кто-то и сбивается с пути, то происходит это настолько редко, что об этом тут же начинают писать в газетах и сводках полиции в Twitter. Все сообщения о насилии и разрушении одновременно несут с собой утешение: если бы подобные происшествия были обычным делом, никто бы и не подумал о них писать.
– Это действует ободряюще, не правда ли? – шепчу я, чтобы вдохнуть жизнь в Туре, который молчит уже не первый час.
Родители приводят детей к врачу, приходя в назначенный час. Мы заботимся о людях, домах, автомобилях, дорогах и автобусах, готовим еду и кормим друг друга, стираем одежду и надеваем ее на маленькие и большие тела, которые не в состоянии одеться самостоятельно. Мы отпрашиваемся с работы, чтобы ухаживать за больными детьми и стариками, ищем в Интернете информацию о симптомах и способах лечения, пытаемся заботиться о страдающих деменцией родителях, которые бродят нагишом по улице в мороз, терпеливо слушаем слабоумную мать, которая по десятому кругу рассказывает, что именно вор унес на этот раз.
Люди стараются как могут, и таких большинство. На каждого индивида, угрожающего другим ножом и поджигающего дома, найдется тысяча честных налогоплательщиков, которые бы не задумываясь спасли маленькую девочку со спичками [29]. Бог есть, думаю я. И если он есть, то где же ему быть, как не здесь, в гуще этой тщетной борьбы.
«Воистину! – восклицает проснувшийся Туре. – Аллилуйя!»
Я пытаюсь распознать в его голосе нотки глумления, но, кажется, он говорит искренне, и я даже слышу легкое всхлипывание в его углу.
Наконец стрелки часов показывают полпятого. Под фотографией Бьёрна значится: в сети 1 ч. назад. То есть он был онлайн вплоть до того момента, когда я начала читать сводку полиции. Может, они снова поссорились и ему просто нужно немного сочувствия, нужна жилетка, чтобы поплакаться. Бьёрн однажды признался, что у него бывают фантазии о медсестрах. Не таких, как обычно показывают в порнофильмах, а более зрелых, умудренных опытом, чтобы они мыли его и ухаживали за ним.
– С такими извращениями я еще не сталкивалась, – сказала я на это и поведала ему о своих фантазиях: я такая маленькая, что помещаюсь в его нагрудный карман, где я греюсь и сплю, слушая удары его сердца сутки напролет.
Я захожу в столовую и включаю кофемашину. Ранним субботним утром шансы столкнуться с кем-то стремятся к нулю, а если кто-то и появится, то всегда можно сослаться на то, что, мол, я была в городе и мне не удалось найти такси. Именно так я и скажу, если кто-то спросит.
Когда я возвращаюсь в кабинет, закидываю ноги на стол и ставлю горячую чашку с кофе на колени, мне хорошо и спокойно.
Да, мне хорошо, думаю я, ведь Туре в кои-то веки молчит.
Спокойствие разливается по телу, разрастается с каждой минутой, и ничего не мешает мне, ведь я не отвечаю ни Бьёрну, ни Акселю, ни Гру.
Надо сказать, что последние двое не выходили на связь со вчерашнего дня, тогда как сообщения от Бьёрна продолжают приходить. Последний раз он написал, когда я вышла в столовую за кофе, оставив телефон в кабинете. Я проделала путь до столовой, отмерила воду и молотый кофе, запустила кофемашину, наполнила чашку, выключила машину, вернулась в кабинет – и все это, ни разу не вспомнив о телефоне, об этой пустышке, которую я, словно младенец, не выпускала из рук целый год.
Я выхожу из клиники, чтобы купить еды, посмотреть на людей, автомобили, деревья, мир. Увидеть вокруг себя движение. Но на улице по-прежнему довольно пустынно. Не торопясь, я хожу между полок супермаркета. Помимо традиционного апельсина, я беру еще банан и гигиеническую помаду.
После этого я возвращаюсь домой. Теперь это и правда мой дом. Я заворачиваю в коридор за регистратурой и слышу, как кто-то шуршит в кабинете Бунтаря. Тут выходит он сам, так что прятаться слишком поздно.
– Здрасте-здрасте! – произносит он. – Это никак вы? Вы тоже работаете по субботам, да уж, куда мы катимся, работы невпроворот, проще было бы взять и поселиться здесь, ха-ха. Было бы неплохо отправиться в отпуск и передохнуть.
Но поскольку до отпуска еще далеко – сейчас только середина мая, – очевидно, что теперь мой черед поинтересоваться, куда он собирается. Я не из тех, кто отказывает окружающим в маленьких радостях, мне ведь известно как из разговоров в столовой, так и из «Фейсбука», что Бунтарь любит путешествовать, поэтому я спрашиваю:
– Отпуск, как же. А куда вы собираетесь на этот раз?
Я слушаю, глядя ему в глаза, и думаю: как же я не люблю эти светские беседы. Все эти общие слова. Как дела, приятно вас видеть, до скорой встречи, до свидания, хороших выходных, хорошего дня, счастливого Рождества, с Новым годом, спасибо за ужин, хорошей дороги, поздравляю, соболезную, хорошая погода, не правда ли. На самом деле все это значит не что иное, как: я пришел с миром, я не собираюсь убивать тебя, есть тебя или красть у тебя вещи и людей. Суть в том, чтобы признать существование друг друга, растопить лед. Эта пустая болтовня утомительна, но необходима, например когда сталкиваешься с коллегой в коридоре субботним утром, и в твоих интересах заставить его болтать о том о сем, вместо того чтобы спрашивать, почему ты всегда, в любое время дня и ночи, находишься в клинике.
За общими фразами и вежливыми словами можно спрятаться. Особенно после тяжелых консультаций с агрессивными, вечно недовольными пациентами я, бывает, стою в дверях, улыбаюсь и говорю всего доброго, удачи, скорейшего выздоровления, а сквозь зубы произношу совсем другие слова. Никто, кроме меня, не слышит этих слов, но я их все же произношу, средь бела дня, прямо в лицо пациенту. Это своего рода переработка отходов. Существует масса ругательств, которые можно произнести сквозь зубы – главное, чтобы в них не было звуков б, ф, м или в, в произнесении которых задействованы губы.
Всего доброго! Козел.
Скорейшего выздоровления! Гондон.
Когда я закрываю дверь, я уже улыбаюсь широко и искренне.
«Просто детский сад», – говорит Туре.
Они первыми начали, отвечаю я.
