Прыжок - Лапперт Симона

— Понимаю, что это крайне неожиданно, синьор, — завершил свой рассказ Томмазо и положил на стол визитную карточку. — Поужинайте с нами сегодня в «Бристоле» во Фрайбурге, тогда синьор Валоне вам все подробно объяснит. Если вы не против, я пришлю за вами машину в семь часов на желаемый адрес. Просто позвоните мне.

Эгон кивнул и взял визитку, провел кончиками пальцев по острым краям. Визитка тоже казалась реальной.

Томмазо встал из-за стола и протянул ему руку.

— Я надеюсь увидеть вас сегодня вечером, — сказал он и попрощался крепким рукопожатием.

Эгон проводил его взглядом. Томмазо раскрыл зонт и быстро зашагал к черному автомобилю, припаркованному у входа в парк. Эгон ощупал карман брюк. Визитная карточка все еще была на месте. Он обернулся и посмотрел в окно кафе, где за прилавком стояла Розвита и большим кухонным ножом резала пучок зеленого лука. Никогда еще она не казалась ему настолько красивой. Он повертел в руках шляпу.

— Senza fronzoli, — пробормотал он и улыбнулся.

Тут он заметил белый уголок, торчащий из-под внутренней ленты. Эгон потянул за него и достал билетик на автобус. На обратной стороне аккуратным почерком было выведено: «К какой идиллии у тебя нет доступа? Хочешь ли ты это изменить?»

Эгон вновь посмотрел на Розвиту, которая, заметив его взгляд, помахала ему пучком зеленого лука. Он поднял руку в ответ, отвернулся к тарелке и спокойно доел бутерброды и допил чай. Еще раз пощупал визитную карточку в кармане, вытер губы салфеткой и встал. Бинокль он так и оставил на столе. Натянул ворот плаща на голову и пересек площадь, миновав дворников и женщину на уборочной машине, — прямиком к магазину мобильных телефонов. Продавец с пучком на голове поднял взгляд и отложил свой телефон, когда вошел Эгон.

— Вы забыли включить надпись.

— Что, простите? — Молодой человек смотрел на него с недоумением.

— «Неотложная помощь». Надпись у вас за спиной, — уточнил Эгон. — Вы забыли ее включить.

Продавец посмотрел за спину.

— Вы один из управляющих? — спросил он.

— Можно и так сказать. Но не волнуйтесь, я никому не скажу. Я пришел, чтобы купить телефон. Такой, чтобы можно было фотографировать и получать сообщения из Ватсапа, или как там оно называется. Есть у вас что-то подобное?

Молодой человек удивленно вскинул брови.

— Конечно, — ответил он, щелкнул выключатель неоновой надписи, и та с тихим жужжанием загорелась.

Марен

Все было почти как прежде. Почти. Марен стояла на площади и смотрела вверх на окна своей квартиры, на занавески в бело-голубую полоску и кактус на подоконнике, который в этом году впервые расцвел. В одной руке она держала сумку, во второй — вчерашние колготки, пальцами сильнее растягивая место разрыва. Дождь промочил ей волосы насквозь, и теперь она чувствовала холодные капли кожей головы. За стеклом она видела силуэт Ханнеса, он стоял спиной к окну, по всей видимости, разговаривал по телефону. Марен продолжала рвать колготки. Ее успокаивал неуступчивый треск капрона. Ей вспомнился их с Ханнесом переезд в эту квартиру. То, как он развесил повсюду эти дурацкие надписи: «Choose happy», «Carpe diem», «Если судьба преподносит тебе кислые лимоны, сделай из них лимонад!». Какая чушь. Марен и тогда думала так же, но промолчала, поскольку раньше ей многое нравилось в Ханнесе: ямочки на щеках, уют, его шуточки, нежные руки, мороженица. Они валялись на полу в пустой квартире среди картонных коробок, ели чипсы и сливочный сыр, лопали пузырчатую пленку, пузырик за пузыриком, и звук был такой же, как от рвущихся колготок. Марен подумала о том, что между ее грудей, наверное, до сих пор осталась слюна Яриса. И что пакет с покупками все еще лежал в его машине под пассажирским сиденьем. Марен посмотрела на двух кровельщиков, которые, натянув капюшоны, сидели на коньке крыши и ели сэндвичи. «Если бы на той женщине был оранжевый жилет, — подумала Марен, — вероятно, никто бы и не подумал вызвать полицию». Площадь сияла чистотой, ничего больше не напоминало о сотнях людей, стоявших здесь вчера, или о разъяренной женщине на крыше. Лишь стопочка неиспользованной кровельщиками черепицы возле дымовой трубы предательски выдавала некую аномалию. Марен с силой растягивала колготки, пока не услышала треск. Ничего больше не было как прежде. Абсолютно ничего.

Марен тихонько приоткрыла входную дверь. Она хотела застать Ханнеса врасплох, холодным, чтобы у него не было времени на оттаивание морозилки своего равнодушия для поиска жалких оправданий. Только когда Марен дошла по коридору до спальни и убедилась, что он ее увидел, она твердым шагом, стуча каблуками по паркету, прошла мимо Ханнеса, даже не взглянув на него. В гардеробной достала из шкафа чемодан, при этом нарочно вытянула его рывком так, что коробки из-под обуви Ханнеса попадали на пол. О да. Ей доставляло удовольствие с шумом и грохотом сдергивать блузки, платья и брючные костюмы с металлических вешалок, бросать эти вешалки в кучу, а за ними и держатель для ремня.

— Заяц, ты что, с ума сошла? Что ты делаешь? — Ханнес остановил ее за руку.

Марен сперва попыталась вырваться, но быстро сдалась. На мгновение она позволила этой чужой жилистой руке удерживать себя и молча ждала, оставив Ханнесу узкую щель, крошечный просвет, чтобы он мог сказать ей, где был прошлой ночью, чтобы спросил, где пропадала она, крошечный просвет, чтобы вернуть все на свои места. Но Ханнес не спросил и ничего не рассказал, он просто крепко держал ее руку, считая, наверное, что это в данный момент лучшее вмешательство, его долг, если он и дальше хочет строить из себя верного потрясенного спутника жизни.

— Что за спектакль ты устроила? — спросил он. Из всех возможных фраз Ханнес выбрал именно эту. — Мне через пять минут уходить, — продолжил он. — У меня нет времени на такие истерики.

Марен заметила, что волосы его растрепаны, левое предплечье исцарапано, а рубашка на животе в темных пятнах.

— Ужасно выглядишь, — сказала она и нагнулась открыть крышку чемодана.

— Марен.

Ну какая же он тряпка. Кроме «Марен» он так ничего и не сказал. Ни о женщине на крыше, ни о полиции, ни о толпе под окнами, ни о телерепортажах. В конце концов, он мог все это пропустить, наевшись суши и протеиновых батончиков, пыхтел бы на каком-нибудь тренажере в спортзале банка или между куриных ножек секретарши.

— Куда ты, черт подери, собралась? — Ханнес закатал рукава и снова опустил их, ничего лучше он не придумал.

Марен утрамбовала одежду в чемодан, сунула туда же туфли, купальник и маску для снорклинга. Почему бы и не поплавать с маской? Она взяла и ветровку, шапку и — чем черт не шутит — корсет. Захлопнула крышку, застегнула молнию, поставила чемодан на колеса и протиснулась мимо Ханнеса в коридор. Из спальни она забрала кактус — завернула его в шарф и положила в пакет. В ванной смела всю косметику с полки прямо в сумку. Ей всегда хотелось так сделать. В душевой она тоже навела порядок — прихватила все свое, а то, что не понадобится, скинула на пол кабинки. В шкафу с верхней одеждой у входной двери она взяла плащ и толстую шубу.

— А это чье? — спросила она про джинсовую куртку, которую раньше не видела.

— Это не то, что ты думаешь, — залепетал Ханнес. — Я могу объяснить. Ты же помнишь, садовница… травы на балконе, китайские…

Марен залезла в карман чужой куртки, достала оттуда телефон, связку ключей, на которой болтался фонарик, и пару засохших липовых цветков. Она осмотрела предметы на ладони и убрала их обратно.

— Впрочем, неважно, — сказала она и повесила свои ключи на ключницу.

— Марен. Эй, Карамелька, послушай меня!

Марен резко повернулась к нему.

— Я тебе не Карамелька, проклятый ты анорексик! — огрызнулась она.

— Не понимаю, что на тебя вдруг нашло? Давай все обсудим. Куда ты собралась? — Ханнес старался говорить мягко, чтобы утихомирить ее. Он начал понимать, что она не шутит.