Джоанн Харрис - Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник)
Оказалось, что все попытки выбрать для ребенка имя приводят к одному и тому же набору названий сладкой выпечки. Салли Ланн,[77] Энджел Кейк[78] — несколько причудливо, зато так аппетитно! И разве не таковы самые нежные прозвища? Мой сладкий, пышечка моя, моя булочка, мой сладкий пирожок… На этот раз Мэгги ни капли не сомневалась: у нее родится девочка! И чтобы это подтвердить, не нужно никакого УЗИ. Она ни разу даже к врачу не сходила. Да и зачем? Чувствовала она себя прекрасно. И все про себя знала: один раз она это уже проходила. И тогда доктора, кстати, ничем ей не помогли. Так что в этот раз она прекрасно справится и сама.
За работой Мэгги стало клонить ко сну, особенно после ланча. В иные дни она с трудом заставляла себя не уснуть прямо за столом. Ее начальница, Хлоя, даже сделала ей замечание. Что ж, в конце концов, скрывать было бессмысленно, и Мэгги, дико покраснев, сказала Хлое:
— Ну, я, в общем, очень стараюсь, но вы же понимаете, в моем нынешнем положении меня часто одолевает некоторая усталость…
— В вашем нынешнем положении? — переспросила Хлоя.
— Ну да. Во время беременности, знаете ли…
Хлоя так и уставилась на нее.
— Во время чего? — вырвалось у нее.
Да, взгляд у нее, прямо скажем, был не ласковый. Мэгги эта Хлоя никогда не нравилась — тощая, рыжая, выглядит как четырнадцатилетний подросток, на ланч ест исключительно низкокалорийные йогурты. Да что она знает о беременности, эта особа? Разве она может что-то понять?
Но, разумеется, их разговор положил начало всевозможным сплетням. Теперь коллеги уже открыто пялились на Мэгги, когда она в своем закутке поедала очередной, чрезмерно обильный ланч. Она старалась не обращать на них внимания; она знала: ей необходимо поддерживать себя и ребенка. Да они же мне просто завидуют, думала она. Они нам с тобой завидуют, Куки!
Через неделю во время перерыва на файв-о-клок к Мэгги заглянул Джек.
— Это правда, что ты беременна? — спросил он. — Хлоя говорит, ты ей сама призналась.
Мэгги пожала плечами.
— Ну да.
Джек был потрясен.
— Ты что, с кем-нибудь… встречаешься?
— С какой стати? — удивилась Мэгги. — И вообще, я прекрасно себя чувствую. — Она помолчала. — Ах вот ты о чем! Я не сразу поняла.
Она прекрасно знала: если бы она действительно с кем-то встречалась, Джек узнал бы об этом первым. Он, можно сказать, был настоящим гением в том, что касалось сбора (и распространения!) всевозможных слухов и сплетен. И хотя он явно не был заинтересован в возобновлении супружеских отношений с Мэгги, некий предполагаемый бойфренд у нее на горизонте явно вызывал у него легкое раздражение.
Он смерил ее критическим взором и заявил:
— Ты выглядишь просто ужасно!
— Правда? Ничего иного я от тебя услышать и не ожидала.
По крайней мере, он покраснел, понимая, что сказал гадость.
— Мэг, прости, я не хотел тебя обидеть… Но, по-моему, ты все-таки опять немного поправилась.
— Естественно. Я же беременна.
— Да нет, Мэг, ты вовсе не беременна! Правда ведь, нет?
Мэгги пожала плечами.
— Тебе-то откуда знать?
Она посмотрела на Джека и вдруг подумала: а ведь это он выглядит ужасно! Вон как скулы выпирают. И кожа на щеках обвисла, и костлявые запястья из обшлагов рубашки выглядывают. Что-то уж больно он похудел, не слишком ли много он работает?
— Между прочим, у тебя вид тоже не очень, — осторожно заметила она. — Ты все еще с Черри, или эта «диета из свежих фруктов» оказалась недостаточно питательной?
— Не пытайся перевести разговор на меня, Мэг. — Джеку нравилось думать, что благодаря телевизионной передаче «Исцели себя сам» он неплохо овладел психоанализом. — Сейчас речь о тебе. Что за историю ты в последнее время всем рассказываешь? Насчет своей «беременности»?
Мэгги улыбнулась.
— А почему ты думаешь, что это неправда?
— Ну… потому что… это неправда! — воскликнул он, словно маленький мальчик. — Откуда у тебя этот ребенок? Он точно не мой, а другого мужчины у тебя нет. Так кого же ты, собственно, рожать собираешься? Семейную упаковку «Криспи Кремз»?
«Наверное, подобные речи должны меня огорчать», — подумала Мэгги, чувствуя в душе прежнюю сладостную безмятежность — эту безмятежность подарила ей новая беременность. И она улыбнулась Джеку своей новой, безмятежной улыбкой.
— Через четыре месяца ты сам все увидишь, Джек, — сказала она. — Ну, пока. Успокойся и съешь что-нибудь, способствующее пищеварению.
После этой их встречи сплетни о состоянии Мэгги окончательно вырвались на свободу. У каждого было свое мнение относительно ее загадочной беременности — некоторые полагали, что она просто спятила, другие же были уверены, что она все это придумала, чтобы вновь завоевать внимание Джека. Но эти две точки зрения представлялись Мэгги настолько нелепыми и не соответствующими действительности, что она даже не пыталась их оспаривать. Ей и так было хорошо, и она, с нежностью прислушиваясь к чудесному, какому-то теплому ощущению в своем чреве, продолжала кормить себя и свое дитя свежим хлебом, печеньем, бисквитами, пирожными и пирожками.
И с чего она вообще взяла, что для рождения ребенка так уж необходим мужчина? В детской песенке давно уже дано правильное определение: «Из конфет и пирожных, из сластей всевозможных»[79] —вот из этого сделаны девочки, а потому Куки — да именно так ее зовут! — совершенно точно знает, что ей необходимо. Куки, кстати, постепенно становилась все более требовательной: она заставляла Мэгги буквально с ума сходить то по сладкому рисовому пудингу, то по яблочному пирогу со взбитыми сливками, то по слоеному торту с фруктовой начинкой и кремом, то по пирожным с патокой. А то вдруг подавай ей круассаны с медом и хрустящий французский багет.
На седьмом месяце Мэгги чувствовала себя уже настолько тяжелой и какой-то усталой, что по-настоящему ей хотелось только одного: сидеть дома и смотреть телевизор. Да-да, сидеть, завернувшись в плед и поставив рядом с собой кувшин с розовым лимонадом или, может, кастрюльку с горячим шоколадом, тарелку с теплыми лепешками и абрикосовый джем. Она потребовала, чтобы начальство предоставило ей декретный отпуск, и никто ее требования оспаривать не стал. Правда, в приказе говорилось: «Предоставить отпуск по семейным обстоятельствам», — но Мэгги было лень опротестовывать эту нелепую формулировку. Они не верят в существование Куки? Ну и что? Ей-то какая разница! Никто из них ей, Мэгги, теперь не нужен. Сослуживцы все же время от времени ей позванивали. Она понимала, что эти люди желают ей добра, но в их помощи совершенно не нуждалась. Как и в их советах относительно всяких полезных диет. Не требовались ей и советы психотерапевта — ни по поводу налаживания семейных отношений, ни по поводу возможного неблагоприятного исхода ее фантомной беременности. Мэгги твердо знала: ее Куки — никакой не фантом. Мало того, Куки в свои семь месяцев утробной жизни уже проявила себя как личность достаточно сильная, по сравнению с которой все эти «доброжелатели» казались бледными привидениями. Куки была теплой. Куки была милой. Куки была средоточием ее любви. И Куки всегда была голодна. Так что Мэгги без малейшего сожаления покинула офис и теперь все время посвящала Куки. Принятое решение, похоже, придало ей сил, она даже начала сама что-то печь, тем самым избавив себя от необходимости слишком часто ходить в магазин. Она заказала в магазине «Сделай сам» кое-какие краски и сама покрасила стены в детской — в той самой комнате, которую они с Джеком в тот, первый раз так и не сподобились подготовить к рождению малыша. Детскую Мэгги сделала светло-розовой, цвета «розовой воды», а бордюр нанесла по трафарету — он представлял собой нечто вроде маленьких кексов, похожих на чашечку цветка. Она как раз свинчивала детскую кроватку (из светлого дерева, с простынками под цвет занавесок), время от времени отрываясь от работы и подкрепляясь пончиками, когда в дверь позвонили.