Чарльз Буковски - Женщины
– Ничего, разберешься, Хэнк. Она повесила трубку.
Я набрал номер снова.
– Малышка…
Она повесила трубку. А потом уже не вешала: бзззз, бзззззз, бзззз…
Я вытянулся на постели. Зазвонил телефон.
– Тэмми…
– Хэнк, это Вэлери. Я только что домой пришла. Я хочу тебе сказать, что твоя машина стоит на стоянке пиццерии с открытой дверью.
– Спасибо, Вэлери, но я не могу ее закрыть. Там плетеное кресло застряло в ветровом стекле.
– О, я не заметила.
– Спасибо, что позвонила.
Я уснул. Сон мой был беспокоен. Мою машину отбуксируют. Меня оштрафуют.
Я проснулся в 6.20 утра, оделся и пошел к пиццерии. Машина стояла на месте. Всходило солнце.
Я нагнулся и схватил кресло. Оно по-прежнему не поддавалось. Я рассвирепел и стал тянуть его и дергать, матерясь. Чем невозможнее это казалось, тем больше я психовал. Неожиданно раздался треск дерева. Я воодушевился, откуда-то взялась сила. В руках остался отломившийся кусок ножки. Я взглянул на него, отшвырнул на середину улицы и снова принялся за работу. Оторвалось еще что-то. Дни, проведенные на фабриках, за разгрузкой вагонов, за поднятием ящиков с мороженой рыбой, за перетаскиванием туш убитого скота на плечах, принесли свои плоды. Я всегда был силен, но в равной же степени ленив. Теперь я прямо-таки раздирал это кресло. Наконец я вырвал его из машины. Я набросился на него прямо на стоянке. Я расколотил его на куски, я разломал его на части. Потом собрал их все и аккуратно сложил на чьем-то парадном газоне.
Я залез в «фольксваген» и отыскал стоянку рядом с домом. Теперь оставалось только найти автомобильную свалку на авеню Санта-Фе и купить новое стекло. Это подождет. Я вернулся в дом, выпил два стакана ледяной воды и лег спать.
71
Прошло четыре или пять дней. Зазвонил телефон. Тэмми.
– Чего тебе? – спросил я.
– Слушай, Хэнк. Знаешь маленький мостик, по пути к моей маме?
– Ну.
– Так вот, прямо рядом с ним гаражная распродажа. Я зашла и увидела пишущую машинку. Всего двадцать баксов и в хорошем рабочем состоянии. Пожалуйста, купи ее мне, Хэнк.
– На хера тебе машинка?
– Ну, я тебе никогда не говорила, но мне всегда хотелось стать писателем.
– Тэмми…
– Пожалуйста, Хэнк, всего лишь один последний раз. Я буду тебе другом на всю жизнь.
– Нет.
– Хэнк…
– Ох, блядь, ну ладно.
– Встретимся на мостике через пятнадцать минут. Я хочу побыстрее, пока ее не забрали. Я нашла себе новую квартиру, и Филберт с моим братом помогают мне переехать…
Тэмми не было на мосту ни через 15 минут, ни через 25. Я снова залез в «фольк» и поехал к ее матери. Филберт грузил коробки в машину Тэмми. Меня он не видел. Я остановился в полуквартале от дома.
Тэмми вышла и увидела мой «фольксваген». Филберт садился к себе в машину. У него тоже был «фольк», только желтый. Тэмми помахала ему и сказала:
– До скорого!
Потом зашагала по улице ко мне. Поравнявшись с моей машиной, растянулась на середине улицы и осталась лежать. Я ждал. Тогда она поднялась, дошла до машины, влезла.
Я отъехал. Филберт сидел в машине. Я помахал ему, когда мы проезжали мимо. Он не ответил. Глаза его были печальны. Для него все это лишь начиналось.
– Знаешь, – сказала Тэмми, – я сейчас с Филбертом.
Я рассмеялся. Непроизвольно вырвалось.
– Поехали быстрее. Машинку могут купить.
– А чего тебе эту поеботину Филберт не купит?
– Слушай, если не хочешь, можешь остановиться и просто меня высадить!
Я остановил машину и распахнул дверцу.
– Слушай, сукин ты сын, ты же сам мне сказал, что купишь машинку! Если не купишь, я сейчас начну орать и бить тебе стекла!
– Ладно. Машинка твоя.
Мы приехали. Машинку еще не продали.
– Всю свою жизнь до сегодняшнего дня эта машинка провела в приюте для умалишенных, – сообщила нам дама.
– Значит, теперь она как раз по адресу, – ответил я.
Я отдал даме двадцатку, и мы поехали назад. Филберта уже не было.
– Не хочешь зайти на минутку? – спросила Тэмми.
– Нет, мне надо ехать.
Она донесет машинку и без моей помощи. Машинка портативная.
72
Я пил всю следующую неделю. И ночью, и днем, и написал 25 или 30 скорбных стихов об утраченной любви.
Телефон зазвонил в пятницу вечером. Мерседес.
– Я вышла замуж, – сказала она, – за Маленького Джека. Ты с ним познакомился на вечеринке, когда читал в Венеции. Он славный парень, и деньги у него есть. Мы переезжаем в Долину.
– Хорошо, Мерседес, удачи тебе во всем.
– Но я скучаю по тому, как мы с тобой пили и разговаривали. Ничего, если я сегодня заеду?
– Давай.
Она была у меня уже через 15 минут, забивала косяки и пила мое пиво.
– Маленький Джек – хороший парень. Мы счастливы вместе.
Я потягивал пиво.
– Я не хочу ебаться, – сказала она. – Я уже устала от абортов, я в самом деле от абортов устала.
– Что-нибудь придумаем.
– Я хочу просто покурить, поболтать и попить.
– Мне этого недостаточно.
– Вам, парням, только и надо, что поебаться.
– Мне нравится.
– Ну, а я не могу ебаться, я не хочу ебаться.
– Расслабься.
Мы сидели на тахте. Не целовались. Мерседес разговаривать не умела. Она неинтересна. Но у нее ноги, задница, волосы и молодость. Я встречал интересных женщин, бог тому свидетель, но Мерседес в их список не входила.
Пиво текло, косяки шли по кругу. Мерседес работала все там же – в Голливудском институте человеческих отношений. У нее плохо бегала машина. У Маленького Джека жирный и короткий член. Сейчас она читает «Грейпфрут» Иоко Оно.[14] Она устала от абортов. В Долине жить можно, только она скучает по Венеции. Ей не хватает велосипедных прогулок по набережной.
Не знаю, сколько мы разговаривали, вернее, она разговаривала, но уже гораздо, гораздо позже сказала, что слишком надралась и домой не поедет.
– Снимай одежду и марш в постель, – сказал я.
– Только без ебли, – сказала она.
– Пизду твою я не трону.
Она разделась и легла. Я тоже разделся и пошел в ванную. Она смотрела, как я выхожу оттуда с банкой вазелина.
– Что ты делаешь?
– Не бери в голову, малышка, не бери в голову.
Я натер вазелином член. Затем выключил свет и залез в постель.
– Повернись спиной, – велел я.
Я просунул под нее руку и поиграл с одной грудью, другой рукой обхватил ее сверху и поиграл со второй. Приятно лицом утыкаться ей в волосы. Я отвердел и скользнул им ей в задницу. Схватил ее за талию и притянул ее жопу поближе, скользнул резко внутрь.
