Людмила Бояджиева - Пожиратели логоса
— Да не могу я, Коляныч! Слишком уж много знаю. Рядом пули свистят, совсем рядом. Ты в опасности, пойми! Тебя хотят запутать и обратить в монстра.
— Тьфу, заладил, как юродивый на паперти! Это тебя запутали с ног до головы! — Николай пошарил за пазухой и выложил на клеенку черный аппарат. Телефон узнаешь? С элементом слежения, между прочим. Если ты определенный номер набираешь, то сигнал в нужном месте срабатывает и прослушивание подключается.
— Это он для моей безопасности сделал, Вартанов С.О. Что бы подстраховать.
— А где сейчас твой Севан знаешь?
— Я звонил на работу, говорят — в ответственной командировке.
— Н-да… В психушке он. Зациклился на фантастических домыслах, сочинил целый трактат и даже пытался дать интервью по каналам ТВ и радио. Поведать миру свою историю про свирепствующий на земле Ад.
— Выходит, решился… — Филя опустил голову.
— Ты тоже считаешь, что вся наша жизнь — антимир с перевернутыми законами добра и зла? Что нет чести, совести, сострадания, любви? А передо мной сержантик двадцатилетний в Афгане на гранату грудью упал, чтобы мы, сопляки, жили. И чтобы я, в частности, сейчас тебе, запутавшемуся, мозги прочищал.
— Сострадание и любовь есть… Я в ад не верю… У Вартанова свои соображения были, — упрямо бормотал Теофил. Хотелось ему рассказать про зловещее пятно мутантов и странное происхождение выросшего в приюте мальчика. Решил умолчать. Лишь коротко отговорился: — Севан имел веские основания думать так. Где он лежит?
— Этого тебе никто не скажет. Ну, скис ты, Филя. Не ожидал, что судьба «куратора» так потрясет тебя. Извини… А ведь я приятное сообщение в клюве принес, как аист. Насчет издания твоего сборника уже точно договорился. За счет культурного фонда. Ты составь сам, что считаешь нужным. Ведь есть же хорошие, идейно осмысленные и эстетически оформленные вещи!
…Их тьмы и тьмы. А нас всего лишь свет!
Но чашечка весов нас поднимает выше
имущих право жить. И горек вышний бред
от предвкушенья бед, и подвиг неподвижен…
Вот это — настоящее! Так в память и врезалось. Добра мало, перевешивает зло. Но чашечка весов поднимает ввысь Добро! У него ж удельный вес по духовной шкале выше! Здесь у тебя так точно закручено… Только… ты извини, старикан, стихи теперь народу не близки. Продукт для избранной аудитории. Да, узок ваш круг и чрезвычайно далеки вы от народа.
— Кто это «мы»? Ты меня с ними не сравнивай. Я по другую сторону баррикады, с Александром Сергеевичем. «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы…» — как тебе такая постановка вопроса? «Сердца для чести живы!» Ты вдумайся на секунду!
— Так это ж Пушкин. Другое дело.
— А если я, Теофил Андреевич Трошин скажу тебе: «- Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!» Ты ж меня в психи запишешь и обхохочешься. Какие такие порывы? Какие сердца живы для чести? О чем это он? — юмор, Коляныч, черный юмор. Если не розовая банальность, — вскочив, Филя метался по веранде. — Извини, что разволновался. Печатать мои сочинения не надо. Не ко времени, ни ко двору…
— Садись, выпьем. За великую силу искусства.
— За её, триклятую, — Филя мрачно уставился на запятнанную скатерть и выговорил с непривычным напором:
…Смейся, смейся, не слушай меня
Страхом, видимо, я ослеплен.
Но во тьме не придет сатана,
Я то знаю, как выглядит он…
… Ничего-то ты, Колян, не понял…
Машина Николая энергично умчалась в туманную перспективу улочки. Филя постоял на крыльце, недоумевая, как будет дышать в трубочку гаишника далеко не трезвый водитель. Потом вернулся в дом, прошел в темную горницу и долго сидел, уставившись в золотой угол. Оттуда смотрели две женщины — та, что произвела на свет Бога и та, что была матерью Теи. К пианино Филя подсел с острым сожалением — оказывал подрастающий Теофил бурное сопротивление матери, пытавшейся затерзать его гаммами. А вот притерпелся бы, овладел инструментом и грянул бы сейчас бетховенскую сонату. Или это дивное шопеновское «сочинение 27», что может перебирать лишь едва — едва непослушными пальцами.
Шагов он не услышал. Легкие руки, обвившие шею, пахли медом и летом. На лицо обрушился шелк её волос и окутал теплом, покоем.
— Ты не должен печалиться. Ты умеешь заклинать звуки. Ты знаешь, как победить духов. Это правда.
Она улыбалась в отсветах золотого угла — бедная, потерянная, совсем одинокая девочка.
38
Очин сжался, втянув голову в плечи — пуля просвистела рядом. Штабель пустых канистр, скрывавший его, качнулся и обрушился с громовыми раскатами. За раскатами последовала тишина — ни шороха, ни выстрела. Выждав пару минут, полковник осторожно выглянул. Грязна стена складского ангара с разинутой пастью черной двери, ящики, бочки, ржавый металлический хлам, больше напоминали свалку, чем место хранения железнодорожного инвентаря. Гиблое место, дрянное. Ветер, ставший сырым и пронзительным, как только солнце скрылось за козырьком сизой тучи, шнырял среди мрачного запустения. Шаги…Тяжелые, размерянные, с железным лязгом мерили растрескавшийся асфальт. Ближе, ближе… Никого… Ладони Очина, сжимавшие короткую рукоять миниатюрного автомата стали липкими. С загривка стекала к лопаткам струйка пота. Пригибаясь к земле и стараясь быть бесшумным, как ниндзя, он переметнулся к укладке шпал. И вовремя остановился — в трех метрах чернели ботинки лежавшего за ящиками трупа. Кошмарные пластиковые бахилы или как там у них называется это, торчали носками вверх — рифленые смоляные кувалды… Кувалды зашевелились, противник, явно живой, сумел подняться и высунуть из-за угла свою зловещую харю. Очин подался назад, в спасительное укрытие ящиков и захлебнулся от ненависти — похоже, они окружили его! Полупрозрачное забрало шлема скрывало физиономию монстра, принюхивающуюся хрящеватым хоботом. Он чуял добычу, развернувшись всем негнущимся корпусом к появившейся в поле зрения новой мишени
«— Лелька! Куда! «- охнул про себя Никита Сергеевич, увидав вышедшую из ангара жену. Яркий спортивный костюмчик, джинсовая каскетка на апельсиновых, небрежно разметанных прядях, веточка с белыми цветами в руке.
— Никита, ты где? — она озиралась, обманутая затишьем. В мазутно-помойном зловонии мощно повеяло её любимыми духами. Еще секунда и женщину сразит пуля притаившегося убийцы.
«Была не была!» — Очин метнулся к укладке рельс, вызывая огонь на себя. Сзади застрочил автомат. Кто-то прикрывал Очина и прижавшуюся к стене ангара Елену. «Свои!» — с облегчением подумал он и тут увидел двоих с хрящеватыми хоботами, выскочивших за спиной. Да ведь они убиты! Убиты!
Он вскинул короткий автомат и с остервенением нажал гашетку. Застрочила очередь. Очин видел, как на сером комбинезоне монстра расплылось пятно. Одно, другое, третье… Не красными были они — светились ядовитой зеленью. Промычав что то невнятное, убитый подломился в коленях, рухнул на пыльный асфальт. Тут же загрохотало, завоняло пронзительно-кислым. Полковник упал, не успев выругаться, Лена ойкнула, схватившись за голову. Каскетку её как ветром сдуло, а прямо на загоревшем лбу обозначилось алое отверстие. Женщина закричала.
— Никита, с ума вы сошли! Третий час забавляетесь, — она терла лоб носовым платком. — Разукрасили, как клоуна. Тебе на массаж пора. Анна Владимировна заждалась. Ой, противный какой, прямо жуть! Я ж тебя ночью бояться стану. — Лена с отвращением потянула скрывавшую лицо мужа маску космического пришельца.
— Будет! Отбой! — павший монстр встал, поднял забрало шлема и отер лицо рукавом «скафандра». — Забегались. Адреналинчик-то прямо кипит. — Он протянул руку, помогая Очину подняться и дружески тряхнул её. — Мое почтение победителю.
— Э, не честно так, Гена! Нельзя подыгрывать из уважения к возрасту. Я ж ещё о-го-го! Ваших трупов пять. У нас — шесть с Лелькой.
— Елена Владимировна вне игры. Вы, Никита Сергеевич, не убиты, а ранены. Так что перевес налицо. Правда, госпожа Очина? — «Монстр» расстегнул комбинезон, поигрывая мускулами.
— Предлагаю ничью. Победила дружба. Это событие мы после ужином непременно отметим. Идет, Геночка? — Очина игриво кинула в накаченного монстра цветок.
— Шашлыки за мной, — пригрозил атлет в комбинезоне супермена.
— Ой, вредно то как! — театрально вздохнула Леля и крикнула удалившемуся по нужде за угол ангара мужу: — Пупсик, ты там поскорее, машина ждет!
39
Крым и в апреле — все равно Крым. А бывшая совминовская дача и без Совмина пуста не бывает. Отремонтировались, конечно, новые хозяева, обставились — все на уровне.
А что официантка подает блюда в кружевной наколке — это даже волнует, цепляет ностальгией по «Книге о вкусной и здоровой пище», которая была бестселлером в полном дефицитов детстве Никиты.
