Юля Панькова - Война не Мир
― Разрешите подсесть?
― Подсаживайтесь, ― ответила я.
― У нас одинаковый верх, ― сказал он.
― Мой фирменней.
― Это фигня. Вам никогда не приходило в голову, что все мы в один прекрасный момент накроемся одним тазом?
Боже, ― взмолилась я, ― почему ты посылаешь мне своих проповедников?
― Вы не из братьев Иеговы? ― спросила я вслух.
― А почему бы сразу не марсианин? ― обиделся он, ― я могу показать паспорт.
Я закрыла глаза. Не надо, ― подумала я, ― не надо марсиан с паспортами.
Он порылся в кармане и достал зеленую книжечку.
― Сегодня день рождения моего сына.
― Чего ж вы не дома? ― спросила я и тут же испугалась собственного вопроса. Сейчас он начнет рассказывать про то, что сын выгнал его на улицу в дикий мороз. Дядя был, как и я, в беговом костюме.
― Родина-мать! ― сказал он.
― Чего? ― не въехала я. Собственно, мне все равно.
Он оглянулся, будто боялся, что нас подслушают. Его глаза заблестели.
― Вы окажете мне небольшую услугу?
Я протянула руку к его паспорту.
― Показывайте, ― велела я.
Он торопливо, но с сомнением, засуетился пальцами по страницам. Паспорт выгнулся и сложился веером. Я взяла его и открыла на фотографии. Дядя провел ладонью по лицу.
― Правда, он старый. Я его выкрал.
― Где? ― опять не поняла я. С листика смотрело тот же лицо, только без шапочки. Под подбородком был симпатичный галстучный узел.
― Неприметный, да? ― гордо спросил дядя, ― вот такое лицо… Вы можете меня выслушать? Я заплачу!
― Платите психоаналитику. Я ― журналист, ― предупредила я и только тогда заметила, что паспорт зеленый, дипломатический. Слово «заплачу» заставляет иначе взглянуть на вещи, ― так где вы его выкрали?
Дядя молчал. Видимо, собирался духом. Слово «журналист», похоже, тоже не из простых.
― Тем лучше, ― наконец, решил он, ― пусть узнают.
Он побледнел.
― Оо! ― сказала я, ― вы уверены?
― Моя семья во Франции.
Я кивнула.
― Сегодня день рождения сына. Как хотите, а я даже не могу отправить ему письмо.
Дальше дядя рассказал, что после окончания института он работал шпионом. Он жил в Женеве, на берегу. По легенде ― он был профессором. Собственно, он им и был. Он женился на молоденькой студентке, чтобы все было как настоящее. Родил сына, практически стал французом, начал забывать расположение зданий на Красной Площади.
Мы оба грустно хмыкнули.
― Да, да, ― продолжал он, ― а потом сеть раскрыли. Мне устроили дорожную катастрофу и вывезли из страны. Я видел фотографии моих похорон.
Он замолчал.
― У вас нет детей? ― спросил он немного погодя.
Я молча покачала головой. Чтобы лишние картинки из его судьбы не лезли самопроизвольно мне в голову, приходилось часто-часто моргать.
― И что теперь? ― спросила я.
Он вздохнул.
― Уже 10 лет живу тут… По утрам кефир покупаю. У меня пенсия.
Мы одновременно крикнули официанта. Кричать не стоило, конечно, кафе было совсем маленьким и почти пустым. Но мы крикнули. Первый раз в жизни я подумала, а не рассказать ли ему свою историю.
― Вы же знали, что родина вам не мать. Зачем поперлись в шпионы?
― Знал, разумеется, ― сказал он.
Это был Чучельник наоборот ― тот, кто заранее со всем согласился. Он даже не пытался придумать причину, по которой типа стоило получать зарплату за то, что он делал. Если представить себе шкалу Чучельников в виде круга, и мы начинаем свой условный жизненный путь в верхней точке, то тот, кто стремится к абсолютному несогласию, покатится вниз. Но и тот, кто согласен абсолютно со всем, тоже будет падать туда же, только с другой стороны. В конце концов, окажется, что нирвана у всех одна. Она же таз.
По моим наблюдениям, есть виды занятий, которые просто есть. Кажется, их большинство ― шеф-повар, столяр, компьютерщик… много всего… Никто не слагает про них легенды (разве что в брошюрах для поступающих). Одновременно с ними существует деятельность, по поводу которой надо найти объяснение. Как, например, полицейский. Обычно, объясняя свое занятие, полицейский говорит, что спасает мир от засранцев (не путать с московской милицией! Ни разу не встречала на лице московского милиционера иллюзий). Или прапорщик ― он думает, что кует защитников родины. Сексолог ― помогает людям любить, психотерапевт ― лечит душу, проститутка ― кормит маму. Маркетолог ― повышает объем продаж. Как-нибудь надо собраться и проверить, сколько процентов из них делает то, о чем говорит.
Мы заказали портвейн, который похуже ― омыть сливовые носы в слезах ушедшего времени. Я подумала, что слива на носу ― это особый знак. Все знают, как делать сливу? Объясняю. Указательный и безымянный пальцы, согнутые наподобие кусачек, надо держать наготове. Главный секрет искусства сливы ― подкараулить момент. Как только собеседник начинает считать ворон, молниеносным движением надо прищемить его нос как можно сильнее. Признак того, что пора отпускать ― возмущенный гнусавый вопль и отчаяние в глазах. До вопля может пройти всего доля секунды. Но этого достаточно, чтобы кончик носа стал фиолетовым, как спелая слива. Если твой нос таков, значит, ты дал себя подловить. Настоящая слива бывает только раз в жизни. Никогда не бывает сливы только у тех, кто никогда не дает себя обмануть. Дело в том, что «сливочник» (тот, кто собирается прищемить тебе нос), как правило, сначала дает понять суть. Потому что иначе ты не прочувствуешь, какому позору подвергся. Если же понять сути тебе не дали, предполагается, что ты уже видел, как сливу проделывают с другими. По любому каждый должен быть в курсе, к чему приводит запудривание мозгов: ой, смотри, птичка!.. Как бы там ни было, слива ― это признак того, что мозги тебе все-таки продолбали, в какой-то момент ты согласился смотреть на птичку.
Быть шпионом ― в этом есть что-то нелепое. Быть рассекреченным шпионом ― мне кажется, это слива.
Где-то у апологетов я читала, что термин «промывка мозгов» произошел от китайского выражения hse nao (буквально: мытье мозга). Особая процедура освобождения сознания от ненужных идей.
В войне с северной Кореей американцы активно использовали психологическое воздействие на противника. Американцы взрывали в воздухе упаковки с листовками, отчего листы рассыпались по территории, на танках стояли громкоговорители и в городах работали радиостанции. Для разъяснительной работы среди населения была сформирована целая рота. Американцы добивались лояльности. Они объясняли, что ведут борьбу против коммунистической агрессии. За добровольную сдачу в плен предлагали взрослые деньги.
Через два года от начала военных действий из американской армии дезертировали почти пятьдесят тысяч человек и продолжали сбегать пачками. Все потому, что Южные корейцы плюс СССР тоже вели психологическую обработку пиндосов. СССР распространял среди амеров листовки, похожие на любимые американцами газеты. В листовках говорилось о расовой дискриминации в американской армии, дискредитировалось американское правительство и высмеивались толстопузые империалисты. Солдатам вручали рождественские открытки с пожеланиями вернуться домой в новом году. Кажется, мы уже проделывали такое перед революцией. Моральный дух вражеской армии был промыт. В корейской войне пропало без вести 8000 американских солдат.
Китайские коммунисты подвергали взятых в плен в Корее американцев hse nao. Пленных заставляли долго-долго бежать и потом объясняли устройство мира. Из некоторых делали Маньчжурского Кандидата, однако.
После войны в Корее США пересмотрели свой взгляд на психологическую атаку. Говорят, что в знаменитом артефакте «Наставление FM-33-5», слова «политическая информация» были исправлены на «идеи»: «Психологическая война ― это мероприятия, при помощи которых передаются идеи». Примерно так.
Я подумала о том, что и в этот космос мы полетели первыми.
Когда в лаборатории Павлова случился потоп, выжившие собаки вдруг забыли свои условные рефлексы. Павлов сказал, что у них промылись мозги. Еще я вспомнила, что в немецких концлагерях пленным лили на голову холодную воду. В Китае термин hse nao появился только в 50-м, то есть, позже.
Бывший шпион и я оказались стойкими к алкоголю. Невзирая на то, что после портвейна мы перешли на польский абсент без сахара, все, на что нас проперло, это уговаривать друг друга спасти бедное человечество. Шпион он был или нет, мне было его жаль.
Первый номер эротического журнала, несмотря на самодельную съемку и прочие происки издателя, все равно получился хорошим. Мы почти не давали рекламу, период после нового года известен спадом потребительских мотивов, но тираж, тем не менее, разобрали на 80%. Для никому не знакомого издания это сумасшедшая цифра. Да еще в военное время.
Перебегая от стоянки к подъезду, я часто представляла, что стою под громкоговорителем и слушаю новости с линии фронта. Странная какая-то война. Жизнь не замерла, а наоборот. Я не вижу, чтобы мужчин забирали в армию. Вспыхнувшая было истерия по поводу еды как-то схлынула. Прилавки, как прежде, стояли полными, никто не скупал консервы и спички, производители продолжали дарить 20% бесплатно. Только по телевизору объявили о раскрытии преступных махинаций какого-то комбината, который за Можайском взрывал собственную же колбасу.
