Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай)
Она пошарила взглядом по столу, по саду.
— Опять, поди, сбежать думаешь? — Спросил он не то, что хотел. Спросил, как ответил. — Черную головушку оставить.
— С чего ты взял?
— Да уж вижу.
— Так ты меня насквозь видишь?
— Насквозь, не насквозь. А вижу.
Она, наконец, нашла, что искала. Васины обувки: он был в сандалиях, на застежках. Без шнурков.
— Может, и думала, — призналась Аганя. — Только не хочу.
— Айда в ресторан! — подал Вася руку. — Шампанского выпьем, шашлык рубанём! А то на этих фруктах и овощах скоро просвечивать начнём.
Он надел свой красивый костюм. Подумав, пиджак снял, закатал рукава рубашки. Обул правый ботинок, потянул шнурок на левом… и порвал. Связал посредине, не долго думая, спрятал усики узла под кант с дырочками. И у Агани со звоном лопнула какая-то струнка внутри, а потом скрутилось. С усилием, с настойчивостью, в её нежелании ничего не рвать: да что же такого-то? Что случилось? Ну, порвался шнурок, и ничего больше. Они, Вася и Аганя, должны быть вместе: так уж судьба велела.
По пути Аганя заскочила в Дом отдыха: а то, в самом деле, в одной одёжке на все случаи жизни. Она же купила платье модное, с воротником-стоечкой, с подкладными плечами. И пока переодевалась, поймала себя на неожиданной ревности. Фая выбегала к поджидавшему в коридоре Васе, залетала обратно, возбуждённая и радостная, снова выскакивала. Успевала что-то нашушукивать ему, даже когда Аганя и Вася направились уходить, взявшись за руки.
— Для нашего уважаемого гостя с далекого Севера, — провозглашала артистка на ресторанной эстрадке, — у которого в таёжной трясине утонул трактор.
Кругом вековая тайга.
И бродят там дикие звери.
Машины не ходят туда.
Бегут, спотыкаясь, олени.
Навстречу, от эстрадки, широко размахнув руками, мешая парочкам на танцевальном пятачке, шёл Рыжий. Невысокий, Элемка ступал, будто великан косой сажени в плечах. Пятерни же его были, словно действительно приделанными от великана — наработанными, разносившимися. Он двигался по проходу: рыжий чуб, да клешастые пятерни.
— Братцы! — с маху саданул Рыжий себя дюжей ладошкой в грудь. — Какой я радый за вас! Я за вас — весь, — приложился теперь он двумя кулаками и словно бы разодрал грудь, — спереживался! Три или… скоко ден уж я тут! А моря ещё не видал! Братцы! Вы, хоть, мне скажите: какое оно, море?!
— Вернемся, расскажу, — хлопнул друга по плечу Вася.
Рядом с Васей в ресторане всё виделось, как и должно быть: если кто-то и топорщился, выставлялся, то примерно так, как высовывается суслик из норы или мельтешит мышь. И согнувшийся угодливо официант не вызвал неловкости за него: а как ещё ему стоять перед таким, как Вася?
Официант принимал заказ, записывал в блокнотик, как вдруг присел, вздрогнув, глазёнки его забегали, он задергал головой, будто вытаскивал свой взгляд из-под Васи:
— И-из-звитните, м-минуточку…
И через мгновение уже стоял возле соседнего столика. Впрочем, слово «стоял» не подходило. Аганя видела на такой манер согнутых людей — буквой «г» с провисшей верхней палочкой, — только на рисунке к пьесе Гоголя «Ревизор». Но тогда был царизм! Она никак не предполагала, что склоняться так могут и при советской власти!
Прогибала спину около этого столика и женщина с обесцвеченными уложенными шапкой волосами, которую Аганя приметила у входа рядом с табличкой: «Администратор».
За столик устраивались трое. Точнее, один, потому что другой расторопно подставлял ему стул, а третий, перехватив «меню» у официанта, раскрыл половинки и угодливо протянул этому первому. Были они всё трое, как с доски почета. И только главному для окончательно правильного выражения лица мешал окладистый подбородок.
Стол их заполнялся, как скатерть-самобранка.
— Для нашего гостя с далекого Севера, — опять сладкоголосо заводила девушка у микрофона:
Я знаю, меня ты не ждешь.
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь.
А если придешь, не узнаешь.
Вася задумчиво сидел, положив крупные длинные руки по обе стороны одиноко стоящей подставки с солонкой, перцем и горчицей. Тень заметно набегала на его лицо, густилась. Пальцы начинали выстукивать дробь и стекленели белые волосики на запястьях.
— Прости, — проговорил он жалостно. — Но я так не могу.
Он встал, шагнул к столу, где потчивались трое. Круглый столик с богатством яств легко поднялся над головами и встал рядом с Аганей. А их, пустой, также плавно переместился на место первого. Вася придвинул убранный стол поудобнее, между Аганей и собой. Присел и так беспечно, спокойно посмотрел. Если, конечно, не считать в его глазах обычной грусти и долгого пути.
— Ну, вот это другое дело!
Аганя ожидала, что эти трое сейчас кинутся на Васю, начнется драка. Но ничего подобного! Они как сидели, так и продолжали сидеть.
Официант с администраторшей пропрыгали в кружении, как маленький кобель с большой сучкой. А к троим, сидящим неподвижно, устремились сразу несколько официантов с подносами. Но те не прикасались ни к чему, только лица их делались ещё правильнее, почетнее, требовательнее.
Вася, как ни в чём ни бывало, подливал вино, придвигал ей ближе виноград, улыбался. Аганя стала успокаиваться: всё же по справедливости.
— Вот говорят: «Самое дорогое у человека — это жизнь». А чем она так дорога? — Он всегда стыдливо щурился, когда пускался в размышления. — Кому дорога? Ему? — указал Вася на окладистый подбородок. — Ему дорога? А помнишь, я тебе про девчонку рассказывал, которая со мной лошадник на председателя надела, про Валюху. Она тоже освободилась. Вышла, сказывают, красавица. На пианино играет — ну, ясно дело, при хозяине жила. А ей тут, на свободе, через неделю глаз вышибли. Ей, может, эта жизнь, и вовсе не мила теперь?
— Цель нужна, — вылетело у Агани. — Без цели человеку никак. — Сказала она и покраснела: человеком, по которому она могла мерить «главное», был для нее только Бобков.
— Про цель я понимаю, — опустил Вася глаза. — Только таких, как он был — один, два и обчелся. Таких много и не надо. Я не такой, как он. Только и таким, как этот, — кивнул он опять на «окладистого», — быть не хочу. Смотри-ка, бедный, весь складками изошёл — всё, поди, о народе печётся. Нет, самое дорогое у человека это — не жизнь. Само дорогое — это…
Он сидел вполоборота, двигаясь, меняя, перебрасывая ногу на ногу. Усики узла на новом лакированном левом ботинке вылезли из-под кантика, лохматились, болтались в воздухе. Ботинки вставали рядом и разница бросалась в глаза: один шнурок лежал ровным стежком, другой — выкручивался мозолью. Аганя корила себя, что в такой момент, когда надо думать о Васе, она рассматривала эти шнурки. Они виделись разными — разными и были.
Вдруг он тоже уставился на шнурки. И усмехнулся. Агане жутко сделалось: ей часто казалось, что он всё про неё знает. Как знала она про Бобкова. И сейчас Вася точно услышал её мысли.
В глазах его вновь проглянул покой, долгий путь и добрая снисходительность. Двумя пальцами он что-то выудил из своего нагрудного кармана, взял её руку и вложил в неё… — как она сразу не догадалась, когда Фая бегала туда-сюда? — бархатную коробочку. Аганя разжала руку, раскрыла коробочку и выудила за цепочку бриллиант в золотой оправе. Она успела заметить как, будто в его отражении, окончательно расплылось и растянулось, потеряв всю свою пристойность, лицо с окладистым подбородком. Словно бы отлетела, ударенная током, приближавшаяся администраторша. И приостановились, будто на них нацелили пистолет, два милиционера.
— Так лучше. Я же вижу, — улыбался Вася. — Это хулиганка, много не дадут, не переживай. Считай, я всё это нарочно. Ты из-за совести мучишься, а у мне самому уйти кишка тонка. Вот, подручные и пособят.
Рыжий вылетел на пути с широким замахом: «Кто на наших?!» И растерялся: Вася первым перехватил руку, скрутил, откинул в сторону и жёстко пригрозил кулаком. Рыжий так и остался стоять в растопырку, ничего не понимая.
— Для гостя с далёкого Севера…
Будь проклята ты, Колыма.
Что названа чудной планетой.
Сойдешь поневоле с ума.
Отсюда возврата уж нету.
С её оттопыренного мизинца свисал на цепочке маяком поблёскивающий камешек. Раскалённый до бела лом вылетал из памяти, нагонял своим огненным жалом Васю Коловёртова.
Вася уходил в густом малорослом людском окружении. Спокойный, вразвалку. С вечностью в голове.
Перед отъездом Аганя ещё раз увидела его. Вася стоял с метлой во дворе отделения милиции. Рядом с ним была Фая. Она принесла продукты, доставала из сетки и показывала всё по отдельности: колбаску, рыбку, баночку с икрой. Вася на гостинцы взирал равнодушно, но когда Фая, улучив момент, уже из своей сумочки сунула ему за пазуху чекушку, размяк и просветлел в улыбке.
