Дмитрий Сазанский - Предел тщетности
— Отворяй, хозяин, замерзли, — ласково, но настойчиво семафорили глаза Дуньки.
Прежде чем впустить внутрь, я придирчиво осмотрел их одежду на наличие крови, но на мясников они явно не тянули и выглядели скорее командой окрыленных победой сорванцов, которые вырвавшись на волю, слегка заигрались, гоняя по двору хромого пса. Крыса в драке потеряла вуаль, черт был бос на одну ногу, с надорванным по шву рукавом, и я смог впервые удостовериться, что копыт у Варфаламея не наблюдалось, озябшая лиловая пятка приплясывала, оставляя мокрый след на капоте, гриф посеял шляпу с пером и зеленый бант, вот и весь урон. Я опустил стекло со стороны пассажира и они с шумом ввалились в салон, разгоряченные, веселые и победоносно уселись на спинку заднего сиденья между двумя подголовниками.
В руках Дуньки появилась иголка с белой ниткой и она стала на живую через край прихватывать топорщащийся рукав черного фрака Варфаламея. Я заметил под левым глазом у черта фингал, Варфаламей поймал мой взгляд.
— Бессонов локтем заехал, когда мы его к стулу привязывали, — уточнил черт, закуривая сигариллу.
— Он, надеюсь, жив? — вопрос был отнюдь не праздный.
— А что ему сделается, — вместо черта ответила Дунька, — мы же не убивцы какие, как ты нас представляешь в своих фантазиях. Поучили малость, да и пусть его.
Успокоившись окончательно, нет на мне крови Бессонова, а случившееся все равно повесят на меня, я полез в бардачок в поисках ручки. Как и следовало ожидать, ничего я путного не нашел, видимо Наташка разобралась в мое отсутствие, потому что там ровной стопкой лежали карты, путеводители и прочая бумажная хрень. Раньше запустишь руку в перепутанный хлам, пошебуршишь вслепую и пальцы обязательно выхватят то, что требуется.
— У вас ручки, случаем нет? — спросил я соратников.
— Откуда? Мы ж неграмотные, — ответил за всех гриф, разведя крыльями.
— Вот ты шутишь Шарик, а Никитину не до смеха, — укорила Дунька грифа, откусывая нитку.
— Какие шутки, — гриф выглядел обескуражено, — твой Никитин ослеп и не видит, что у меня ручки нет. Мне, что, перья из себя повыдергать, заточить и отдать ему, чтоб он исписался, а самому остаться в чем из яйца вылупился?
— Никитин такой же мой, как и твой, — зашлась в крике крыса, пытаясь иголкой достать Шарика через голову черта. — Мы теперь всамделишные соучастники, по одному делу проходим.
— По какому делу? Если ты об избиении Бессонова, можешь не беспокоиться, наши с тобой имена произнесены не будут. Ты, я погляжу, на старости лет совсем рехнулась — на следователя напал свидетель Никитин, вызванный утром на допрос. Мало того, что набросился исподтишка, к стулу привязал, так еще и лопатник у Поликарпыча подрезал вместе с удостоверением.
— Как лопатник? — встрепенулся черт, повернувшись к крысе. — Твоя работа?
Дунька на секунду смешалась, потупила глаза, а затем фыркнула с вызовом.
— Моя. Я взяла кошелек. Как выражается уголовный элемент Шарик — лопатник. А что такого? Могу я Никитину презент преподнести, деньги-то у него кончились. Ему сейчас заправиться надо, полный бак, бензин-то почти на нуле.
Все сразу посмотрели на приборную панель, мотор монотонно урчал, в такт ему подрагивала стрелка показаний бензобака, склонившись влево, готовая окончательно упасть. Дунька почувствовала замешательство в рядах подельников, голос ее стал набирать высоту, устремляясь в пафосные небеса.
— Кто позаботиться о хлебе насущном кроме тетушки Евдокии? Кто? Гриф в пальто? — крыса кинула обвинение Шарику, руки в боки, на манер базарной торговки со стажем, — или вы мне предлагаете выйти на широкий проспект и грабить встречных поперечных, ни в чем не повинных граждан?
— А Бессонов-то в чем провинился? — не сдержался я.
— Слушать надо было, что старшие говорят, — черт выдохнул, выщелкнул в окно окурок, обернулся к Евдокии, протянув к ней лиловую ладошку, — Давай.
Крыса без возражений открыла сумочку, достала портмоне коричневой кожи, следом появилась красная ксива с тисненым золотым орлом. Варфаламей на правах главаря банды исследовал внутренности и стал на коленях раскладывать содержимое на две стопки, деньги в одну сторону, кредитки с визитками — в другую. Денег, судя по всему, набралось с гулькин нос, черт недовольно хмыкнул, повертел кредитки в руках, выбрал одну и отдал Шираку.
— Слетай, обналичь.
Прежде чем взять кусок пластика, гриф разулся, бережно поставил лакированные шкары позади себя, затем схватил кредитку когтистой лапой и вылетел в приоткрытое окно машины. Черт протянул деньги мне, их оказалось около шести тысяч, оставшиеся кредитки вперемешку с визитками сунул в удостоверение и выбросил вслед выпорхнувшему стервятнику, но я могу поклясться на тысяче библий, что документы не долетев до окна, испарились в воздухе. Мне даже послышался мелодичный звон колокольчиков, как в сказке, таким явственным был звук.
— Так зачем тебе ручка? — спросил Варфаламей, покончив с документооборотом.
— Номера с телефона списать, звонок с мобильного могут отследить, так я лучше из автомата позвоню.
— Биллинг, называется, — услужливо ввернула крыса, и зачем-то толкнула черта в бок локтем.
Варфаламей в ответ огрызнулся взглядом, дескать, без сопливых, но сам впал в задумчивость, которая длилась буквально несколько секунд. Пожевав губами, он полез во внутренний карман фрака, достал оранжевую коробочку, вытянул антенну телескопической удочкой и протянул мне.
— Звони, мон ами, вставишь симку вот в эту прорезь, не перепутай, — Варфаламей ногтем чиркнул по пластмассе, — когда будешь говорить, придерживай ее пальцем, а то может выпасть. По этой мобиле не отследят.
— Эксклюзивная модель, — ввернула Дуняшка, непонятно чему радуясь, то ли устаревшему мобильнику, то ли Соломонову решению Варфаламея.
Я вставил сим карту в отмеченную чертом прорезь — их было навалом по всем сторонам телефона — зажав ее снизу пальцем, вылез из машины и набрал Сапога.
— Привет Петруччо.
— О, Никитин, как снег на голову, — Петька говорил громко, стараясь перекрыть гул. Чувствовалось, что он на улице, — Какой-то у меня странный номер телефона высветился.
— Что, одни шестерки?
— Нет, вязь арабская, ты что не в России?
Честно говоря, я уже не знал, что сказать о местонахождении. Сейчас располагаюсь в России, физически вроде бы в Москве, в одном из дворов Перово, позади меня в машине сидят черт и крыса, гриф полетел наличные с карточки снять в ближайший банкомат. Сегодня меня вызвали на допрос, я беспричинно избил следователя, отобрал у него деньги и документы, меня скоро объявят в розыск, разговариваю с другом по левому телефону неизвестного происхождения потустороннего света фирмы. А нахожусь натурально в дурдоме.
— Что замолчал, связь плохая? — встревожился Петька.
— Думаю, как бы покороче тебе объяснить — со мной, понимаешь, беда приключилась.
— Ну, ты орел, конечно. Все уже полгода в курсе, что за беда с тобой приключилась, голову ломают, как бы тебе доходчиво разжевать, чтобы ты завязывал с бухлом, а до него только дошло, как до жирафа.
— Да нет, сегодня напасть случилась. По всем приметам пушной зверек подкрался не скрываясь и в полный рост.
— Что такое?
— Долго рассказывать, боюсь, не поверишь. Короче, меня ищет милиция и надо срочно где-то спрятаться.
— Да уж, ситуевина. Жаль, старик, я сейчас в Лейпциге на книжной ярмарке, — тут он затараторил скороговоркой, будто испугался, что я положу трубку, — но это не меняет дела. Может ко мне нырнешь?
— К тебе нельзя, враз найдут.
— Подмосковье устроит?
— Да хоть Сахалин. Чем дальше, тем лучше.
— Дай подумать, — он помолчал, что-то прикидывая, а потом выдал. — Значит так, старичок, дуй к моему тестю, его сейчас нет. Скорее всего, нарисуется вечером, ну это наплевать. Дом его на Пятницком шоссе. Второй поворот налево после Митинского кладбища, не перепутай, как свернешь, за продуктовым лабазом первое строение, трехэтажное, красные ворота, на двери с краю панель, код, наш год рождения наоборот. Ключ под левым гномом от крыльца, сигнализации нет. Я генерала предупрежу. Все запомнил?
— А удобно?
— Слышь, старик, ты от милиции скрываешься или в филармонию поступаешь? Все, завязываем, мне горло драть радости нету. Наташке позвонить?
— Не стоит. Я сам.
— Приедешь, доложись. Мало ли.
Чтобы не утверждали феминистки, с мужиками проще в критических ситуациях. Танька или Наташка обязательно начали бы выяснять — что случилось, да как ты посмел, запричитали бы — подожди, я сейчас приеду, погоди, я с тобой, стремясь к чужой головной боли привязать намертво свою мигрень. В тот момент, когда упали ворота, бессмысленно рассуждать, кто их сломал, ты сначала почини, а потом уж занимайся поисками злыдня.
