Виктор Левашов - Третья половина жизни
– А то вы не знаете, какой у нас суд. Есть указание посадить, и посадят, не посмотрят на его одержимость.
– Это возможно, – согласился Шубин.
– И вы так легко об этом говорите?
– А что я могу сделать? Я знаю пределы своей компетенции.
– Я вам скажу что. Вы можете выступить на суде свидетелем и рассказать о Хазанове. Рассказать, что он честный человек, одержимый своей идеей. Что он настоящий геолог и печётся об интересах государства, как он их понимает. Понимает неправильно, но это не преступление. Выступите?
– Ох, Валерий Николаевич, вы втягиваете меня в опасное дело. Ладно, выступлю. А знаете почему? Я не хочу выглядеть беспринципным конформистом в книге, которую вы когда-нибудь напишете. Напишете?
– Возможно, – кивнул Леонтьев. – Первый раз я что-то имею от своих занятий литературой. Ещё вопрос, Владимир Васильевич. Что будет с Имангдой?
– Ничего. Она будет ждать своего часа. Знаете, что сказано в «Инструкции по проведению геологоразведочных работ»? «Все результаты изысканий подлежат долгосрочному хранению…»
– «Чтобы в будущем иметь возможность оценить накопленный материал с точки зрения новых теоретических представлений», – закончил Леонтьев цитату. – Спасибо. Я очень надеюсь, что вы не передумаете.
Одно дело было сделано. Важное, но очень небольшое, чтобы на этом успокоиться. Из экспедиции Леонтьев заехал в горисполком к Венгерову, который хорошо знал всё начальство в Норильске и мог что-нибудь посоветовать. Но он наотрез отказался говорить о предстоящем суде над «чёрными адвокатами».
– Решение принято. Суд состоится, приговор будет таким, какой нужен. Разве что дадут не пять лет, а года три.
– Обвинение выдвинуто против четырёх человек, – напомнил Леонтьев. – С тремя из них Хазанов не имеет ничего общего. Он всего лишь требовал возобновить бурение на Имангде. Сегодня я говорил с начальником экспедиции Шубиным. Он подтвердил, что Хазанов скорее всего прав в своих оценках перспективности Имангды. Он даже согласился выступить свидетелем защиты на суде.
– Не обсуждается, – отрезал Венгеров. – Прав он или неправ – это уже не имеет значения. Ему не повезло, он попал под раздачу. Я уже говорил, что не всегда знаю, что нужно делать, зато всегда знаю, чего делать нельзя. Мой вам совет, Валерий: не лезьте в это дело. Помочь не поможете, а неприятностей на свою шею получите. И давайте закончим этот разговор.
– Как скажете, – не стал спорить Леонтьев. – Но неужели вас не волнует, что в Норильске пройдёт политический процесс? Первый за много десятилетий. Политический процесс в городе, где ещё помнят о сотнях тысяч зэков. Не волнует?
Хмурость на тяжелом красном лице Венгерова сменилась задумчивостью.
– Неплохо, – наконец, оценил он. – Вы попали в больную точку. Вы знакомы с прокурором Ганшиным?
– Нет. Знаю следователя Егорова.
– Скажите в прокуратуре то, что сказали мне. Что это первый политический процесс в Норильске. Вряд ли прокурор захочет быть обвинителем на таком процессе. Вернее, знаю, что не захочет. Весь вопрос – насколько не захочет.
– Прокурор может что-то сделать?
– Может. Только он и может. Если не побоится рискнуть карьерой.
С Егоровым Леонтьев встретился не сразу, отвлекли дела на студии.
VII
Как во всяком творческом коллективе, на норильской студии работали самые разные люди. Из тридцати редакторов и режиссёров только несколько человек были со специальным образованием, остальные пришли кто откуда – из газет, из театра, даже из самодеятельности. Вместе с дикторами, операторами, ассистентами и осветителями каждый день они вещали по несколько часов, более или менее удачно подражая передачам Центрального телевидения, идущим по «Орбите». Телевидение в те годы работало в жёстких цензурных рамках и было довольно унылым. Популярностью пользовались только футбол, хоккей и фигурное катание. Леонтьев к спорту был равнодушен, но во время работы у геологов смотрел трансляции, чтобы было о чём поговорить на перекурах.
Центральное телевидение разнообразило свои программы телеспектаклями с известными актерами, на норильской студии таких возможностей не было, давали в эфир что могли. Это всех устраивало, кроме нескольких человек, в силу образования и способностей лучше других понимавших возможности телевидения. Их было шесть человек. Когда им удавалось поработать вместе, получались передачи, привлекавшие внимание всего Норильска. Но это случалось редко, все работали в разных редакциях. Как-то сама собой появилась мысль, что очень неплохо было бы объединиться. После нескольких бурных обсуждений в однокомнатной квартире Леонтьева родилась идея экспериментального творческого объединения. Лиза участия в обсуждениях не принимала, молча слушала, варила кофе и открывала бутылки болгарской «Гымзы» в камышовой оплетке.
Творческое объединение получило название «Контур». Договорились, что его возглавит режиссёр Игорь Шадхан, окончивший Ленинградский институт театра, музыки и кино. Худощавый, с внушительным лысеющим черепом и крупным носом, не оставляющим никаких сомнений в его семитском происхождении, он фонтанировал новыми идеями. До Норильска Шадхан успел поработать на телестудии в Воркуте, был уволен после конфликта с горкомом партии, но энтузиазма не утратил. В «Контур» вошли режиссёр Инна Назарова, молодая привлекательная женщина с экономическим образованием и тонким художественным вкусом, журналисты Валентин Вагунин и Паша Волчков, киновед Светлана Богданова, всегда говорившая то, что думает, и сам Леонтьев. На портативной пишущей машинке «Колибри-люкс», привезённой из Москвы, он напечатал программу объединения. Её передали главному редактору Львову. Он горячо её поддержал и передал директору студии. Карпов тоже одобрил, хотя и высказал опасение, что всё, что исходит от Леонтьева, всегда кончается неприятностями. Единственное, с чем директор не согласился, это с тем, что «Контур» возглавит Шадхан. Он был беспартийным, как и все члены объединения. Поэтому руководить «Контуром» назначил редактора Тамару Маслову, журналистку никакую, кроме того, что она член партии. Никто спорить не стал. Маслова так Маслова, какая разница? Главное – «Контур» стал реальностью.
Первая передача «Контура» ничем не напоминала то, к чему норильские зрители привыкли. Она называлась «По норильскому времени. Субботняя программа для всех» и была посвящена тому, что произошло в городе за неделю. От важного, в производстве и экономике, до событий в культурной жизни. В павильоне собрали людей, причастных к этим событиям. Их было человек пятнадцать. Каждому давали по две-три минуты. Выступления перебивались заранее снятыми кинокадрами. Сюжеты следовали один за другим без перерыва. Вёл передачу Леонтьев. За час с небольшим он вымотался так, словно разгрузил вагон с цементом. Технические службы были не готовы к такому ритму, не обошлось без мелких накладок. Но в целом первый опыт был признан успешным. На летучке, которая проходила по понедельникам, программу оценили как лучшую за неделю.
Во вторник Леонтьев поехал в прокуратуру. Егоров встретил его словами:
– Интересную передачу вы сделали. Смотрел не отрываясь. Одно плохо: нет даже минутки, чтобы пойти на кухню за чаем.
– На это и был расчёт, – ответил Леонтьев. – Я к вам вот по какому делу. Игоря Хазанова помните?
Следователь нахмурился.
– Помню. И о его деле знаю. А вы откуда знаете?
– Ко мне приходила Ольга, его жена. Рассказала, что его посадили и шьют статью за антисоветчину. Но вы-то понимаете, что никакой он не антисоветчик.
– Я-то понимаю, – проговорил Егоров. – Но дело ведёт КГБ. На них не надавишь, народ дисциплинированный. Приказ получен, приказ будет выполнен.
– Но обвинителем на суде выступит прокурор?
– Да, прокурор.
– Он мечтает о лаврах Вышинского?
– При чём тут Вышинский?
– При том. Он прославился тем, что был обвинителем на московских процессах 30-х годов, времён Ягоды и Ежова. Конечно, суд над «чёрными адвокатами» не московский процесс, но это первый политический процесс в Норильске. Ему хочется этим прославиться? А это неизбежно. Про него будут говорить: а, этот тот, при котором судили антисоветчиков.
– Понял, – кивнул Егоров и взял телефонную трубку. – Вячеслав Николаевич, тут у меня Леонтьев… Да, с телевидения. Он интересуется делом «чёрных адвокатов». Можно к вам зайти?.. Пойдёмте, Валерий, он ждёт. Намекните ему на Вышинского.
Намекать не пришлось. По хмурости на узком загорелом лице прокурора Леонтьев понял, что Ганшин прекрасно понимает, как это дело может отразиться на его репутации.
– Мне передали… э-э… обвинительное заключение, – сказал он и поправил очки в тонкой золоченой оправе. – Почему вас это дело заинтересовало?
– По нему проходит геолог Хазанов, – объяснил Леонтьев. – Мы с Николаем Тихоновичем его хорошо знаем. Он не антисоветчик. Он всего лишь требовал возобновить разведочное бурение на Имангде. У него были для этого основания. Я не могу об этом судить, но начальник экспедиции Шубин согласился выступить в его защиту на суде.
