Джон Ирвинг - Мир от Гарпа
Обиженный джентльмен с седыми усами, подошедший в этот момент, услышал только последнюю фразу.
— Уголовного? — воскликнул он. — Я так и предполагал! Праздношатающийся бездельник! Подонок!
Полицейский вылупил глаза.
В те ранние годы писательства вопрос о доходах был настолько мучителен для самолюбия Гарпа, что он готов был любыми путями обходить его. Поэтому он обрадовался путанице, которую внесло появление старика, что очень кстати отвлекло внимание полицейского.
— Я так рад, что вам удалось изловить его, — продолжал старик. — Я давно люблю этот парк. Но последнее время здесь стали появляться преступные личности. Полиции следует усилить бдительность.
Тот подумал, что старик имеет в виду маньяка, и стал делать знаки глазами, чтобы он не говорил в присутствии девочки. Но она застыла в седле, словно неживая.
— Что вы, я говорю не о ребенке, — поспешно сказал старик, впервые взглянув на девочку, будто только что ее заметил. Или, может быть, только что заметил ее наготу под полицейской тужуркой. Сверток с одеждой она зажала в руке.
— Какая мерзость! — вскричал старик, с ужасом оглянувшись на Гарпа. — Ах ты, бесстыдник!
Затем обратился к полицейскому:
— Вы, конечно, хотите записать мое имя и место жительства?
— Для чего? — не понял тот.
Гарп не удержался от улыбки.
— Он еще и ухмыляется! — вконец рассердился старик. — Как же, ведь я свидетель. Готов дать показания любому суду, лишь бы негодяю воздали по заслугам.
— О чем вы собираетесь свидетельствовать? — ничего не понимал полицейский.
— Так ведь он… Он и со мной проделал то же самое, — засмущался старик.
Полицейский взглянул на Гарпа. Гарп непонимающе пожал плечами. Полицейскому все казалось, что старик имеет в виду истинного злодея, и никак не мог понять его ярость против Гарпа.
— Ну, хорошо, — наконец согласился он, чтобы не дразнить старого чудака, и записал его имя и адрес.
Через месяц после этого происшествия Гарп зашел в аптеку купить презервативы (для одного мероприятия) и встретил старика.
— Как! — изумился тот. — Это вы? Они так быстро вас отпустили? Я был уверен, что вас упекут на несколько лет.
Гарп не сразу узнал его. Аптекарь решил, что у старикана маразм.
— Так что же решил суд? — не унимался старик. — Вас, верно, выпустили за хорошее поведение в тюрьме? Потому что там не было ни стариков, ни девочек для обнюхивания, да? Или вам нашли ловкого адвоката? Несчастная девочка травмирована на всю жизнь, а вы себе готовитесь к новым вылазкам!
— Вы обознались, — спокойно сказал Гарп.
— Конечно, обознались! Это мистер Гарп, — поспешил объяснить аптекарь и, к счастью, ничего не прибавил. А уж если бы ему вздумалось уточнять, что за мистер Гарп, он непременно бы прибавил: тот самый герой. Потому что аптекарь, конечно, читал в местной газете статью о преступлении и поимке преступника в городском парке под нелепой шапкой: «Писателю-неудачнику улыбнулась удача при поимке маньяка! Простой гражданин становится героем! Сын известной феминистки помогает девочке!».
Статья выбила Гарпа из рабочей колеи на несколько месяцев. Ему не стало покоя ото всех, кто видел его в магазине, в гимнастическом зале, в аптеке. Как раз в это время вышло его «Промедление», но это, видимо, прошло для всех незамеченным. Неделю за неделей конторские служащие и продавцы в своих заведениях представляли его другим посетителям:
— А это наш мистер Гарп. Это он поймал маньяка в парке.
— Какого маньяка?
— А того, с усиками. Который за девочками охотится.
— За детьми?
— Ну да. А мистер Гарп, он часто бывает у нас, поймал его.
— Это не я, а полицейский, — пробовал сопротивляться Гарп.
— И вбил ему всю челюсть в глотку, — с восторгом заключали аптекарь, продавец или конторский клерк.
— Да нет же, это лошадь, — не сдавался Гарп.
И тогда кто-нибудь спрашивал:
— А что же делали вы?
После этого наступало мучительное для Гарпа молчание, в течение которого он раздумывал: не сказать ли, что он там работает, патрулирует парк как профессиональный охотник за маньяками. Прячется в телефонных будках, вроде знаменитого сыщика в плащ-накидке, и выслеживает негодяев. Все это было бы гораздо понятнее его слушателям, чем объяснение действительного хода событий.
— Я писатель, — устало признавался Гарп.
И всеобщее восхищение, увядая на глазах, превращалось в разочарование и даже подозрительность.
Гарп поторопился уйти из аптеки и выронил только что купленные презервативы. Бывает же такой конфуз!
— Ага! — сразу разоблачил его бдительный старик. — Вы только посмотрите! Зачем ему это понадобилось?
Гарпу стало забавно, какие предположения будут сделаны по поводу того, зачем ему это понадобилось.
— Извращенец гуляет на свободе, — пожаловался старик аптекарю. — Ищет слабых и невинных, чтобы насильничать да издеваться.
Стремление старого надоеды доказать свою правоту становилось тем более нестерпимым, что у Гарпа не было ни малейшего желания объяснять недоразумение. Он нисколько не сожалел о случившемся и даже усмехался про себя, вспоминая, как стащил с этого олуха исподнее в парке.
Однако судьба распорядилась так, что вскоре ему самому пришлось испытать те же чувства, какие привели в негодование старика при их последней встрече в аптеке.
Он взял Данкена на стадион посмотреть баскетбольный матч. И был поражен, узнав в билетере того самого безусого маньяка, которого помог тогда опознать в парке!
— Ты?! Ты на свободе? — ахнул он.
Мерзавец весело подмигнул Данкену.
— Один взрослый, один детский, — сказал он, обрывая контроль.
— Как тебе это удалось? — прошипел Гарп, весь дрожа от злости.
— Отсутствие доказательств, — со знакомой наглостью ответил тот. — Эта дура-девчонка не могла выдавить из себя ни слова.
И Гарп опять вспомнил о безмолвии Эллен Джеймс. Запоздалое сожаление об оскорбленном старике охватило его. О, как же он понимал теперь его «маразм»! И как же полно ощутил то отчаяние, которое заставляет несчастную женщину вырезать собственный язык, чтобы хоть как-то заявить свой протест! Невыносимая боль несправедливости требовала выхода. Изувечить подлеца на месте, прямо на глазах у ребенка! Если бы только он мог преподать сыну этот урок нравственности!
Но толпа позади них рвалась на матч. Гарпу пришлось взять себя в руки.
— Давай, не задерживай, бородатая ворона, — гаркнул билетер. И словно вся злоба мира глянула на Гарпа из его плотоядных глаз. Последнее, что он успел заметить, — верхняя губа, потемневшая под всходами новых усов!
Через несколько лет ему довелось встретить и ту девочку. Конечно, он не узнал бы ее, если бы она не подошла сама. Это было в другом городе, и он столкнулся с ней, выходя из кинотеатра. Она шла на следующий сеанс. И рядом были ее друзья. Это обрадовало Гарпа. Значит, она вполне нормальная.
— Как кино? — спросила она после приветствия.
— А ты уже совсем взрослая, — сказал он.
Девушка покраснела, а он подумал, что сморозил глупость.
— Я хотел сказать, удивительно, как быстро пролетело время. А впрочем, и хорошо, что пролетело, правда? Забудем об этом, — ласково произнес он.
Девушка оглянулась на своих спутников, чтобы удостовериться, что они не слышат разговора. А друзья уже входили в кинотеатр.
— А я через месяц кончаю учиться, — сказала она.
— Подготовительную школу? — удивился он. — Неужели и впрямь прошло столько времени?
— Нет, двухгодичный курс, — и она нервно рассмеялась.
— Да ты молодец! — и не зная, что сказать, неожиданно для себя добавил: — Может быть, встретимся?
Эти слова испугали девушку.
— Нет, пожалуйста, не надо. Не будем встречаться.
— Не будем, не будем, — поспешно заверил он.
Потом он много раз встречал ее на улицах. Но она, видимо, не узнавала его — ведь он сбрил бороду.
— Почему бы тебе опять не отрастить бороду? — спросила Хелен. — Или хотя бы усы?
Но каждый раз, встречая ту девушку, он радовался, что она не узнает его. И значит, лучше уж ему всегда быть гладко выбритым.
«Мне было очень не по себе, — писал Гарп, — что в мою жизнь так жестоко вторглись изнасилования». По-видимому, он думал о десятилетней девочке из парка, об одиннадцатилетней Эллен Джеймс, жутком обществе обиженных женщин, которым покровительствовала его мать, и их бросающей вызов добровольной немоте. Позже он напишет роман, на этот раз тоже «доморощенный», в котором важное место будет отдано насилию над женщинами. Вероятно, изнасилования были для него особенно страшны, поскольку вызывали в нем отвращение к самому себе, к своей мужской сущности, хотя он был лишен всякой агрессивности. У него никогда не было желания кого-нибудь изнасиловать. Но изнасилование, думал Гарп, пробуждает в мужчине комплекс вины по ассоциации.
