Грэм Джойс - Индиго
— Знаешь что? — прошептал Джек. — Я хорошенько пригляделся к Билли и не увидел ни малейшего сходства с тобой. Ни дырки в голове. Ни наркоманских глаз. Ни порочного влияния на свою мать. Я даже не уверен, что он твой.
— Деньги! — кричал ему вслед Чедберн.
— Скажи мне кое-что, пижон! Ты дышал на своего малыша? Качал его на колене? Травил ему душу своими пакостными историями? Вытирал свои слюни с его щечки, поцеловав его?
— Деньги! — вопил Чедберн, ковыляя за Джеком по вонючим ступенькам. — Деньги!
Такси еще ждало Джека. Чедберн бежал позади и орал над ухом: «Деньги!» В конце концов Джек повернулся, сунул скомканные бумажки ему в руку.
— Держи! Купи себе хорошей дури. Давай, ширяйся. Вот еще пара долларов. Помни, я хочу, чтоб ты вдул себе по-настоящему. За своего маленького сынишку.
Чедберн зажал деньги в кулаке и стоял, грязно ругаясь. Джек отодвинул его и забрался в машину.
— Поехали. — сказал он водителю.
— Уже еду. — ответил тот.
Джек оглянулся. Чедберн остался позади уменьшающейся тенью, губы его шевелились, слова относило ветром.
— Предпочитаешь ничего не рассказывать, держать в себе?
Дори работала над одеялом, поднося его близко к глазам и с необыкновенной внимательностью делая новые стежки. Джек возвратился после безуспешной поездки к Чедберну и узнал, что Луиза ушла с каким-то приятелем, оставив Дори сидеть с Билли. Дори была так добра, что приготовила Джеку ужин — запеканку, но лучше бы, подумал он, она этого не делала.
— Как, вкусно?
— Очень.
— Не слишком-то у тебя продвигается, вот почему я спрашиваю. Так что скажешь?
— О запеканке?
— О твоей скрытности.
— Это наша национальная особенность. Мы надеваем маску холодности. Прячемся за хорошими манерами.
— Где был сегодня вечером?
— Выпил пива с приятелем, которого зовут Руни. Посидел с ним в клубе, посмотрели стриптиз.
— Идиотское занятие.
— Бывало, проводил вечера и получше.
— Луизе ты очень нравишься. А жаль. Вы с ней родственники и все такое.
Дори делала вид, что занята вышивкой. Это позволяло Джеку внимательно наблюдать за ней. Но он знал, что уголком глаза и она наблюдает за ним.
— Да. Жаль.
— Меня бы это не особо беспокоило. Но ведь я человек… черт, как это называется?
— Неортодоксальный?
— Если я захочу курить трубку, то и буду курить трубку.
— Но вы не курите трубку, Дори.
— Только потому, что не хочу. — Джек не решился взять еще вилку серой Дориной запеканки и по-прежнему наблюдал за ней. Что это, материнское благословение на инцест с ее дочерью? — Мне хватало секретов, когда жила с этой свиньей. Никогда не знала, что он замышляет. О чем думает. Почему думает то, что думает. Фактически, если он что-то говорил тебе, то, скорей всего, просто хотел так или иначе тебя обработать. Я считаю, секреты — полная противоположность близким отношениям. Если люди хотят доверять друг другу, они не должны ничего скрывать.
Джек задумался над тем, какие секреты могут мешать их с Луизой отношениям.
— Но у меня нет никаких секретов. Во всяком случае, серьезных.
Дори ровно перекусила нитку.
— Милый, да ты ходячая тайна.
Позже вернулась Луиза, раскрасневшаяся от нескольких кружек пива. Дори разогрела запеканку и поставила тарелку перед дочерью, та попробовала и с отвращением отодвинула тарелку.
— Какая гадость, мам.
— Знаю, — ответила Дори.
Наутро Джек позвонил по международному в Рим, в итальянское сыскное агентство в Сан-Джованни. Он даже поговорил с Джиной, молодой женщиной, помогавшей ему раньше. Да, она помнит его, сказала Джина.
— Говорите, вас интересуют катакомбы Сан-Кал-листо? — спросила она.
— Нет, не катакомбы. Любое другое место с таким названием в Риме или в окрестностях.
Через час Джина перезвонила и зачитала короткий список. Он поблагодарил ее и положил трубку.
— Опять секреты? — заворчала Дори, заметив, что он сидит, не сводя глаз со списка.
Вечером Луизе позвонили из полицейского управления Чикаго. Знает ли она Николаса Чедберна? Да, знает. В каких они отношениях? Она мать его ребенка. Они живут вместе? Нет, разошлись. Когда она видела его в последний раз? Всего несколько дней назад.
Надо было ехать туда. Сможет Джек поехать с ней? Дори посидит с Билли? Она все потом объяснит.
Они подъехали к моргу, где их поджидал молодой полицейский. У него был свежий синяк под глазом. Глаз еще слезился, и полицейский бережно прикладывал к нему носовой платок. Луиза вошла внутрь — опознать тело; Джек посочувствовал полицейскому.
— Да вот, играл с дочкой, — ответил тот. — Я смотрел в калейдоскоп, а она стукнула по другому концу, я и дернуться не успел.
Джек тоже вошел внутрь и встал рядом с Луизой. Совершенно лысый служитель морга выдвинул доску, на которой лежало тело. Лысина, сверкая, отражала свет голой лампочки на потолке.
— Хозяин дома обнаружил его в лестничном колодце. — сказал полицейский. — Он пролежал там несколько часов. Мы заглянули в его комнату и нашли ваш телефон. Ну вот, собственно, почти и все. Явно хронический наркоман. Можешь прикрыть его, Джефф.
Служитель коснулся пальцем головы Чедберна повыше уха.
— Тут у него необычная рана, довольно старая. Вы что-нибудь знаете о ней?
Луиза помотала головой.
— Идем. — сказал Джек, ведя ее к выходу.
По крайней мере, больше Чедберн не будет тянуть с Луизы деньги. Бедолага последовал совету Джека и вкатил себе крутую дозу.
37
В преддверии окулуса — пустоты — у многих из овладевающих искусством видеть сдают нервы. Зашедши так далеко, преодолев такой путь добросовестно и с безграничной надеждой, они под влиянием суеверных страхов или трезвых доводов теряют решимость идти до конца.
Другие же, на несколько мгновений погрузившиеся в дивный свет Индиго, должны следовать дальше. Они не желают ждать целый год, пока такая возможность представится им снова, не желают быть ограниченными тем или иным географическим местом либо архитектурным сооружением. Волк внутри них воет, тоскуя по Индиго.
Те, кто точно придерживался программы, видели невероятное и, горя желанием завершить процесс, вряд ли сойдут с дистанции, испугавшись трудностей. Дверь была открыта и должна отныне оставаться приоткрытой. Я ничего не могу поделать с тем обстоятельством, что бесконечность недоступна для людей мягких или неуверенных в себе.
Я это сделал; другие последовали за мной; вы тоже способны на это.
Сам процесс создания окулуса несколько болезнен, но совершенно безопасен, если в точности выполнять мои указания. Операция эта отнюдь не новая, ее проводили, согласно древнейшим свидетельствам, по крайней мере с эпохи неолита. Ее до сих пор делают во многих странах третьего мира, не находя помощи у плохо поставленной местной медицины. Традиционно цель подобной операции, применяемой при переломах, судорогах, скоплении крови или жидкости, состояла в том, чтобы выпустить давящую изнутри субстанцию, а поскольку для нас важно давление субстанции иного рода, мы заинтересованы также в том, чтобы впустить, открыть возможность для определенного давления света извне.
Цель — сделать окулус настолько малый, точный и эффективный, насколько это в человеческих возможностях. Сам я после нескольких дней неприятного зуда и смущения не чувствовал почти никакого неудобства, разве что в первый день после непродолжительной операции, а быстрота, с какой отрастают человеческие волосы, помогает быстро избавиться и от смущения. Татуировка или пирсинг иногда бывают больнее. О маленьком диске, удаленном кусочке черепа: я сохранил его, просверлил и ношу на шее на манер талисмана. Может, вам захочется сделать то же самое.
Операция требует легкого прикосновения к особой артерии в правой височной доле мозга, артерии, повреждение которой может вызвать эпилепсию и дальнейшее осложнение. Но не следует бояться этого. Если вы точно следовали всем моим предыдущим наставлениям и операция будет проведена с элементарной осторожностью, вам откроется все великолепие дворца Индиго. Вы больше не будете ограничены временем или пространством, календарем или географией. Вам будет постоянно открыт доступ в состояние невидимости, а волшебное сияние света Индиго озарит ваши дни; гарантирую вам это.
Вы хорошо знаете Данте? Задумайтесь над строками «Божественной комедии». «Чистилище», Песнь VIII, строки 19–21:
Здесь в истину вонзи, читатель, зренье;
Покровы так прозрачны, что сквозь них
Уже совсем легко проникновенье.[29]
Что касается меня, я много лет прожил, имея доступ к великолепию Индиго. Лишь теперь я чувствую, что готов завершить переход. Сейчас я перехожу в Индиго в последний раз, оставляя эту рукопись, чтобы другие получили возможность последовать за мной. Увидимся ли мы по ту сторону? Это, безусловно, решать вам. Только вы сами можете сказать себе, что поистине auribus teneo lupum, держите волка за уши.
