Дельфина де Виган - Дельфина де Виган «Отрицание ночи»
Люсиль хотела сменить профессию, поэтому бросилась в омут с головой и решила: как будет, так будет, поживем – увидим.
В начале следующего года Люсиль вооружилась ручками и тетрадками и перешагнула порог Высшей нормальной государственной школы Торси.Мы от удивления чуть не рехнулись.
Большинство однокурсников Люсиль уже год-два-три проучились в университете, а некоторые – только что закончили школу. Но Люсиль быстро завела друзей, и вокруг нее образовалась забавная разношерстная компания, с которой мы пару раз имели дело.
У Люсиль не водились деньги – разве что на стаканчик-другой иногда. Люсиль старательно, целеустремленно, неотступно, упрямо училась, убежденная в том, что ее женский ум не способен на стройные мысли. Впрочем, результаты ее несколько переубедили. Люсиль получала высшие баллы.
Однажды в субботу, в июле 1997 года, Люсиль села на велосипед и поехала покататься. На какой-то улице пятнадцатого округа она столкнулась нос к носу с Небо. Бывший, ее «большая любовь», крутил педали, его некогда темные волосы поседели, но пронзительный взгляд зеленых глаз остался прежним.
Любовники не виделись больше двадцати лет, но тут же друг друга узнали.
Несколько месяцев Люсиль и Небо пытались осмыслить свою встречу. Люсиль ломала голову над тем, любит ли она до сих пор своего загадочного принца, Небо ломал голову – я не знаю над чем. Люсиль стала тщательнее следить за собой – носить короткие юбки, душиться новыми духами, ярче красить губы, надевать перчатки во время мытья посуды (вновь обретенный любовник счел ее руки «уставшими»). Женственность и сексуальность Люсиль били через край. Вместе любовники стали посещать выставки живописи, кататься на велосипедах, на школьных каникулах на несколько дней удрали в Шамони. Они любили друг друга и разговаривали часами.
Позже Люсиль призналась Манон, что доверяла Небо свои самые сокровенные тайны, практически выворачивала перед ним душу.
Третий год образования Люсиль провела в поисках хоть малейшего заработка. Срок выплат пособия по безработице истек. Надо было как-то выживать. Несмотря на скопленные деньги, Люсиль не могла больше платить за квартиру на улице Предпринимателей и решила переехать. Недалеко от школы Люсиль сняла темную комнатушку, практически без удобств. В конце учебного года мама готовилась защитить курсовую работу и получить диплом. Над курсовой Люсиль корпела днями и часами. Дойдя до пятидесятой страницы («Контракт минимального реабилитационного дохода: педагогика переговоров»), мама попросила нас прочитать, прокомментировать и поправить текст. К защите атмосфера несколько накалилась. Люсиль парализовал страх. Она бесконечно повторяла заученную речь – с Манон или со мной, – при этом у нее дрожали руки и она ни на минуту не отрывалась от бумажки. Люсиль читала то, что собиралась сказать, заранее уверенная в поражении. В день защиты Люсиль запаниковала, замкнулась в себе и все провалила. Защиту диплома перенесли на следующий год. Мы боялись худшего. Тем временем Люсиль нашла общественно полезную работу в организации, которая помогала социопатам справляться с тяготами жизни. Люсиль исполняла ряд административных обязанностей, не более того.
Спустя несколько месяцев организация социальной помощи в лице одной женщины, с которой Люсиль впоследствии очень подружилось, подыскала маме двухкомнатную квартирку в спальном районе девятнадцатого округа. Мама вздохнула с облегчением. Люсиль очень расстраивалась, что не в состоянии себя нормально обеспечить. Новое жилье давало надежду на светлое будущее, уверенность в завтрашнем дне, снимало психологическое напряжение.
Манон только что получила диплом художника-декоратора, поэтому использовала новое жилище Люсиль в качестве экспериментальной площадки. Безликая квартира превратилась в пестрое, оригинальное, полное света пространство, где фрески создавали прекрасную иллюзию роскоши. Вскоре Люсиль переехала в свое потрясающее логово с великолепными стенами, чей бледно-зеленый фон (ею же и выбранный) напоминал чарующие глаза Небо. Кстати, Небо после нескольких месяцев идиллии во второй раз и с прежней уверенностью заявил, что не любит маму.
Тем не менее Люсиль повзрослела и стала находить радости в чем-то, кроме мужчин. Она любовалась своими растениями: геранью, плющом, петуниями, бальзамином, вербеной, герберами, хвойными деревцами…
Пурпурные, голубые, желтые, белые мысли Люсиль возносились к небу.
Со второй попытки Люсиль защитила диплом.Это была ее самая большая победа.
Помимо «Эстетических поисков», датированных 1978 годом (текст завершается утверждением в правах инцеста), и дневника, который заполнялся буквами и словами по просьбе доктора Д. (в нем – сплошные годы забвения), большинство текстов, написанных Люсиль, относятся к девяностым годам. Я имею в виду тексты, над которыми она работала и которые набраны. Эти тексты возникают где-то в промежутке между последним выходом Люсиль из больницы Святой Анны и началом учебы, то есть в момент возрождения Люсиль.
Тогда Люсиль написала рассказ по впечатлениям своей первой госпитализации (я перепечатала оттуда несколько фрагментов, из копии, подписанной и датированной маминой рукой), а также текст под названием «No romantica», посвященный Грэхэму, нищему скрипачу, найденному мертвым, убитым в своем сквате.
Есть еще один текст, который я совершенно не помнила, а может быть, даже не читала до того, как начала расследование .
Это текст о детстве Люсиль.
Она пишет о внезапной смерти Антонена, о том, как потеря брата отозвалась в сердце острой, а затем глухой болью, затуманила разум, изменила все и навсегда: «Не видать мне больше счастливого детства». На протяжении многих страниц Люсиль рассказывает о том, какой недоступной и холодной становится Лиана, о том, как Лиана отвозит дочь на фотосессии, а затем позволяет добираться домой в одиночку. Воспоминания о «звездном» периоде детства предварены следующей фразой: «Я была красивой девочкой, и мне это дорогого стоило».
Тексты Люсиль довольно запутанные и фрагментарные – никакой хронологии, никакой логической последовательности, – они начинаются и заканчиваются внезапно.
Перерывая коробки и ящики, вверенные мне Манон, я обнаружила массу тетрадей и недатированных записей – обрывочных и ни с чем не увязанных.Впрочем, что бы Люсиль ни писала, она всегда писала о смерти.
Тоска не бывает временной. Против тоски есть лекарство, слишком радикальное и неприятное, хотя, в общем-то, какая разница: одни умрут, другие сначала постареют, а затем умрут. Я бы хотела заболеть неизлечимой болезнью и умереть молодой. В прошлом году мне даже насморк не удалось подхватить – вот досада.
Есть, однако, и более любопытные тексты.
Например, когда Люсиль осознает свою женскую привлекательность, она начинает фантазировать на тему соблазнения фармацевта своего квартала и пишет «пособие по искушению» под названием «Стратегия обольщения фармацевта пятнадцатого округа». В этом забавном тексте Люсиль перечисляет все, что покупала в аптеке (зубную пасту, аспирин, зубную щетку, конфеты без сахара), а также все предлоги, более или менее убедительные, позволявшие войти с фармацевтом в контакт. Пластырь от мозолей, например, сопровождался длительным объяснением способа использования и хранения в холодильнике. А назывался пластырь «Божественное избавление». Из этого эпизода общения с продавцом Люсиль делает безошибочный вывод: пять минут счастья за 11, 3 франка.
Увы, спустя несколько визитов Люсиль понимает, что молодая женщина, которую мама всегда принимала за ассистентку фармацевта, на самом деле – его супруга. Развенчание собственных фантазий немедленно сменяется новым вызовом: «Совратить еврейского фармацевта прямо на глазах жены – нелегкая задачка».
Люсиль забавляется еще какое-то время, изобретает разные забавные приманки и ловушки, но затем капитулирует.
Из литературного наследия Люсиль я больше всего люблю текст о своем сынишке, родившемся через три года после дочери (мягкая детская кожа, запах волос и птичий лепет наполняют Люсиль нежностью); юмористическую сказку, сочиненную для моей дочери; невероятный абзац о самоубийстве Пьера Береговуа; текст, на который маму вдохновили руки Эдгара, акварелиста; несколько потрясающе красивых стихотворений.
Обожаю фразу, начертанную Люсиль на каком-то огрызке листа, затесавшемся среди бумаг: «Пьермонту я говорю – НЕТ».
Я никогда не задумывалась о том, насколько писательство важно для Люсиль, и уж тем более не представляла себе, чтобы мама хотела публиковаться.Я осознала это, читая страницы, вырванные из тетради 1993 года, на которых Люсиль недвусмысленно изъявляет желание печататься:
