Арнольд Цвейг - Затишье
А он обладал свойством, не утраченным и в пятьдесят пять лет, — из всего извлекать уроки. Винхарт не сомневался теперь, что битву за Верден французы возобновят, если не сегодня и не завтра, так послезавтра. Поэтому он требовал утроить бдительность. Будь у него возможность, он сам допрашивал бы каждого пленного француза. Подполковник читал решительно все донесения; решительно все бумаги в обязательном порядке попадали к нему на письменный стол. Вам и не снилось, Бертин, что ваше письмо пройдет через такие каналы и окажется на таком письменном столе! — воскликнул Винфрид, обращаясь непосредственно к своему самому внимательному слушателю.
— Бендорф тем временем, — продолжал он, — терпеливо сидел на своем камышовом стуле и наблюдал за начальником разведки, а тот, часто прерываемый звонками телефонов, излагал ему свои руководящие идеи. Слова «принципы» он избегал. Подполковник Винхарт ненавидел иностранные слова, особенно в военном языке, и, если бы от него зависело, он давно заменил бы немецкими новообразованиями такие слова, как «артиллерия», «граната», «шрапнель», «лафет». Но он обладал достаточным чувством юмора и понял шутку Бендорфа, который попросил извинения за то, что вместо «производство гильз» он не сказал «порохозарядоизготовление». Винхарт рассмеялся. Нет, «порохозарядоизготовление» — не очень-то складно. И понятие «боеприпасы», включающее все, что угодно, все же не может заменить глупое название «зарядная гильза». На том и порешили: пусть так уж и остается «зарядная гильза», а значит, и «зарядная команда». Сама же зарядная команда…
Ради нее-то и сидел здесь сегодня обер-лейтенант Бендорф, и только теперь, обсуждая ее дела, Винхарт выхватил из пачки бумаг ваше письмо.
Бертин вскочил, как ужаленный, и чуть было не тряхнул за плечи Винфрида, что в условиях военной дисциплины могло бы сравниться с землетрясением.
— Значит, слухи, которые у нас разнеслись, имели под собой совершенно реальную почву?
— Нет, — ответил Винфрид, — дальнейшее существование зарядной команды действительно утратило смысл. Об этом подполковник Винхарт коротко и ясно заявил Бендорфу, который приехал с намерением все-таки отстоять право своего парка на существование. «Но, — сразу же прибавил подполковник, — если строения, в которых работала зарядная команда, можно разобрать без ущерба для дела и части их использовать на другие цели, то из людей я не отдам ни единой души. Разумеется, — без улыбки поправился он, — это лишь так говорится. Не я — его превосходительство ни одного солдата никому не отдаст».
— Конечно, — так же серьезно подтвердил обер-лейтенант Бендорф.
— Фронт растянулся, как резина, и с каждым днем растягивается все больше. А если еще начнутся проклятые дожди… Вы уже были здесь в марте, когда у меня сапог увяз в грязи и никакими человеческими силами его нельзя было вытащить?
Никто не рассмеялся. Топкая почва Вердена, вязкое месиво, бездонное и ледяное, в числе прочих обстоятельств содействовало спасению осажденного города.
— Я ничего хорошего не жду, Бендорф, — сказал вдруг подполковник, и лицо его было не таким красным, как всегда, и не выражало всегдашней энергии. — Людей нечем будет кормить, а лошадей и подавно. И тогда ни у тех, ни у других не хватит силы сдвинуть с места тягач. За полевые пушки я не тревожусь. Они сами справятся. Но чем мы будем питать все наши стапятидесятимиллиметровые орудия и гаубицы? В каждом снаряде почти сорок пять килограммов, — прибавил он, точно говоря сам с собой.
— Узкоколейки, — заметил обер-лейтенант Бендорф, и взгляд, которым он посмотрел на подполковника, выражал симпатию. — Наши дорожно-строительные отряды проложат их. — Он умолк, так как в комнату вошел вестовой, положил перед подполковником папку, подождал, покуда начальство поставило свою подпись на трех бумагах, и на цыпочках удалился.
— Вот именно, — ответил Винхарт. — Поэтому спокойно ликвидируйте зарядные команды и распределите людей по дорожно-строительным отрядам. Мы согласуем наши действия с саперами. Но людей вы сохраните. Вы, а не этот Янш и не саперы. Ибо рано или поздно, как только наладится связь между батареями, мы займем ваших людей новой работой, приятной, чистой, почетной работой. — И в ответ на вопросительный взгляд Бендорфа, обеспокоенного каскадом эпитетов, в которых явно звучала ирония, подполковник пояснил:
— Собирать неразорвавшиеся снаряды. Чертова работа, но ее необходимо сделать, и она будет сделана.
— Разумеется, — подтвердил Бендорф.
В этом «разумеется» переплелось, как в узле, много разных мыслей и чувств. Использование неразорвавшихся снарядов было связано с рядом процессов, опасных для жизни. «Неразорвавшимися» мы называли неприятельские снаряды, которые в большом количестве лежали на местности. Прикасаться к ним строго воспрещалось; хотя они и не обязательно взрывались от прикосновения, но такая вероятность существовала. «Только глянь косо на такую штуковину, и она сразу угодит тебе в физиономию», — говорили наши солдатики. Все же по внешнему виду дистанционных трубок можно было распознать наиболее опасные «штуковины» и изолировать их. Германия в ту пору уже не могла позволить себе такую роскошь, чтобы на полях сражений ржавели столь ценные боеприпасы, заброшенные к нам пушками неприятеля. С другой стороны, в вагоны разрешалось грузить только те снаряды, которые сами не могли взорваться.
— Обер-фейерверкер Кнаппе — подходящий человек для этой работы, а вашим зарядникам уж придется понюхать пороху. Ничего не поделаешь, — спокойно пояснил старик.
Бендорф кивнул. Когда свистит шрапнель и рвутся снаряды, пахнет порохом. Это обстоятельство существенно… для выживших.
— В ближайшие дни я у вас буду и посмотрю, как идут дела. Мне надо установить расположение ваших батарей, не очень ли они разбросаны. А кстати навещу сынка. Вы ведь знаете.
Бендорф знал. Младший сын подполковника Винхарта служил командиром отделения полевой артиллерии, расположенной в Кайетском лесу. Старший, Фридрих-Карл Винхарт, выполнял свой служебный долг на Востоке. Где именно — об этом не говорилось. К счастью, оба были живы.
— Кланяйтесь полковнику Штейну. Я предупрежу о дне приезда, но никаких приготовлений, хорошо? — прибавил он грозно. — Не то всем попадет. А что делать с вашим солдатом, я еще подумаю. Пожалуй, распушить и уволить в отпуск, — сказал он, пожимая Бендорфу руку. — Все-таки как-то неловко становится, когда представишь себе, что этот человек — землекоп.
— Удивительное совпадение, черт возьми, — молвил Понт. Он поднялся, подошел к висевшей на вешалке шинели и достал кисет с табаком. — Как необъяснимо все переплетено! Если назвать это случаем, то мы, быть может, закрываем глаза на некую едва заметную особенность…
Бертин, шагавший по комнате из угла в угол, остановился.
— …имя которой — общественные взаимосвязи, — задумчиво сказал он. — Точно так же, например, в шахматной партии общее число всех возможных ходов в конце концов ограниченно, и то же самое — в сочетании нот, составляющих мотивы и мелодии.
— Ни один ткач не знает, что он ткет… — мечтательно сказал Познанский, неподвижно глядя на падавший из окна мягкий свет.
— А теперь давайте дальше, Бертин, — сказал Винфрид, настойчиво усаживая друга на его место и пододвигая к нему резной, тонкой работы ящик для сигар, взятый из шкафчика Лихова. Это был подарок от командующего соседним австрийским участком фронта, благородное изделие императорских табачных фабрик.
Бертин с интересом рассматривал ящик, долго нюхал лежавшие в нем сигары, потом, взяв одну, благоговейно произнес ее название — «Грациоза», отрезал кончик и чиркнул зажигалкой.
— Сердечно благодарю, господин обер-лейтенант, — сказал он, делая первые ароматные затяжки. — Благодарю за одно и за другое. За эту живительную траву и за ваши воспоминания о Шарль-вилле. К сожалению, позднее Бендорф вел себя не столь благородно, о чем речь пойдет ниже. Мне он всегда нравился. Его доброжелательное отношение к солдатам было общеизвестно. Правда, когда тучи сгустились… Но опережать события — это прием драматургов. Шекспир работает предвестниками, ведьмами, ворожеями. Наш брат рисует одно за другим, кладет штрих за штрихом, как живописец пишет картину. Еще действует зарядная команда, а за ней уже следует отряд звукоулавливателей. Раньше, чем колокол пробьет полдень и суп задымится на газетных листах, заменяющих скатерть, я успею кончить мой рассказ.
— Мы, конечно, пообедаем вместе, — сказал Винфрид. — Никаких возражений. На обед сегодня кабанье мясо. Приготовлено мастерски.
Член военного суда Познанский добродушно покачал головой, водя двойным подбородком по воротнику мундира.
— Меня увольте, дорогой друг. К черному кофе я приду непременно. А затем вношу предложение: поедемте сегодня на часок в зимний лес.
